Преступления Нижегородчины.

Прокуратура Нижегородской области посмертно реабилитировала пять жителей Сергача, казненных уездной чрезвычайкой в пик красного террора, 3 сентября 1918 года. Клеймо «врагов» и печать забвения сняты с бывшей дворянки Ольги Приклонской, прапорщика Ивана Рыбакова, протоиерея Николая Никольского, студента-путейца Николая Рудневского, мелкого торговца Лейбы Фертмана. Мы восстановили цепь событий.



Ставка на террор

Летом 1918 года власть большевиков висела на волоске. Демагогические лозунги, в силу которых часть народа пошла за партией Ленина, оказались обманом. Вместо земли крестьяне получили новое крепостничество. Вместо мира – социальную рознь и гражданскую войну. Вместо рабочего контроля над фабриками – насилие над пролетариатом, творимое его же именем. Блефом оказался обещанный хлеб, голодомор и людоедство уже маячили перед самой хлебородной страной мира. Социальная база коммунистов таяла на глазах. В таких условиях оставалось последнее средство — беспощадный террор. Он был и ранее – как ответ на спонтанные протесты против грабежей комбедов, насилий продотрядов, убийств чрезвычаек. Но после почти синхронных убийства главы ПетроЧК Моисея Урицкого и ранения самого Ленина, последовавших 31 августа, приобрел тотальный характер. Что стрелявшие были не кадеты или черносотенцы, а свои же, революционеры, не в счет! Есть версии, что покушения организовало окружение вождя. Они представляются самыми реальными и все объясняющими: верхушке РКП(б) требовался повод для тотальных расправ с политическими противниками и запугивания народа, недовольство которого росло, как снежный ком… И газеты запестрели истеричными призывами. «Трудящиеся, настал час, когда мы должны уничтожить буржуазию, если не хотим, чтобы буржуазия уничтожила нас. Наши города должны быть беспощадно очищены от буржуазной гнили. Все эти господа будут поставлены на учет и те из них, кто представляет опасность для революционного класса, уничтожены. Гимном рабочего класса отныне будет песнь ненависти и мести!». «Правда», 31 августа 1918 г. А вот еще цитата: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов… Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови! «Красная газета», 3 сентября 1918 г. От слов тотчас перешли к делу. В Петрограде в одну ночь по приказу Дзержинского расстреляли 512 человек. Сообщение об этом было растиражировано по всей России. «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» уже 1 сентября оповестил о бойне крупным крупным, под аршинным заголовком: «Разстрел 500». А тем временем в губернии и уезды летели декреты и телеграммы ВЦИК, совнаркома, ВЧК с требованиями патронов не жалеть. В циркуляре наркомвнудела Петровского содержался приказ о взятии заложников из числа контреволюционеров, которых надлежало расстреливать при малейших признаках сопротивления. Что же это за буржуазия, за контрреволюционеры такие? Что за враг рода человеческого, достойный лишь безжалостного истребления? В расход пускали заводчиков, купцов, инженеров, фельдшеров, учительниц, священников… Проще перечислить те категории населения, которые не подлежали расстрелу. Практиковались расстрелы на месте, без суда и следствия. В первую очередь это касалось заложников. Сергей Мельник. «Красный террор». Чекисты не утруждали себя обоснованиями казней. В списке наших земляков, также лишенных жизни в отместку за товарищей Ленина и Урицкого, но уже в Нижнем Новгороде, в ночь на 1 сентября, на ставшем после этого печально знаменитым Мочальном острове, указаны мотивы убийств: «архимандрит», «штабс-капитан», «чиновник», «прапорщик», «помощник полицмейстера», «милиционер», «капиталист», «с чехословацкого фронта», просто «Кузнецов Николай Васильевич», «бывший редактор газеты «Минин». Возглавлял кампанию террора председатель губерской ЧК выходец из-за черты оседловсти Яков Воробьев, курировал главарь ЧК Восточного фронта и левая рука Дзержиснкого Мартын Лацис. Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора. Мартын Лацис, зампред ВЧК.

