сайт Друзей
Общество
Хладнокровно о русской революции. (mod: Очень много текста. ЧК)
www.gazetanv.ru/article/?id=5027
Газета "Наше время", ? 42, 28 октября 2007 г.
Детский либерал-реваншизм
ХЛАДНОКРОВНО ? О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В эти дни 90 лет назад произошла Октябрьская революция. Она прорвалась в ту брешь, что пробила ее февральская ?предшественница?. Повернула мировую историю и целый век во многом определяла ее ход ? и в материальном, и в духовном смысле. Породила целую цепь революций, которые слились в мировую революцию крестьянских стран ? в Китае, Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире, Мексике ? по всему ?незападному? миру. Зеркало русской революции ? Лев Толстой, а не Маркс. То, что многие в России сегодня открещиваются от русской революции или стараются принизить ее значение ? признак редкостной глупости. Да и вся антисоветская риторика последних двадцати лет ? свидетельство глубокого интеллектуального регресса. Дело ведь не в том, нравятся тебе или не нравятся такие катастрофы. Если они порождены твоим народом, их надо знать и понимать, а не пытаться от них спрятаться за черным мифом. Нам сегодня тем более надо хладнокровно изучить русскую революцию, потому что она продолжается. Чем лучше мы ее поймем, тем менее тяжелые удары получим от ее дубины.
Мы учили, что в Феврале в России произошла буржуазно-демократическая революция, которая свергла монархию. Это факт, который признают и ?правые?, и ?левые?, и ?патриоты?. Дальше каждый дудит в свою дудку. Правые огорчаются: хитрые большевики вдруг устроили переворот и сорвали весь прогресс ? ни тебе рынка, ни демократии, какую-то Азиопу устроили. Только сегодня удалось взять реванш и обобрать ?совка?. Патриоты огорчаются, что вдруг, как чёрт из табакерки, в Октябре выскочили евреи и установили свою безбожную власть. Только сегодня, наконец, удалось достойно, с хоругвями, перезахоронить великого русского патриота, эсера Каппеля. Он, убегая от проклятых столыпинских переселенцев, в Сибири провалился в лужу и умер от простуды. Но теперь этим переселенцам показали кузькину мать. Вот ликвидируют, наконец-то, РАО ЕЭС, попомнят они Матёру!
Все это ? наивный детский реваншизм, несбыточные иллюзии. Эти наши ?бывшие? ? дешевое пушечное мясо нынешних акул глобализации. Их жалкий лепет этим акулам уже не нужен, их ждет та же участь, что и восторженную интеллигенцию перестройки ? отбросят, как грязную тряпку. За ними идут бульдозеры ? транснациональные корпорации и их ?недостойный двойник?, глобальный преступный мир с его силовыми структурами. Вот с кем придется вести долгую партизанскую войну загнанным в болото наследникам ?совка? ? если хотят выжить как народ. Выжить можно, это иго будет гораздо короче татарского. Наши победители ? больное племя, уже пошла в нем цепочка неблагоприятных мутаций.
Но чтобы выжить, надо осознать самих себя. Тут серьезное препятствие ? дудка советского официоза. Она дудит вот что: Февральская революция под руководством большевиков переросла в социалистическую пролетарскую революцию. Однако силы ?старой России? собрались и летом 1918 года при поддержке империалистов начали контрреволюционную гражданскую войну против советской власти.
Вот с этой дудкой и надо разобраться, она и помогла довести нас до 1991 года. Эта картина русской революции неверна ? не в деталях, а в главном. Не могла Февральская революция ?перерасти? в Октябрьскую, поскольку для Февраля и царская Россия, и советская были одинаковыми врагами. Для Февраля обе они были ?империями зла?, как для Рейгана с Горбачевым.
?Оранжевые? XX века
Возьмем суть. С конца ХIХ века Россия втягивалась в периферийный капитализм, в ней стали орудовать европейские банки, иностранцам принадлежала большая часть промышленности, нефть и уголь. Этой волне глобализации сопротивлялось монархическое государство ? строило железные дороги, казенные заводы, университеты и науку, разрабатывало пятилетние планы. Оно пыталось модернизировать страну и не справилось: было повязано и сословными обязательствами, и долгами перед западными банками. Как говорили западные мыслители, попало в историческую ловушку и выбраться из нее уже не могло.
Главным врагом монархического государства была буржуазия, которая требовала западных рыночных порядков и, кстати, демократии ? чтобы рабочие могли свободно вести против нее классовую борьбу, в которой заведомо проиграли бы (как это уже произошло на Западе). Крестьяне (85% населения России) к требованиям буржуазии были равнодушны, но их допекли помещики и царские власти, которые помещиков защищали. Рабочие были для крестьян ?своими? ? и буквально (родственниками), и по образу мыслей и жизни. В 1902 году начались крестьянские восстания из-за земли, потом возникло ?межклассовое единство низов? ? и произошла революция 1905 года. Крестьяне отшатнулись от монархии и повернули к революции из-за столыпинской реформы. Только после 1905 года большевики поняли, к чему идет дело, и подняли знамя ?союза рабочих и крестьян? ? ересь для марксизма. Но без его прикрытия обойтись было нельзя, на языке марксизма мыслила русская интеллигенция (?мозг нации?) и Запад.
А буржуазия с помощью Запада возродила масонство как межпартийный штаб своей революции (в 1915 году главой масонов стал Керенский). Главной партией там были кадеты (либералы-западники), к ним примкнули меньшевики и эсеры. Это была ?оранжевая? коалиция того времени. Большевики к ней не примкнули, и правильно сделали. Этот урок надо бы и сегодня помнить.
Кто против кого?
Итак, в России созревали две не просто разные, а и враждебные друг другу революции: 1) западническая, имевшая целью установить западную демократию и свободный рынок, 2) крестьянская, имевшая целью закрыть Россию от западной демократии и свободного рынка, не допустить ?раскрестьянивания?. На Западе вторая революция потерпела поражение, а на периферии ? победила или оказала влияние на ход истории.
Обе революции ждали своего момента, он наступил в начале 1917 году, когда война, на которую погнали Россию, развалила государство. Масоны завладели Госдумой, имели поддержку Антанты, а также генералов и большей части офицерства (оно к тому времени стало либеральным, монархисты-дворяне пали на полях сражений). Крестьяне и рабочие, собранные в 11-миллионную армию, два с половиной года в окопах обдумывали и обсуждали проект будущего. Они теперь были по-военному организованы и вооружены. В массе своей это было поколение, которое в 1905-1907 гг. подростками пережило карательные действия против их деревень и ненавидело царскую власть.
Февральская революция была переворотом в верхах, проведенным Госдумой и генералами. Но она стала возможной потому, что ее поддержали и банки, скупившие хлеб и организовавшие голод в столицах, и солдаты. Порознь ни одной из этих сил не было бы достаточно. Во всех революциях требуется участие госаппарата.
Либералы-западники, пришедшие к власти, разрушили государство Российской империи сверху донизу и разогнали саму империю. Это развязало руки революции советской, грязную работу сделала буржуазия и ее прислужники, можно было строить и восстанавливать.
Уникальность революции 1917 года в том, что сразу стали формироваться два типа государственности ? буржуазно-либеральная (Временное правительство) и ?самодержавно-народная? (Советы). Эти два типа власти были не просто различны по их идеологии и социальным проектам. Они находились на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть, их союз в ходе государственного строительства был невозможен. Разными были фундаментальные идеи, на которых стоят государства ? прежде всего, представления о мире и человеке.
С Февральской революции, когда произошел слом старой государственности, и началась вялотекущая гражданская война. Но не с монархистами ? вот что важно понять! Это была война ?будущего Октября? с Февралем. В апреле 1917 г. крестьянские волнения охватили 42 из 49 губерний европейской части России. Эсеры и меньшевики, став во главе советов, и не предполагали, что под ними поднимается неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов ? недоразумением. ?Апрельские тезисы? Ленина дали этому движению язык, простую оболочку идеологии. Стихийный процесс продолжения Российской государственности от самодержавной монархии к советскому строю, минуя либерально-буржуазное государство, обрел организующую его партию (большевиков). Поэтому рядовые монархисты (и черносотенцы) после Февраля пошли именно за большевиками. Да и половина состава царского Генерального штаба.
Война Февраля с Октябрём
Монархия капитулировала без боя. С Февраля в России началась борьба двух революционных движений. Более того, на антисоветской стороне главная роль постепенно переходила от либералов к социалистам ? меньшевикам и эсерам. И те, и другие были искренними марксистами и социалистами, с ними были Плеханов и Засулич. В это же надо наконец-то вдуматься! Они хотели социализма для России, только социализма по-западному, ?правильного?. А у нас народ был ?неправильный?. Так что нынешние ?сторонники Февраля? пусть не воображают, что болеют душой за ?историческую Россию?.
В Грузии красногвардейцы социалистического правительства, возглавляемого членом ЦК РСДРП Жорданией, сразу начали расстреливать советские демонстрации. А лидер меньшевиков Аксельрод требовал ?организации интернациональной социалистической интервенции против большевистской политики? в пользу восстановления политических завоеваний февральско-мартовской революции?.
Имело место параллельное развитие с начала ХХ века двух революций, стоящих на разных мировоззренческих основаниях. Меньшевики-марксисты считали Октябрь событием реакционным, контрреволюцией. В этом они были верны букве марксизма, прямо исходили из указаний Маркса и Энгельса. В советское время марксизм ?вульгаризировали? ? всю антисоветчину из него выкинули. Для того момента правильно сделали, но перед перестройкой мы оказались беззащитными. Эсеры и объявили Советам гражданскую войну, а подполковник Каппель был их первым командиром.