Никто не забыт

Многие десятилетия факты о красном терроре были государственной тайной. Да и ныне власть, по большому счету, молчит о них, храня секрет полишинеля. Но людская память неистребима. В уездном городе Сергач, где большевики также спели гимн ненависти и мести, устроив 3 сентября 1918 года показательную резню, жуткие предания передавалась из уст в уста, из поколения в поколение. Обет вынужденного молчания нарушил краевед и директор районного музея Вячеслав Громов, издавший в 2001 году книгу, ставшую гражданским подвигом, - «Сергачское притяжение». В ней впервые сообщались подробности бойни, устроенной исполнителями изуверских директив, шедших от новых петроградских властителей. В музее до сих пор хранится найденный заведующим уникальный документ — уездная газета от 4 сентября 1918 года. На первой ее полосе бросается в глаза крупная шапка - «Да здравствует красный террор!! Смерть буржуазии!! Пролетариат отомстит за своих вождей!!» (Именно так — по два восклицательных знака). «Расстрел контрреволюционеров. Вчера в Сергаче по постановлению Военно-Революционного Штаба расстреляны 5 человек в отмщение за покушение на наших вождей: 1) Фертман А.Л. - спекулянт. 2) Приклонская — помещица. 3) Никольский — протоиерей. 4) Рыбаков И.Г. - офицер. 5) Рудневский Н. - офицер». И вновь: «Да здравствует Красный Террор! Смерть буржуазии!» Газета «Думы пахаря», 1918, № 17, 4 сентября. Рьяные были исполнители в Нижегородской губернии… Позднее поиски Вячеслава Громова продолжила его дочь Светлана, также сотрудник музея. Собранный материал вкупе с данными, полученными нами уже после реабилитации жертв расстрела от их родных в Сергаче и Петербурге, позволили нам соединить звенья тех страшных событий в одну цепь.

Рассказывает Светлана Вячеславовна Громова:

- В 4 часа утра жительница Сергача Мария Ивановна, жившая на Острожной, против тюрьмы, услышала со стороны острога крики. Неистово кричала женщина: «Солдатушки, не стреляйте, не берите грех на душу! Побойтесь Бога!». Мария, оставив корову, поспешила к забору. Кричавшую она тотчас узнала. То была Ольга Приклонская, бывшая барыня, жившая на соседней Дворянской улице. Она славилась добротой и отзывчивостью, помогала воспитывать последнего отпрыска рода Пушкиных – Николеньку. Свидетельница видела, как грянул залп, Ольга Ивановна неловко упала, широкая юбка завернулась ей на голову…

Жертвы и палачи

О другом расстрелянном, 26-летнем Иване Рыбакове, рассказала его племянница, сергачанка Лидия Николаевна Ручина: - Сначала пришли арестовывать отца Григория Дементьевича, бывшего полицейского урядника в Гагине. Но дома его не оказалось. И чекист указал на сына: «Тогда ты пойдешь». Ивану было 26 лет, он окончил городское училище и выбрал военную службу. В мировую войну отважно сражался, дослужился до прапорщика, за храбрость получил боевую награду. Племянница по отцу, Юлия Петровна Рыбакова, ныне сотрудник музея в Санкт-Петербурге, прислала нам фото, где Иван Рыбаков изображен среди чинов учебной команды 106 запасного пехотного полка, год 1917-й, Вятка. А вот он с братом Василием и матерью Надеждов Гавриловной, урожденной Белянкиной. После демобилизации офицер трудился на станции Сергач местной железной дороги.