Силы, пришедшие к власти в результате любой революции, если их не свергают достаточно быстро, успевают произвести перераспределение собственности, кадровые перестановки и обновление власти. Новая власть получает кредит доверия. А значит, уже вскоре контратака сходу оказывается невозможной. Это понял Ленин и точно определил тот короткий временной промежуток, когда можно было сбросить буржуазное правительство без больших жертв. Это надо было сделать на волне самой Февральской революции, пока не сложился новый государственный порядок, пока люди находились в ситуации выбора, но уже угасли надежды на то, что Февраль ответит на чаяния подавляющего большинства ? крестьян. В этом смысле Октябрьская революция стала шедевром революционной мысли.
Трагедией было то, что не удалось оторвать эсеров от кадетов и слишком силен был в них революционный дух. Гражданская война ?белых? против Советов не имела целью реставрировать монархию. Это была ?война Февраля с Октябрем? ? столкновение двух революционных проектов.
Ведомые ведут ведущих
Философским основанием Октября был общинный крестьянский коммунизм (покрытый тонкой пленкой марксизма, но сейчас не о пленке). Революцию совершили общинные крестьяне (авангардом была их молодая часть в солдатской шинели) и рабочие из крестьян, мобилизованные на заводы во время войны. Это было подавляющее большинство русского народа, высокоорганизованное (в общине, армии и трудовом коллективе завода) и на пике духовного и культурного подъема. По словам Грамши, этот тип русского человека как будто вобрал в себя духовную энергию трудящихся всего мира, накопленную за 300 лет. В нем был огромный потенциал, к нему тянулись трудящиеся всех народов России (да и всего мира).
Эта часть народа подобрала себе самую подходящую из имеющихся партий, назначила командиров и даже набрала отряды этнических маргиналов для выполнения грязной работы, без которой не обходятся революции. Именно в свой проект она загнала и отобранных вождей (Ленина, Троцкого, Сталина и пр.). Как сказал об этой истории Брехт, ?ведомые ведут ведущих?.
Таким было ядро русского народа в первой половине ХХ века. Судить его с либеральными критериями сытого интеллигента горбачевской формации или со шкурными критериями нынешнего ?рыночника? ? глупо. С этим ядром советской власти удалось вновь собрать империю, сплотить ее в новом типе межэтнического общежития, провести модернизацию села и индустриализацию, создать прекрасную школу, науку и армию. В общем, построить новаторские и высокоэффективные институциональные матрицы, которые сделали СССР сверхдержавой и обеспечили воспроизводство и прирастание здорового и образованного народа в независимой стране с высоким уровнем безопасности от главных видимых на тот момент угроз.
За первыми шагами на этом пути наблюдал Кейнс, величайший западный экономист ХХ века (в 20-е годы он работал в Москве). Он сказал, что в России тогда была главная лаборатория жизни, что Советская Россия, как никто, близка и к земле, и к небу. Вот в чем была сила советского строя, пока он не вырастил своих могильщиков.
Советский проект был выходом из той исторической ловушки, в которую попала Россия в начале века ? ей приходилось одновременно ?догонять капитализм и убегать от него?. Было несколько путей, все их перепробовала Россия: Столыпин, либералы-западники, эсеры, социал-демократы, большевики и анархисты. Каждый проект был представлен без карикатуры, в главном. Тогда вырвались мы по пути, предложенному крестьянской общиной и оформленному Лениным. Сейчас у нас диалог блокирован, и от кризиса веет безысходностью. Одни уперлись в марксизм, другие в либерализм, третьи впали в детство и жуют миф о поручиках и корнетах.
А нам надо понять, почему проект, который начала Октябрьская революция и который обнаружил такую мощную силу, потерпел крах. Надо понять это, чтобы предвидеть будущее и вырабатывать новый проект. В чем была заложена предпосылка краха, признаки которого появились уже в середине 50-х годов и приобрели системный характер в 70-е годы? Но это уже другая тема.
Псевдоним для Советов
Факт в том, что в новых условиях, с новым господствующим культурным типом 70-80-х годов, при новых технологиях цивилизационной войны против России, советский строй не справился с задачей удержания культурной гегемонии. В этом важном отношении весь проект оказался дефектным, вырожденным. То, что интеллигенция в момент кризиса не проявила спасительной рефлексии, не смогла понять и объяснить суть болезненного состояния советского общества, а наоборот, в большинстве своем примкнула к его губителям, есть историческая ошибка интеллигенции как профессионального интеллектуального сообщества.
Следствием этого срыва являются не только разрушение страны и массовые страдания людей в период разрухи, но и риск полного угасания русской культуры и самого народа. Ибо мы сорвались в кризис в таком состоянии, что он превратился в ?ловушку?. Прежняя траектория развития опорочена в глазах молодежи, и в то же время никакой из мало-мальски возможных альтернативных проектов будущего не получает легитимности у населения. Мы оказались в положении цивилизации, которая подрезала свои собственные корни, но не может сосуществовать с принципами иных цивилизаций. Таков итог антисоветского поворота конца ХХ века.
Но исход вовсе не предопределен. Шок от культурной травмы поражения проходит ? постсоветская молодежь травмы не испытала и может мыслить рационально. Персонал массивной организованной системы ? госаппарата ? тоже настроен жить, а единственное место на земле, где он может заработать на жизнь, ? это Россия. Значит, есть контингент, обладающий необходимыми качествами и мотивами для того, чтобы Россию спасти и вытащить из кризиса. Путем перебора альтернатив этот контингент неизбежно придет к выводу, что единственный способ осуществить это ? восстановление главных систем советского строя. Какие при этом будут навешаны на него идеологические побрякушки, не так уж важно. Тут есть возможности для союзов и компромиссов.
Если молодежь России хочет выжить как этническая общность, она должна преодолеть внушенное ей отвращение к ?совку? и рассмотреть все варианты будущего хладнокровно.
КАРА-МУРЗА Сергей
Газета "Наше время", ? 42, 28 октября 2007 г.
Детский либерал-реваншизм
ХЛАДНОКРОВНО ? О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В эти дни 90 лет назад произошла Октябрьская революция. Она прорвалась в ту брешь, что пробила ее февральская ?предшественница?. Повернула мировую историю и целый век во многом определяла ее ход ? и в материальном, и в духовном смысле. Породила целую цепь революций, которые слились в мировую революцию крестьянских стран ? в Китае, Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире, Мексике ? по всему ?незападному? миру. Зеркало русской революции ? Лев Толстой, а не Маркс. То, что многие в России сегодня открещиваются от русской революции или стараются принизить ее значение ? признак редкостной глупости. Да и вся антисоветская риторика последних двадцати лет ? свидетельство глубокого интеллектуального регресса. Дело ведь не в том, нравятся тебе или не нравятся такие катастрофы. Если они порождены твоим народом, их надо знать и понимать, а не пытаться от них спрятаться за черным мифом. Нам сегодня тем более надо хладнокровно изучить русскую революцию, потому что она продолжается. Чем лучше мы ее поймем, тем менее тяжелые удары получим от ее дубины.
Мы учили, что в Феврале в России произошла буржуазно-демократическая революция, которая свергла монархию. Это факт, который признают и ?правые?, и ?левые?, и ?патриоты?. Дальше каждый дудит в свою дудку. Правые огорчаются: хитрые большевики вдруг устроили переворот и сорвали весь прогресс ? ни тебе рынка, ни демократии, какую-то Азиопу устроили. Только сегодня удалось взять реванш и обобрать ?совка?. Патриоты огорчаются, что вдруг, как чёрт из табакерки, в Октябре выскочили евреи и установили свою безбожную власть. Только сегодня, наконец, удалось достойно, с хоругвями, перезахоронить великого русского патриота, эсера Каппеля. Он, убегая от проклятых столыпинских переселенцев, в Сибири провалился в лужу и умер от простуды. Но теперь этим переселенцам показали кузькину мать. Вот ликвидируют, наконец-то, РАО ЕЭС, попомнят они Матёру!
Все это ? наивный детский реваншизм, несбыточные иллюзии. Эти наши ?бывшие? ? дешевое пушечное мясо нынешних акул глобализации. Их жалкий лепет этим акулам уже не нужен, их ждет та же участь, что и восторженную интеллигенцию перестройки ? отбросят, как грязную тряпку. За ними идут бульдозеры ? транснациональные корпорации и их ?недостойный двойник?, глобальный преступный мир с его силовыми структурами. Вот с кем придется вести долгую партизанскую войну загнанным в болото наследникам ?совка? ? если хотят выжить как народ. Выжить можно, это иго будет гораздо короче татарского. Наши победители ? больное племя, уже пошла в нем цепочка неблагоприятных мутаций.
Но чтобы выжить, надо осознать самих себя. Тут серьезное препятствие ? дудка советского официоза. Она дудит вот что: Февральская революция под руководством большевиков переросла в социалистическую пролетарскую революцию. Однако силы ?старой России? собрались и летом 1918 года при поддержке империалистов начали контрреволюционную гражданскую войну против советской власти.
Вот с этой дудкой и надо разобраться, она и помогла довести нас до 1991 года. Эта картина русской революции неверна ? не в деталях, а в главном. Не могла Февральская революция ?перерасти? в Октябрьскую, поскольку для Февраля и царская Россия, и советская были одинаковыми врагами. Для Февраля обе они были ?империями зла?, как для Рейгана с Горбачевым.
?Оранжевые? XX века
Возьмем суть. С конца ХIХ века Россия втягивалась в периферийный капитализм, в ней стали орудовать европейские банки, иностранцам принадлежала большая часть промышленности, нефть и уголь. Этой волне глобализации сопротивлялось монархическое государство ? строило железные дороги, казенные заводы, университеты и науку, разрабатывало пятилетние планы. Оно пыталось модернизировать страну и не справилось: было повязано и сословными обязательствами, и долгами перед западными банками. Как говорили западные мыслители, попало в историческую ловушку и выбраться из нее уже не могло.
Главным врагом монархического государства была буржуазия, которая требовала западных рыночных порядков и, кстати, демократии ? чтобы рабочие могли свободно вести против нее классовую борьбу, в которой заведомо проиграли бы (как это уже произошло на Западе). Крестьяне (85% населения России) к требованиям буржуазии были равнодушны, но их допекли помещики и царские власти, которые помещиков защищали. Рабочие были для крестьян ?своими? ? и буквально (родственниками), и по образу мыслей и жизни. В 1902 году начались крестьянские восстания из-за земли, потом возникло ?межклассовое единство низов? ? и произошла революция 1905 года. Крестьяне отшатнулись от монархии и повернули к революции из-за столыпинской реформы. Только после 1905 года большевики поняли, к чему идет дело, и подняли знамя ?союза рабочих и крестьян? ? ересь для марксизма. Но без его прикрытия обойтись было нельзя, на языке марксизма мыслила русская интеллигенция (?мозг нации?) и Запад.
А буржуазия с помощью Запада возродила масонство как межпартийный штаб своей революции (в 1915 году главой масонов стал Керенский). Главной партией там были кадеты (либералы-западники), к ним примкнули меньшевики и эсеры. Это была ?оранжевая? коалиция того времени. Большевики к ней не примкнули, и правильно сделали. Этот урок надо бы и сегодня помнить.
Кто против кого?
Итак, в России созревали две не просто разные, а и враждебные друг другу революции: 1) западническая, имевшая целью установить западную демократию и свободный рынок, 2) крестьянская, имевшая целью закрыть Россию от западной демократии и свободного рынка, не допустить ?раскрестьянивания?. На Западе вторая революция потерпела поражение, а на периферии ? победила или оказала влияние на ход истории.
Обе революции ждали своего момента, он наступил в начале 1917 году, когда война, на которую погнали Россию, развалила государство. Масоны завладели Госдумой, имели поддержку Антанты, а также генералов и большей части офицерства (оно к тому времени стало либеральным, монархисты-дворяне пали на полях сражений). Крестьяне и рабочие, собранные в 11-миллионную армию, два с половиной года в окопах обдумывали и обсуждали проект будущего. Они теперь были по-военному организованы и вооружены. В массе своей это было поколение, которое в 1905-1907 гг. подростками пережило карательные действия против их деревень и ненавидело царскую власть.
Февральская революция была переворотом в верхах, проведенным Госдумой и генералами. Но она стала возможной потому, что ее поддержали и банки, скупившие хлеб и организовавшие голод в столицах, и солдаты. Порознь ни одной из этих сил не было бы достаточно. Во всех революциях требуется участие госаппарата.
Либералы-западники, пришедшие к власти, разрушили государство Российской империи сверху донизу и разогнали саму империю. Это развязало руки революции советской, грязную работу сделала буржуазия и ее прислужники, можно было строить и восстанавливать.
Уникальность революции 1917 года в том, что сразу стали формироваться два типа государственности ? буржуазно-либеральная (Временное правительство) и ?самодержавно-народная? (Советы). Эти два типа власти были не просто различны по их идеологии и социальным проектам. Они находились на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть, их союз в ходе государственного строительства был невозможен. Разными были фундаментальные идеи, на которых стоят государства ? прежде всего, представления о мире и человеке.
С Февральской революции, когда произошел слом старой государственности, и началась вялотекущая гражданская война. Но не с монархистами ? вот что важно понять! Это была война ?будущего Октября? с Февралем. В апреле 1917 г. крестьянские волнения охватили 42 из 49 губерний европейской части России. Эсеры и меньшевики, став во главе советов, и не предполагали, что под ними поднимается неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов ? недоразумением. ?Апрельские тезисы? Ленина дали этому движению язык, простую оболочку идеологии. Стихийный процесс продолжения Российской государственности от самодержавной монархии к советскому строю, минуя либерально-буржуазное государство, обрел организующую его партию (большевиков). Поэтому рядовые монархисты (и черносотенцы) после Февраля пошли именно за большевиками. Да и половина состава царского Генерального штаба.
Война Февраля с Октябрём
Монархия капитулировала без боя. С Февраля в России началась борьба двух революционных движений. Более того, на антисоветской стороне главная роль постепенно переходила от либералов к социалистам ? меньшевикам и эсерам. И те, и другие были искренними марксистами и социалистами, с ними были Плеханов и Засулич. В это же надо наконец-то вдуматься! Они хотели социализма для России, только социализма по-западному, ?правильного?. А у нас народ был ?неправильный?. Так что нынешние ?сторонники Февраля? пусть не воображают, что болеют душой за ?историческую Россию?.
В Грузии красногвардейцы социалистического правительства, возглавляемого членом ЦК РСДРП Жорданией, сразу начали расстреливать советские демонстрации. А лидер меньшевиков Аксельрод требовал ?организации интернациональной социалистической интервенции против большевистской политики? в пользу восстановления политических завоеваний февральско-мартовской революции?.
Имело место параллельное развитие с начала ХХ века двух революций, стоящих на разных мировоззренческих основаниях. Меньшевики-марксисты считали Октябрь событием реакционным, контрреволюцией. В этом они были верны букве марксизма, прямо исходили из указаний Маркса и Энгельса. В советское время марксизм ?вульгаризировали? ? всю антисоветчину из него выкинули. Для того момента правильно сделали, но перед перестройкой мы оказались беззащитными. Эсеры и объявили Советам гражданскую войну, а подполковник Каппель был их первым командиром.
Силы, пришедшие к власти в результате любой революции, если их не свергают достаточно быстро, успевают произвести перераспределение собственности, кадровые перестановки и обновление власти. Новая власть получает кредит доверия. А значит, уже вскоре контратака сходу оказывается невозможной. Это понял Ленин и точно определил тот короткий временной промежуток, когда можно было сбросить буржуазное правительство без больших жертв. Это надо было сделать на волне самой Февральской революции, пока не сложился новый государственный порядок, пока люди находились в ситуации выбора, но уже угасли надежды на то, что Февраль ответит на чаяния подавляющего большинства ? крестьян. В этом смысле Октябрьская революция стала шедевром революционной мысли.
Трагедией было то, что не удалось оторвать эсеров от кадетов и слишком силен был в них революционный дух. Гражданская война ?белых? против Советов не имела целью реставрировать монархию. Это была ?война Февраля с Октябрем? ? столкновение двух революционных проектов.
Ведомые ведут ведущих
Философским основанием Октября был общинный крестьянский коммунизм (покрытый тонкой пленкой марксизма, но сейчас не о пленке). Революцию совершили общинные крестьяне (авангардом была их молодая часть в солдатской шинели) и рабочие из крестьян, мобилизованные на заводы во время войны. Это было подавляющее большинство русского народа, высокоорганизованное (в общине, армии и трудовом коллективе завода) и на пике духовного и культурного подъема. По словам Грамши, этот тип русского человека как будто вобрал в себя духовную энергию трудящихся всего мира, накопленную за 300 лет. В нем был огромный потенциал, к нему тянулись трудящиеся всех народов России (да и всего мира).
Эта часть народа подобрала себе самую подходящую из имеющихся партий, назначила командиров и даже набрала отряды этнических маргиналов для выполнения грязной работы, без которой не обходятся революции. Именно в свой проект она загнала и отобранных вождей (Ленина, Троцкого, Сталина и пр.). Как сказал об этой истории Брехт, ?ведомые ведут ведущих?.
Таким было ядро русского народа в первой половине ХХ века. Судить его с либеральными критериями сытого интеллигента горбачевской формации или со шкурными критериями нынешнего ?рыночника? ? глупо. С этим ядром советской власти удалось вновь собрать империю, сплотить ее в новом типе межэтнического общежития, провести модернизацию села и индустриализацию, создать прекрасную школу, науку и армию. В общем, построить новаторские и высокоэффективные институциональные матрицы, которые сделали СССР сверхдержавой и обеспечили воспроизводство и прирастание здорового и образованного народа в независимой стране с высоким уровнем безопасности от главных видимых на тот момент угроз.
За первыми шагами на этом пути наблюдал Кейнс, величайший западный экономист ХХ века (в 20-е годы он работал в Москве). Он сказал, что в России тогда была главная лаборатория жизни, что Советская Россия, как никто, близка и к земле, и к небу. Вот в чем была сила советского строя, пока он не вырастил своих могильщиков.
Советский проект был выходом из той исторической ловушки, в которую попала Россия в начале века ? ей приходилось одновременно ?догонять капитализм и убегать от него?. Было несколько путей, все их перепробовала Россия: Столыпин, либералы-западники, эсеры, социал-демократы, большевики и анархисты. Каждый проект был представлен без карикатуры, в главном. Тогда вырвались мы по пути, предложенному крестьянской общиной и оформленному Лениным. Сейчас у нас диалог блокирован, и от кризиса веет безысходностью. Одни уперлись в марксизм, другие в либерализм, третьи впали в детство и жуют миф о поручиках и корнетах.
А нам надо понять, почему проект, который начала Октябрьская революция и который обнаружил такую мощную силу, потерпел крах. Надо понять это, чтобы предвидеть будущее и вырабатывать новый проект. В чем была заложена предпосылка краха, признаки которого появились уже в середине 50-х годов и приобрели системный характер в 70-е годы? Но это уже другая тема.