Вспоминает Лидия Ручина:

Расстрелом вместе с чекистом Михельсоном командовал председатель укома партии Санаев. Он был товарищем Ивана по училищу. Приклонские, Рыбаковы помогали ему, выходцу из бедной семьи, учиться, у них он жил, за одним столом ел-пил. Перед казнью дядя Ваня сказал: «Миша, ты меня убиваешь насмерть, а маму – на всю жизнь!» - Санаев только кепку на глаза надвинул. Загремели выстрелы, дядя Ваня был ранен, и Михельсон, подбежав, добил его из револьвера. Наряду с обер-чекистом Воробьевым, с предводителями уездных чрезвычаек Фадеевым (Васильсурск), Зиминым (Павлово), Мовчаном (Растяпино) сергачские кромешники Михаил Санаев и Николай Михельсон были самыми кровавыми из кровавых. Местная округа не раз вздрагивала от их карательных акций. Пройдет еще четыре месяца, и ими в татарской деревне Семеновка будет устроена небывалая по жестокости резня: в результате стычки групы насильственно мобилизованных в РККА жителей погибло несколько комиссаров (число погибших с той стороны советские источники умалчивают); в ответ Сергачская ЧК в одну ночь расстреляла без суда свыше 50 селян. Сегодня в деревне им поставлен мемориал. Таков был моральный облик воинства Ленина-Дзержинского. Дзержинский взломал общественную преисподню, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал жуткую силу своей армии. Но желая расстрелами в затылок создавать немедленный коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году с стремительностью раскинул по необъятной России кровавую сеть чрезвычаек… Из взломанного социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства "Еженедельник ВЧК", "Красный Меч", "Красный Террор", руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию. Роман Гуль. «Дзержинский. Начало террора».

Но вернемся в Сергач периода смуты.

- Другим очевидцам, - рассказывает Светлана Громова, – запомнился протоиерей Сергачского Владимирского собора Николай Никольский. Ему было 54 года, он был законоучителем многих школ, пользовался всеобщим уважением. Под дулами винтовок отец Николай осенил себя крестом и воскликнул: «Видит Бог, мы ни в чем не виноваты». Перед залпом всем приказали отвернуться, но батюшка сказал: «Спаситель не отворачивался, когда его распинали, и мы не будем». Пятый из заложников – Лейба Фертман – был мелким торговцем. Говоря о нем, мои собеседники подчеркивали, что не было у Лейбы никаких богатств, жил он в ветхом домишке. Будто убить невиновного из числа богатых – меньший грех. Что ж, это вбивали в нас почти век. Апологеты большевизма и чекизма лукавят: красный террор был только ответом на «белый террор». Ложь! Белые контрразведики не расстреливали по 500 заложников в ответ на выстрелы террорита-одиночки. О практике ВЧК историк русского зарубежья Сергей Мельгунов справедливо сказал: «Это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире». «Стоит почитать любое серьезное и непредвзятое исследование на эту тему и сопоставить приводимые факты, как становится очевидно: с красной стороны - целенаправленная кампания сверху по приказу власти с заложниками, расстрельными списками по утвержденным квотам, убийства только за «неправильное происхождение» и так далее, с противоположной - разрозненные вспышки жестокости белых частей или контрразведки, отдельные теракты против большевистских деятелей». Игорь Симбирцев, историк спецслужб. «ВЧК в ленинской России». На крови людской не построить светлого будущего. К тому же зло возвращается к его творцам бумерангом. В 1937 году, в разгар сталинских чисток, были расстреляны и Михельсон с Санаевым. Правда, с первой же оттепелью, при Хрущеве, их поспешили реабилитировать. А вот те, кто никого не мучил и не убивал, дожидались 90 лет. Юлия Рыбакова написала нам из Санкт-Петербурга: «Сильно смущает в таких делах слово «реабилитация». Будто о виновных говорят, которых «простили». А ведь убивши честного человека, разбойник, если он раскаялся, на колени встает. Мой риторический вопрос к государству: «Надо ли реабилитировать невиновных?» Думаю, необходимо. Реабилитация – не прощение, а оправдание, возврат из забвения. Тех, кто убивал, давно уже нет, да и не встали бы они на колени. Впрочем, и сегодня еще немало людей, некогда замороченных бесчеловечной пропагандой. Готовых обелять и массовые убийства во имя коммунизма, и палачей. Бог им судья.