Псевдоним для Советов
Факт в том, что в новых условиях, с новым господствующим культурным типом 70-80-х годов, при новых технологиях цивилизационной войны против России, советский строй не справился с задачей удержания культурной гегемонии. В этом важном отношении весь проект оказался дефектным, вырожденным. То, что интеллигенция в момент кризиса не проявила спасительной рефлексии, не смогла понять и объяснить суть болезненного состояния советского общества, а наоборот, в большинстве своем примкнула к его губителям, есть историческая ошибка интеллигенции как профессионального интеллектуального сообщества.
Следствием этого срыва являются не только разрушение страны и массовые страдания людей в период разрухи, но и риск полного угасания русской культуры и самого народа. Ибо мы сорвались в кризис в таком состоянии, что он превратился в ?ловушку?. Прежняя траектория развития опорочена в глазах молодежи, и в то же время никакой из мало-мальски возможных альтернативных проектов будущего не получает легитимности у населения. Мы оказались в положении цивилизации, которая подрезала свои собственные корни, но не может сосуществовать с принципами иных цивилизаций. Таков итог антисоветского поворота конца ХХ века.
Но исход вовсе не предопределен. Шок от культурной травмы поражения проходит ? постсоветская молодежь травмы не испытала и может мыслить рационально. Персонал массивной организованной системы ? госаппарата ? тоже настроен жить, а единственное место на земле, где он может заработать на жизнь, ? это Россия. Значит, есть контингент, обладающий необходимыми качествами и мотивами для того, чтобы Россию спасти и вытащить из кризиса. Путем перебора альтернатив этот контингент неизбежно придет к выводу, что единственный способ осуществить это ? восстановление главных систем советского строя. Какие при этом будут навешаны на него идеологические побрякушки, не так уж важно. Тут есть возможности для союзов и компромиссов.
Если молодежь России хочет выжить как этническая общность, она должна преодолеть внушенное ей отвращение к ?совку? и рассмотреть все варианты будущего хладнокровно.
КАРА-МУРЗА Сергей
Стоп...Давай говори про аргументы...А не КТО написал...Ибо это все равно..Главное есть проблема...Ее надо решать..Или подыхать..Тем кто не успеет уехать...
Или подыхать..Тем кто не успеет уехать...
А, что? Что, уже подыхать пора? Не, нас не предупредили. Конец света отменяется )
ЛИГЕ НУЖНА "РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ"
В матче открытия Евролиги-2007/08 ЦСКА разгромил в гостях польский "Сопот". Игра заставила в очередной раз задаться вопросом: почему наша страна до сих пор представлена в главном еврокубке только одним клубом?
Группа А
СОПОТ - ЦСКА - 69:88 (16:13, 16:32, 18:24, 19:19)
Гурович
25
Шишкаускас
13
Масюлис
2
Смодиш
18
Ван ден Шпигель
6
Саврасенко
8
Бест
2
Холден
6
Вагнер
10
Лэнгдон
7
Рошик
0
Папалукас
8
Дылевич
2
Зисис
15
Хариссис
9
Пашутин
0
Сланина
10
Д.Андерсен
10
Волковиски
3
Гори
3
Забелин
0
Швед
0
Судьи: Пицилкас (Греция), Пукл (Словения), Йерресуэло (Испания).
22 октября. Гданьск. Hala Olivia. 5000 зрителей.
Алексей БЕЗЪЯЗЫЧНЫЙ
из Гданьска
Традиция "выносить" матч открытия из первого тура Евролиги зародилась в 2003 году. Первые два сезона в этой игре обязательно участвовал действующий чемпион, но потом от такого "формата" решили отказаться. В 2005 и 2006 годах в матчах открытия выступал не владевший титулом "Панатинаикос". А стоило греческому клубу минувшей весной примерить континентальную корону, как роль открывателей нового сезона перешла к ЦСКА. В воскресенье армейцы впервые отправились "перерезать ленточку" Евролиги - в гости к "Сопоту".
В гости к "Сопоту" - не значит в Сопот. Все домашние матчи Евролиги польский клуб проводит в соседнем Гданьске. И при этом считается "примером для подражания" для прочих "развивающихся" команд, уже играющих в лиге либо стремящихся в нее попасть. По крайней мере, именно так говорит генеральный директор Евролиги Жорди Бертомеу.
- Владельцем "Сопота" является мой приятель Ричард Краузе, - рассказал незадолго до игры начальник ЦСКА Сергей Кущенко. - Он владеет компанией по производству инсулина. Деньги в баскетбол здесь вкладывают немалые. Да и с менеджментом все вроде бы в порядке. Думаю, "Сопот" имеет все шансы повторить путь ЦСКА. Правда, пока он находится в самом начале этого пути...
Тут Кущенко уныло поднял глаза к потолку, где вовсю крутились железные лопасти допотопных вентиляторов... Да уж, действительно "в самом начале пути". И скорее не ЦСКА, а предыдущего клуба Кущенко - "Урал-Грейта". Домашняя арена "Сопота" Hala Olivia смахивает на пермский "Молот" - первоначально она тоже была предназначена для хоккея, из-за чего откуда-то снизу веет зловещей прохладой. Правда, неподалеку - на стыке Гданьска и Гдыни - начато строительство стадиона на 14 тысяч зрителей. Но только начато - и отнюдь не ради "Сопота".
В старательности полякам, впрочем, не откажешь. Перед матчем они упрямо "крутили" одну и ту же "нарезку" золотых моментов континентального баскетбола (в нынешнем сезоне ULEB проводит серию мероприятий, приуроченную к 50-летию еврокубков), а по ходу игры столь же настойчиво пытались наладить постоянно сбоившее электронное табло (кстати, ни промежуточной статистики, ни итоговых протоколов журналисты так и не дождались). Да и танцевальная группа поддержки у поляков - замечательная. Только чем, скажите, этот "Сопот" превосходит, допустим, люберецкий "Триумф"? Что в организационном плане, что в спортивном. Напомню, что перед началом сезона подопечные Эугениуша Киевского совершили турне по России и из шести товарищеских матчей проиграли пять (питерскому "Спартаку", "Триумфу", "Динамо" и дважды - "Химкам"), вымучив единственную победу во встрече с переживающим явный кризис УНИКСом. А ведь в Евролиге "Сопот" - далеко не аутсайдер, он вполне может рассчитывать на место в "Топ-16". Тем временем перечисленные выше российские клубы (кроме "Спартака") будут бороться за единственную путевку в Евролигу сроком лишь на один сезон в Кубке ULEB. Где логика?
- Не исключено, в будущем году Евролигу ждут большие перемены, - говорит Кущенко. - Вот сыграем матч с "Олимпиакосом" на Ходынке, проверим в деле проект EuroleagueTV, проведем 8 ноября переговоры со Стерном (комиссар НБА. - А.Б.) - и увидим, чего стоит Евролига, за сколько ее можно реально продавать...
А действительно: за сколько? В смысле, насколько дорого. Сильных клубов в Европе вроде бы немало. Не случайно они команды НБА регулярно обыгрывают. Другое дело, что из-за непонятных квот и устаревшей системы розыгрыша Евролиги (тех самых "болезней", которыми в свое время страдала ФИБА, проигравшая ULEB борьбу за право проводить крупнейший континентальный турнир), лучшие клубы Старого Света встречаются друг с другом совсем нечасто. Например, пути двух главных фаворитов - ЦСКА и "Панатинаикоса" - в Евролиге-2007/08 могут не пересечься вообще. А ведь именно таких матчей ждут болельщики - между прочим, потенциальные потребители того самого EuroleagueTV.
Одним словом, Евролига нуждается в революции. Иначе добрая половина игр турнира превратится в "тягомотину" вроде той, что мы видели в понедельник в Гданьске. Для уничтожения "Сопота" армейской машине хватило легкого двухминутного ускорения в конце второй четверти - 10:0, 42:30 - и лавочку можно было сворачивать.
Безусловно, стоит отметить блестящий "европейский" дебют в ЦСКА Никоса Зисиса (броски с игры - 6 из 7), фирменные "взрывы" Теодороса Папалукаса (8 передач) и скорострельность Матьяза Смодиша. Но при виде "мучений" Трэвиса Беста, Рубена Волковиски и Томаса ван ден Шпигеля, еще недавно выступавших за УНИКС, "Химки" и ЦСКА соответственно, весь "позитив" уходил на второй план. Ей-богу, было бы интереснее посмотреть матч ЦСКА - "Триумф"...
Также в 1-м туре встречаются: сегодня - Сиена - Олимпия, Виртус Б - Жальгирис, завтра - Олимпиакос - Таугрес.
2-й тур: 31 октября - ЦСКА - Сиена, Жальгирис - Сопот, 1 ноября - Олимпия - Олимпиакос, Таугрес - Виртус Б.
В матче открытия Евролиги-2007/08 ЦСКА разгромил в гостях польский "Сопот". Игра заставила в очередной раз задаться вопросом: почему наша страна до сих пор представлена в главном еврокубке только одним клубом?
Группа А
СОПОТ - ЦСКА - 69:88 (16:13, 16:32, 18:24, 19:19)
Гурович
25
Шишкаускас
13
Масюлис
2
Смодиш
18
Ван ден Шпигель
6
Саврасенко
8
Бест
2
Холден
6
Вагнер
10
Лэнгдон
7
Рошик
0
Папалукас
8
Дылевич
2
Зисис
15
Хариссис
9
Пашутин
0
Сланина
10
Д.Андерсен
10
Волковиски
3
Гори
3
Забелин
0
Швед
0
Судьи: Пицилкас (Греция), Пукл (Словения), Йерресуэло (Испания).
22 октября. Гданьск. Hala Olivia. 5000 зрителей.
Алексей БЕЗЪЯЗЫЧНЫЙ
из Гданьска
Традиция "выносить" матч открытия из первого тура Евролиги зародилась в 2003 году. Первые два сезона в этой игре обязательно участвовал действующий чемпион, но потом от такого "формата" решили отказаться. В 2005 и 2006 годах в матчах открытия выступал не владевший титулом "Панатинаикос". А стоило греческому клубу минувшей весной примерить континентальную корону, как роль открывателей нового сезона перешла к ЦСКА. В воскресенье армейцы впервые отправились "перерезать ленточку" Евролиги - в гости к "Сопоту".
В гости к "Сопоту" - не значит в Сопот. Все домашние матчи Евролиги польский клуб проводит в соседнем Гданьске. И при этом считается "примером для подражания" для прочих "развивающихся" команд, уже играющих в лиге либо стремящихся в нее попасть. По крайней мере, именно так говорит генеральный директор Евролиги Жорди Бертомеу.
- Владельцем "Сопота" является мой приятель Ричард Краузе, - рассказал незадолго до игры начальник ЦСКА Сергей Кущенко. - Он владеет компанией по производству инсулина. Деньги в баскетбол здесь вкладывают немалые. Да и с менеджментом все вроде бы в порядке. Думаю, "Сопот" имеет все шансы повторить путь ЦСКА. Правда, пока он находится в самом начале этого пути...
Тут Кущенко уныло поднял глаза к потолку, где вовсю крутились железные лопасти допотопных вентиляторов... Да уж, действительно "в самом начале пути". И скорее не ЦСКА, а предыдущего клуба Кущенко - "Урал-Грейта". Домашняя арена "Сопота" Hala Olivia смахивает на пермский "Молот" - первоначально она тоже была предназначена для хоккея, из-за чего откуда-то снизу веет зловещей прохладой. Правда, неподалеку - на стыке Гданьска и Гдыни - начато строительство стадиона на 14 тысяч зрителей. Но только начато - и отнюдь не ради "Сопота".
В старательности полякам, впрочем, не откажешь. Перед матчем они упрямо "крутили" одну и ту же "нарезку" золотых моментов континентального баскетбола (в нынешнем сезоне ULEB проводит серию мероприятий, приуроченную к 50-летию еврокубков), а по ходу игры столь же настойчиво пытались наладить постоянно сбоившее электронное табло (кстати, ни промежуточной статистики, ни итоговых протоколов журналисты так и не дождались). Да и танцевальная группа поддержки у поляков - замечательная. Только чем, скажите, этот "Сопот" превосходит, допустим, люберецкий "Триумф"? Что в организационном плане, что в спортивном. Напомню, что перед началом сезона подопечные Эугениуша Киевского совершили турне по России и из шести товарищеских матчей проиграли пять (питерскому "Спартаку", "Триумфу", "Динамо" и дважды - "Химкам"), вымучив единственную победу во встрече с переживающим явный кризис УНИКСом. А ведь в Евролиге "Сопот" - далеко не аутсайдер, он вполне может рассчитывать на место в "Топ-16". Тем временем перечисленные выше российские клубы (кроме "Спартака") будут бороться за единственную путевку в Евролигу сроком лишь на один сезон в Кубке ULEB. Где логика?
- Не исключено, в будущем году Евролигу ждут большие перемены, - говорит Кущенко. - Вот сыграем матч с "Олимпиакосом" на Ходынке, проверим в деле проект EuroleagueTV, проведем 8 ноября переговоры со Стерном (комиссар НБА. - А.Б.) - и увидим, чего стоит Евролига, за сколько ее можно реально продавать...
А действительно: за сколько? В смысле, насколько дорого. Сильных клубов в Европе вроде бы немало. Не случайно они команды НБА регулярно обыгрывают. Другое дело, что из-за непонятных квот и устаревшей системы розыгрыша Евролиги (тех самых "болезней", которыми в свое время страдала ФИБА, проигравшая ULEB борьбу за право проводить крупнейший континентальный турнир), лучшие клубы Старого Света встречаются друг с другом совсем нечасто. Например, пути двух главных фаворитов - ЦСКА и "Панатинаикоса" - в Евролиге-2007/08 могут не пересечься вообще. А ведь именно таких матчей ждут болельщики - между прочим, потенциальные потребители того самого EuroleagueTV.
Одним словом, Евролига нуждается в революции. Иначе добрая половина игр турнира превратится в "тягомотину" вроде той, что мы видели в понедельник в Гданьске. Для уничтожения "Сопота" армейской машине хватило легкого двухминутного ускорения в конце второй четверти - 10:0, 42:30 - и лавочку можно было сворачивать.
Безусловно, стоит отметить блестящий "европейский" дебют в ЦСКА Никоса Зисиса (броски с игры - 6 из 7), фирменные "взрывы" Теодороса Папалукаса (8 передач) и скорострельность Матьяза Смодиша. Но при виде "мучений" Трэвиса Беста, Рубена Волковиски и Томаса ван ден Шпигеля, еще недавно выступавших за УНИКС, "Химки" и ЦСКА соответственно, весь "позитив" уходил на второй план. Ей-богу, было бы интереснее посмотреть матч ЦСКА - "Триумф"...
Также в 1-м туре встречаются: сегодня - Сиена - Олимпия, Виртус Б - Жальгирис, завтра - Олимпиакос - Таугрес.
2-й тур: 31 октября - ЦСКА - Сиена, Жальгирис - Сопот, 1 ноября - Олимпия - Олимпиакос, Таугрес - Виртус Б.
Н.А.Бердяев. Духи русской революции
1918 год
Сбились мы. Что делать нам?
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Пушкин
Введение
С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну. И
многим начинает казаться, что единая и великая Россия была лишь призраком,
что не было в ней подлинной реальности. Нелегко улавливается связь нашего
настоящего с нашим прошлым. Слишком изменилось выражение лиц русских людей,
за несколько месяцев оно сделалось неузнаваемым. При поверхностном взгляде
кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более
углубленное и проникновенное познание должно открыть в России революционный
образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших
великих писателей, бесов, давно уже владеющих русскими людьми. Многое
старое, давно знакомое является лишь в новом обличье. Долгий исторический
путь ведет к революциям, и в них открываются национальные особенности даже
тогда, когда они наносят тяжелый удар национальной мощи и национальному
достоинству. Каждый народ имеет свой стиль революционный, как имеет и свой
стиль консервативный. Национальна была английская революция, и столь же
национальна революция французская. В них узнается прошлое Англии и Франции.
Каждый народ делает революцию с тем духовным багажом, который накопил в
своем прошлом, он вносит в революцию свои грехи и пороки, но также и свою
способность к жертве и к энтузиазму. Русская революция антинациональна по
своему характеру, она превратила Россию в бездыханный труп. Но и в этом
антинациональном ее характере отразились национальные особенности русского
народа и стиль нашей несчастливой и губительной революции -- русский стиль.
Наши старые национальные болезни и грехи привели к революции и определили ее
характер. Духи русской революции -- русские духи, хотя и использованы врагом
нашим на погибель нашу. Призрачность ее -- русская призрачность. Одержимость
ее -- характерно русская одержимость. Революции, происходящие на поверхности
жизни, ничего существенного никогда не меняют и не открывают, они лишь
обнаруживают болезни, таившиеся внутри народного организма, по-новому
переставляют все те же элементы и являют старые образы в новых одеяниях.
Революция всегда есть в значительной степени маскарад, и если сорвать маски,
то можно встретить старые, знакомые лица. Новые души рождаются позже, после
глубокого перерождения и осмысливания опыта революции. На поверхности все
кажется новым в русской революции -- новые выражения лиц, новые жесты, новые
костюмы, новые формулы господствуют над жизнью; те, которые были внизу,
возносятся на самую вершину, а те, которые были на вершине, упали вниз;
властвуют те, которые были гонимы, и гонимы те, которые властвовали; рабы
стали безгранично свободными, а свободные духом подвергаются насилию. Но
попробуйте проникнуть за поверхностные покровы революционной России в
глубину. Там узнаете вы старую Россию, встретите старые, знакомые лица.
Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом
шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль, они
подобрались к самым вершинам власти. Метафизическая диалектика Достоевского
и моральная рефлексия Толстого определяют внутренний ход революции. Если
пойти в глубь России, то за революционной борьбой и революционной
фразеологией нетрудно обнаружить хрюкающие гоголевские морды и рожи. Всякий
народ в любой момент своего существования живет в разные времена и разные
века. Но нет народа, в котором соединялись бы столь разные возрасты, которые
так совмещал бы XX век с XIV веком, как русский народ. И эта
разновозрастность есть источник нездоровья и помеха для цельности нашей
национальной жизни.
Великим писателям всегда открывались образы национальной жизни, имеющие
значение существенное и непреходящее. Россия, раскрывавшаяся ее великим
писателям, Россия Гоголя и Достоевского, может быть обнаружена и в русской
революции, и в ней столкнетесь вы с основными оценками, предопределенными Л.
Толстым. В образах Гоголя и Достоевского, в моральных оценках Толстого можно
искать разгадки тех бедствий и несчастий, которые революция принесла нашей
родине, познания духов, владеющих резолюцией. У Гоголя и Достоевского были
художественные прозрения о России и русских людях, превышающие их время.
По-разному раскрывалась им Россия, художественные методы их противоположны,
но у того и у другого было поистине что-то пророческое для России, что-то
проникающее в самое существо, в самые тайники природы русского человека.
Толстой как художник для нашей цели не интересен. Россия, раскрывавшаяся его
великому художеству, в русской революции разлагается и умирает. Он был
художником статики русского быта, дворянского и крестьянского, вечное же
открывалось ему как художнику лишь в элементарных природных стихиях. Толстой
более космичен, чем антропологичен. Но в русской революции раскрылся и
по-своему восторжествовал другой Толстой -- Толстой моральных оценок,
обнаружилось толстовство как характерное для русских миросозерцание и
мировоззрение. Много есть русских бесов, которые раскрывались русским
писателям или владели ими,-- бес лжи и подмены, бес равенства, бес
бесчестья, бес отрицания, бес непротивления и мн., мн. другие. Все это --
нигилистические бесы, давно уже терзающие Россию. В центре для меня стоят
прозрения Достоевского, который пророчески раскрыл все духовные основы и
движущие пружины русской революции. Начну же с Гоголя, значение которого в
этом отношении менее ясно.
I. Гоголь в русской революции
Гоголь принадлежит к самым загадочным русским писателям и еще мало
сделано для его познания. Он загадочнее Достоевского. Достоевский много
сделал сам для того, чтобы раскрыть все противоположности и все бездны
своего духа. Видно, как дьявол с Богом борется в его душе и в его
творчестве. Гоголь же скрывал себя и унес с собой в могилу какую-то
неразгаданную тайну. Поистине есть в нем что-то жуткое. Гоголь --
единственный русский писатель, в котором было чувство магизма,-- он
художественно передает действие темных, злых магических сил. Это, вероятно,
пришло к нему с Запада, от католической Польши. "Страшная месть" насыщена
таким магизмом. Но в более прикрытых формах есть этот магизм и в "Мертвых
душах" и в "Ревизоре". У Гоголя было совершенно исключительное по силе
чувство зла. И он не находил тех утешений, которые находил Достоевский в
образе Зосимы и в прикосновении к матери-земле. Нет у него всех этих клейких
листочков, нет нигде спасения от окружавших его демонических рож. Жуткости
гоголевского художества совершенно не чувствовала старая школа русских
критиков. Да и где им было почувствовать Гоголя! Их предохраняло от
восприятия и от понимания таких жутких явлений рационалистическое
просвещение. Наша критика была для этого слишком "прогрессивного" образа
мыслей, она не верила в нечисть. Она хотела использовать Гоголя лишь для
своих утилитарно-общественных целей. Она ведь всегда пользовалась
творчеством великих писателей для утилитарно-общественной проповеди. Впервые
почувствовал жуткость Гоголя писатель другой школы, других истоков и другого
духа -- В. В. Розанов. Он не любит Гоголя и пишет о нем со злым чувством, но
он понял, что Гоголь был художником зла. Вот что необходимо прежде всего
установить -- творчество Гоголя есть художественное откровение зла как
начала метафизического и внутреннего, а не зла общественного и внешнего,
связанного с политической отсталостью и непросвещенностью. Гоголю не дано
было увидеть образов добра и художественно передать их. В этом была его
трагедия. И он сам испугался своего исключительного видения образов зла и
уродства. Но то, что было его духовным калечеством, то породило и всю
остроту его художества зла.
Проблема Гоголя стала лишь перед тем религиозно-философским и
художественным течением, которое обозначилось у нас в начале XX века. Гоголя
принято было считать основателем реалистического направления в русской
литературе. Странности гоголевского творчества объясняли исключительно тем,
что он был сатириком и изображал неправду старой крепостнической России. Всю
необычайность гоголевских художественных приемов просмотрели. В гоголевском
творчестве не видели ничего проблематического, потому что вообще не видели
ничего проблематического. Все представлялось русским критикам ясным и легко
объяснимым, все было упрощено и сведено к элементарной задаче. Поистине
можно сказать, что критическая школа Белинского, Чернышевского, Добролюбова
и их эпигонов просмотрела внутренний смысл великой русской литературы и не в
силах была оценить ее художественные откровения. Должен был произойти
духовный кризис, должны были быть потрясены все основы традиционного
интеллигентского мировоззрения, чтобы по-новому раскрылось творчество
великих русских писателей. Тогда только сделался возможен и подход, к
Гоголю. Старый взгляд на Гоголя, как на реалиста и сатирика, требует
радикального пересмотра. Теперь уже, после всех усложнений нашей психики и
нашего мышления, слишком ясно, что взгляд литературных староверов на Гоголя
не стоит на высоте гоголевской проблемы. Нам представляется чудовищным, как
могли увидеть реализм в "Мертвых душах", произведении невероятном и
небывалом. Странное и загадочное творчество Гоголя не может быть отнесено к
разряду общественной сатиры, изобличающей временные и преходящие пороки и
грехи дореформенного русского общества. Мертвые души не имеют обязательной и
неразрывной связи с крепостным бытом и ревизор -- с дореформенным
чиновничеством. И сейчас после всех реформ и революций Россия полна мертвыми
душами и ревизорами, и гоголевские образы не умерли, не отошли в прошлое,
как образы Тургенева или Гончарова. Художественные приемы Гоголя, которые
менее всего могут быть названы реалистическими и представляют своеобразный
эксперимент, расчленяющий и распластовывающий органически-целостную
действительность, раскрывают что-то очень существенное для России и для
русского человека, какие-то духовные болезни, неизлечимые никакими внешними
общественными реформами и революциями. Гоголевская Россия не есть только
дореформенный наш быт, она принадлежит метафизическому характеру русского
народа и обнаруживается и в русской революции. То нечеловеческое хамство,
которое увидел Гоголь, не есть порождение старого строя, не обусловлено
причинами социальными и политическими, наоборот,-- оно породило все, что
было дурного в старом строе, оно отпечатлелось на политических и социальных
формах.
Гоголь как художник предвосхитил новейшие аналитические течения в
искусстве, обнаружившиеся в связи с кризисом искусства. Он предваряет
искусство А. Белого и Пикассо. В нем были уже те восприятия
действительности, которые привели к кубизму. В художестве его есть уже
кубистическое расчленение живого бытия. Гоголь видел уже тех чудовищ,
которые позже художественно увидел Пикассо. Но Гоголь ввел в обман, так как
прикрыл смехом свое демоническое созерцание. Из новых русских художников за
Гоголем идет даровитейший из них -- Андрей Белый, для которого окончательно
померк образ человека и погрузился в космические вихри. А. Белый также не
видит органической красоты в человеке, как не видит ее Гоголь. Он во многом
следует за художественными приемами Гоголя, но делает и совершенно новые
завоевания в области формы. Уже Гоголь подверг аналитическому расчленению
органически-цельный образ человека. У Гоголя нет человеческих образов, а
есть лишь морды и рожи, лишь чудовища, подобные складным чудовищам кубизма.
В творчестве его есть человекоубийство. И Розанов прямо обвиняет его в
человекоубийстве. Гоголь не в силах был дать положительных человеческих
образов и очень страдал от этого. Он мучительно искал образ человека и не
находил его. Со всех сторон обступали его безобразные и нечеловеческие
чудовища. В этом была его трагедия. Он верил в человека, искал красоты
человека и не находил его в России. В этом было что-то невыразимо
мучительное, это могло довести до сумасшествия. В самом Гоголе был какой-то
духовный вывих, и он носил в себе какую-то неразгаданную тайну. Но нельзя
винить его за то, что вместо образа человека он увидел в России Чичикова,
Ноздрева, Собакевича, Хлестакова, Сквозник-Дмухановского и т. п. чудищ. Его
великому и неправдоподобному художеству дано было открыть отрицательные
стороны русского народа, его темных духов, все то, что в нем было
нечеловеческого, искажающего образ и подобие Божье. Его ужаснула и ранила
эта нераскрытость в России человеческой личности, это обилие элементарных
духов природы вместо людей. Гоголь -- инфернальный' художник. Гоголевские
образы--клочья людей, а нелюди, гримасы людей. Не его вина, что в России
было так мало образов человеческих, подлинных личностей, так много лжи и
лжеобразов, подмен, так много безобразности и безобразности. Гоголь
нестерпимо страдал от этого. Его дар прозрения духов пошлости -- несчастный
дар, и он пал жертвой этого дара. Он открыл нестерпимое зло пошлости, и это
давило его. Нет образа человека и у А. Белого. Но он принадлежит уже другой
эпохе, в которой пошатнулась вера в образ человека. Эта вера была еще у
Гоголя.
Русские люди, желавшие революции и возлагавшие на нее великие надежды,
верили, что чудовищные образы гоголевской России исчезнут, когда
революционная гроза очистит нас от всякой скверны. В Хлестакове и
Сквозник-Дмухановском, в Чичикове и Ноздреве видели исключительно образы
старой России, воспитанной самовластьем и крепостным правом. В этом было
заблуждение революционного сознания, неспособного проникнуть в глубь жизни.
В революции раскрылась все та же старая, вечно-гоголевская Россия,
нечеловеческая, полузвериная Россия харь и морд. В нестерпимой революционной
пошлости есть вечно-гоголевское. Тщетны оказались надежды, что революция
раскроет в РОССИИ человеческий образ, что личность человеческая подымется во
весь свой рост после того, как падет самовластье. Слишком многое привыкли у
нас относить на счет самодержавия, все зло и тьму нашей жизни хотели им
объяснить. Но этим только сбрасывали с себя русские люди бремя
ответственности и приучили себя к безответственности. Нет уже самодержавия,
а русская тьма и русское зло остались. Тьма и зло заложены глубже, не в
социальных оболочках народа, а в духовном его ядре. Нет уже старого
самодержавия, а самовластье по-прежнему царит на Руси, по-прежнему нет
уважения к человеку, к человеческому достоинству, к человеческим правам. Нет
уже старого самодержавия, нет старого чиновничества, старой полиции, а
взятка по-прежнему является устоем русской жизни, ее основной конституцией.
Взятка расцвела еще больше, чем когда-либо. Происходит грандиозная нажива на
революции. Сцены из Гоголя разыгрываются на каждом шагу в революционной
России. Нет уже самодержавия, но по-прежнему Хлестаков разыгрывает из себя
важного чиновника, по-прежнему все трепещут перед ним. Нет уже самодержавия,
а Россия по-прежнему полна мертвыми душами, по-прежнему происходит торг ими.
Хлестаковская смелость на каждом шагу дает себя чувствовать в русской
революции. Но ныне Хлестаков вознесся на самую вершину власти и имеет больше
оснований, чем старый, говорить: "министр иностранных дел, французский
посланник, английский, немецкий посланник и я", или: "а любопытно взглянуть
ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и
жужжат там, как шмели". Революционные Хлестаковы с большим правдоподобием
могут говорить: "Кому занять место? Многие из генералов находились охотники
и брались, но подойдут, бывало,-- нет, мудрено... Нечего делать -- ко мне. И
в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры..., можете представить
себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!" И революционный Иван
Александрович берется управлять департаментом. И когда он проходит, "просто
землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист". Революционный Иван
Александрович горячится и кричит: "я шутить не люблю, я им всем задам
острастку... Я такой! Я не посмотрю ни на кого...Я везде, везде". Эти
хлестаковские речи мы слышим каждый день и на каждом шагу. Все дрожат и
трясутся. Но зная историю старого и вечного Хлестакова, в глубине души ждут,
что войдет жандарм и скажет: "Приехавший по именному повелению из Петербурга
чиновник требует вас сейчас же к себе". Страх контрреволюции, отравивший
русскую революцию, и придает революционным дерзаниям хлестаковский характер.
Это постоянное ожидание жандарма изобличает призрачность и лживость
революционных достижений. Не будем обманываться внешностью. Революционный
Хлестаков является в новом костюме и иначе себя именует. Но сущность
остается той же. Тридцать пять тысяч курьеров могут быть представителями
"совета рабочих и солдатских депутатов". Но это не меняет дела. В основе
лежит старая русская ложь и обман, давно увиденные Гоголем. Оторванность от
глубины делает слишком легкими все движения. В силах, ныне господствующих и
властвующих, так же мало онтологического, подлинно сущего, как и в
гоголевском Хлестакове. Ноздрев говорил: "Вот граница! Все, что ни видишь по
эту сторону,-- все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон
синеет, и все, что за лесом,-- все мое". В большей части присвоений
революции есть что-то ноздревское. Личина подменяет личность. Повсюду маски
и двойники, гримасы и клочья человека. Изолгание бытия правит революцией.
Все призрачно. Призрачны все партии, призрачны все власти, призрачны все
герои революции. Нигде нельзя нащупать твердого бытия, нигде нельзя увидеть
ясного человеческого лика. Эта призрачность, эта неонтологичность родилась
от лживости. Гоголь раскрыл ее в русской стихии.
По-прежнему Чичиков ездит по русской земле и торгует мертвыми душами.
Но ездит он не медленно в кибитке, а мчится в курьерских поездах и повсюду
рассылает телеграммы. Та же стихия действует в новом темпе. Революционные
Чичиковы скупают и перепродают несуществующие богатства, они оперируют с
фикциями, а не реальностями, они превращают в фикцию всю
хозяйственно-экономическую жизнь России. Многие декреты революционной власти
совершенно гоголевские по своей природе и в огромной массе обывателей они
встречают гоголевское к себе отношение. В стихии революции обнаруживается
колоссальное мошенничество, бесчестность как болезнь русской души. Вся
революция наша представляет собой бессовестный торг -- торг народной душой и
народным достоянием. Вся наша революционная аграрная реформа, эсеровская и
большевистская, есть чичиковское предприятие. Она оперирует с мертвыми
душами, она возводит богатство народное на призрачном, нереальном базисе. В
ней есть чичиковская смелость. В нашем летнем герое аграрной революции было
поистине что-то гоголевское. Немало было также маниловщины в первом периоде
революции и в революционном временном правительстве. Но "Мертвые души" имеют
и глубокий символический смысл. Все хари и рожи гоголевской эпопеи появились
на почве омертвения русских душ. Омертвение душ делает возможными
чичиковские похождения и встречи. Это длительное и давнее омертвение душ
чувствуется и в русской революции. Потому и возможен в ней этот бесстыдный
торг, этот наглый обман. Не революция сама по себе это создала. Революция --
великая проявительница и она проявила лишь то, что таилось в глубине России.
Формы старого строя сдерживали проявления многих русских свойств, вводили их
в принудительные границы. Падение этих обветшалых форм привело к тому, что
русский человек окончательно разнуздался и появился нагишом. Злые духи,
которых видел Гоголь в их статике, вырвались на свободу и учиняют оргию. Их
гримасы приводят в содрогание тело несчастной России. Для Хлестаковых и
Чичиковых ныне еще больший простор, чем во времена самодержавия. И
освобождение от них предполагает духовное перерождение народа, внутренний в
нем переворот. Революция не является таким переворотом. Истинная духовная
революция в России была бы освобождением от той лживости, которую видел в
русских людях Гоголь, и победой над той призрачностью и подменой, которые от
лживости рождаются. В лжи есть легкость безответственности, она не связана
ни с чем бытийственным, и на лжи можно построить самые смелые революции.
Гоголю открывалось бесчестье как исконное русское свойство. Это бесчестье
связано с неразвитостью и нераскрытостью личности в России, с подавленностью
образа человека. С этим же связана и нечеловеческая пошлость, которой Гоголь
нас подавляет и которой он сам был подавлен. Гоголь глубже славянофилов
видел Россию. У него было сильное чувство зла, которого лишены были
славянофилы. В вечно-гоголевской России переплетается и смешивается
трагическое и комическое. Комическое является результатом смешения и
подмены. Это смешение и переплетение трагического и комического есть и в
русской революции. Она вся основана на смешении и подмене, и потому в ней
многое имеет природу комедии. Русская революция есть трагикомедия. Это --
финал гоголевской эпопеи. И, быть может, самое мрачное и безнадежное в
русской революции -- это гоголевское в ней. В том, что в ней есть от
Достоевского, больше просветов. России необходимо освободиться от власти
гоголевских призраков.
II. Достоевский в русской революции
Если Гоголь в русской революции не сразу виден и сама постановка этой
темы может вызвать сомнения, то в Достоевском нельзя не видеть пророка
русской революции. Русская революция пропитана теми началами, которые
прозревал Достоевский и которым дал гениально острое определение.
Достоевскому дано было до глубины раскрыть диалектику русской революционной
мысли и сделать из нее последние выводы. Он не остался на поверхности
социально-политических идей и построений, он проник в глубину и обнажил
метафизику русской революционности. Достоевский обнаружил, что русская
революционность есть феномен метафизический и религиозный, а не политический
и социальный. Так удалось ему религиозно постигнуть природу русского
социализма. Русский социализм занят вопросом о том, есть ли Бог или нет
Бога. И Достоевский предвидел, как горьки будут плоды русского социализма.
Он обнажил стихию русского нигилизма и русского атеизма, совершенно
своеобразного, не похожего на западный. У Достоевского был гениальный дар
раскрытия глубины и обнаружения последних пределов. Он никогда не остается в
середине, не останавливается на состояниях переходных, всегда влечет к
последнему и окончательному. Его творческий художественный акт
апокалиптичен, и в этом он -- поистине русский национальный гений. Метод
Достоевского иной, чем у Гоголя. Гоголь более совершенный художник.
Достоевский прежде всего великий психолог и метафизик. Он вскрывает зло и
злых духов изнутри душевной жизни человека и изнутри его диалектики мысли.
Все творчество Достоевского есть - антропологическое откровение,--
откровение человеческой глубины, не только душевной, но и духовной глубины.
Ему раскрываются те мысли человеческие и те страсти человеческие, которые
представляют уже не психологию, h онтологию человеческой природы. У
Достоевского в отличие от Гоголя всегда остается образ человека и
раскрывается судьба человека изнутри. Зло не истребляет окончательно
человеческого образа. Достоевский верит, что путем внутренней катастрофы зло
может перейти в добро. И потому творчество его менее жутко, чем творчество
Гоголя, которое не оставляет почти никакой надежды.
На Достоевском, величайшем русском гении, можно изучать природу
русского мышления, его положительные и отрицательные полюсы. Француз --
догматик или скептик, догматик на положительном полюсе своей мысли и скептик
на отрицательном полюсе. Немец -- мистик или критицист, мистик на
положительном полюсе и критицист на отрицательном. Русский же -- апокалиптик
или нигилист, апокалиптик на положительном полюсе и нигилист на
отрицательном полюсе. Русский случай -- самый крайний и самый трудный.
Француз и немец могут создавать культуру, ибо культуру можно создавать
догматически и скептически, можно создавать ее мистически и критически. Но
трудно, очень трудно создавать культуру апокалиптически и нигилистически.
Культура может иметь под собой глубину, догматическую и мистическую, но она
предполагает, что за серединой жизненного процесса признается какая-то
ценность, что значение имеет не только абсолютное, но и относительное.
Апокалиптическое и нигилистическое самочувствие свергает всю середину
жизненного процесса, все исторические ступени, не хочет знать никаких
ценностей культуры, оно устремляет к концу, к пределу. Эти противоположности
легко переходят друг в друга. Апокалиптичность легко переходит в нигилизм,
может оказаться нигилистической по отношению к величайшим ценностям земной
исторической жизни, ко всей культуре. Нигилизм же неуловимо может приобрести
апокалиптическую окраску, может казаться требованием конца. И у русского
человека так перемешано и так спутано апокалиптическое и нигилистическое,
что трудно бывает различить эти полярно противоположные начала. Нелегко
бывает решить, почему русский человек отрицает государство, культуру,
родину, нормативную мораль, науку и искусство, почему требует он абсолютного
обнищания: из апокалиптичности своей или нигилистичности своей. Русский
человек может произвести нигилистический погром, как погром
апокалиптический; он может обнажиться, сорвать все покровы и явиться
нагишом, как потому, что он нигилист и все отрицает, так и потому, что он
полон апокалиптических предчувствий и ждет конца мира. У русских сектантов
апокалипсис переплетается и смешивается с нигилизмом. То же происходит и в
русской интеллигенции. Русское искание правды жизни всегда принимает
апокалиптический или нигилистический характер. Это -- глубоко национальная
черта. Это создает почву для смешений и подмен, для лжерелигий. В самом
русском атеизме есть что-то от духа апокалиптического, совсем не похожее на
атеизм западный. И в русском нигилизме есть лжерелигиозные черты, есть
какая-то обратная религия. Это многих соблазняет и вводит в заблуждение.
Достоевский до глубины раскрыл апокалипсис и нигилизм в русской душе.
Поэтому он и угадал, какой характер примет русская революция. Он понял, что
революция совсем не то у нас означает, что на Западе, и потому она будет
страшнее и предельнее западных революций. Русская революция -- феномен
религиозного порядка, она решает вопрос о Боге. И это нужно понимать в более
глубоком смысле, чем понимается антирелигиозный характер революции
французской или религиозный характер революции английской.
Для Достоевского проблема русской революции, русского нигилизма и
социализма, религиозного по существу, это -- вопрос о Боге и о бессмертии.
"Социализм есть не только рабочий вопрос или так называемого четвертого
сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного
воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не
для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю" ("Братья
Карамазовы"). Можно было бы даже сказать, что вопрос о русском социализме и
нигилизме -- вопрос апокалиптический, обращенный к всеразрешающему концу.
Русский революционный социализм никогда не мыслился, как переходное
состояние, как временная и относительная форма устроения общества, он
мыслился всегда, как окончательное состояние, как царство Божие на земле,
как решение вопроса о судьбах человечества. Это -- не экономический и не
политический вопрос, а прежде всего вопрос духа, вопрос религиозный. "Ведь
русские мальчики как до сих пор орудуют? Вот, наприм., здешний вонючий
трактир, вот они и сходятся, засели в угол... О чем они будут рассуждать? О
мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в
Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке
всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те
же вопросы, только с другого конца". Эти русские мальчики никогда не были
способны к политике,. к созиданию и устроению общественной жизни. Все
перемешалось в их головах, и, отвергнув Бога, они сделали Бога из социализма
и анархизма, они захотели переделать все человечество по новому штату и
увидали в этом не относительную, а абсолютную задачу. Русские мальчики были
нигилисты-апокалиптики. Начали они с того, что вели бесконечные разговоры в
вонючих трактирах. И трудно было поверить, что эти разговоры о замене Бога
социализмом и анархизмом и о переделке всего человечества по новому штату
могут стать определяющей силой в русской истории и сокрушить Великую Россию.
Русские мальчики давно уже провозгласили, что все дозволено, если нет Бога и
бессмертия. Осталось блаженство на земле, как цель. На этой почве и вырос
русский нигилизм, который казался многим наивным и благожелательным людям
очень невинным и милым явлением. Многие даже видели в нем нравственную
правду, но искаженную умственным заблуждением. Даже Вл. Соловьев не понял
опасности русского нигилизма, когда шутливо формулировал credo русских
мальчиков таким образом: "Человек произошел от обезьяны, следовательно,
будем любить друг друга". Достоевский глубже проник в тайники русского
нигилизма и почувствовал опасность. Он раскрыл диалектику русского
нигилизма, его сокровенную метафизику.
Философом русского нигилизма и атеизма является Иван Карамазов. Он
провозглашает бунт против Бога и против Божьего мира из очень высоких
мотивов,-- он не может примириться со слезинкой невинно замученного ребенка.
Иван ставит Алеше вопрос очень остро и радикально: "Скажи мне сам прямо, я
зову тебя, отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы
человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и
покой, но для того необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь
одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя
кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание;
согласился бы ты быть архитектором на этих условиях?" Иван ставит тут
вековечную проблему о цене истории, о допустимости тех жертв и страданий,
которыми покупается создание государств и культур. Это вопрос русский по
преимуществу, проклятый вопрос, который русские мальчики предъявили
всемирной истории. В вопрос этот был вложен весь русский моральный пафос,
оторванный от религиозных истоков. На вопросе этом морально обосновался
русский революционно-нигилистический бунт, который и провозглашает Иван. "В
окончательном результате я мира этого Божьего -- не принимаю, и хоть и знаю,
что он существует, да не допускаю его вовсе. Я не Бога не принимаю, я мира,
им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять".
"Для чего признавать это чертово добро и зло, когда это столького стоит? Да
ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к Боженьке". "От
высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного
только того замученного ребенка, который бил себя кулачком в грудь и молился
в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к Боженьке... Я не
хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той
суммы страданий, которые необходимы были для покупки истины, то я утверждаю
заранее, что вся истина не стоит такой цены... Не хочу гармонии, из-за любви
к человечеству не хочу... Да и слишком дорого оценили гармонию, не по
карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход
спешу возвратить обратно... Не Бога я не принимаю, а только билет Ему
почтительнейше возвращаю". Тема, поставленная Иваном Карамазовым, сложна, и
в ней переплетается несколько мотивов. Устами Ивана Карамазова Достоевский
произносит суд над позитивными творениями прогресса и над утопиями грядущей
гармонии, воздвигнутой на страданиях и слезах предшествующих поколений. Весь
прогресс человечества и все грядущее его совершенное устройство ничего не
стоят перед несчастной судьбой каждого человека, самого последнего из
смертных. В этом есть христианская правда. Но острие вопроса, поставленного
Иваном, совсем не в этом. Он ставит вопрос свой не как христианин, верующий
в божественный смысл жизни, а как атеист и нигилист, отрицающий божественный
смысл жизни, видящий лишь бессмыслицу и неправду с ограниченной человеческой
точки зрения. Это -- бунт против божественного миропорядка, непринятие
человеческой судьбы, определенной Божьим промыслом. Это -- распря человека с
Богом, нежелание принять страдание и жертвы, постигнуть смысл нашей жизни
как искупление. Весь бунтующий ход мыслей Ивана Карамазова есть проявление
крайнего рационализма, есть отрицание тайны человеческой судьбы,
непостижимой в пределах и границах этого отрывка земной, эмпирической жизни.
Рационально постигнуть в пределах земной жизни, почему был замучен невинный
ребенок, невозможно. Самая постановка такого вопроса -- атеистична и
безбожна. Вера в Бога и в Божественный миропорядок есть вера в глубокий,
сокровенный смысл всех страданий и испытаний, выпадающих на долю всякого
существа в его земном странствовании. Утереть слезинку ребенка и облегчить
его страдания есть дело любви. Но пафос Ивана не любовь, а бунт. У него есть
ложная чувствительность, но нет любви. Он бунтует потому, что верит в
бессмертие, что для него все исчерпывается этой бессмысленной эмпирической
жизнью, полной страданий и горя. Типичный русский мальчик, он принял
западные отрицательные гипотезы за аксиомы и поверил в атеизм.
Иван Карамазов -- мыслитель, метафизик и психолог, и он дает
углубленное философское обоснование смутным переживаниям неисчислимого
количества русских мальчиков, русских нигилистов и атеистов, социалистов и
анархистов. В основе вопроса Ивана Карамазова лежит какая-то ложная русская
чувствительность и сентиментальность, ложное сострадание к человеку,
доведенное до ненависти к Богу и божественному смыслу мировой жизни. Русские
сплошь и рядом бывают нигилистами-бунтарями из ложного морализма. Русский
.делает историю Богу из-за слезинки ребенка, возвращает билет, отрицает все
ценности и святыни, он не выносит страданий, не хочет жертв. Но он же ничего
не сделает реально, чтобы слез было меньше, он увеличивает количество
пролитых слез, он делает революцию, которая вся основана на неисчислимых
слезах и страданиях. В нигилистическом морализме русского человека нет
нравственного закала характера, нет нравственной суровости перед лицом
ужасов жизни, нет жертвоспособности и отречения от произвола. Русский
нигилист-моралист думает, что он любит человека и сострадает человеку более,
чем Бог, что он исправит замысел Божий о человеке и мире. Невероятная
притязательность характерна для этого душевного типа. Из истории, которую
русские мальчики делали Богу по поводу слезинки ребенка и слез народа, из их
возвышенных разговоров по трактирам родилась идеология русской революции. В
ее основе лежит атеизм и неверие в бессмертие. Неверие в бессмертие
порождает ложную чувствительность и сострадательность. Бесконечные
декламации о страданиях народа, о зле государства и культуры, основанных на
этих страданиях, вытекали из этого богоборческого источника. Само желание
облегчить страдание народа было праведно, и в нем мог обнаружиться дух
христианской любви. Это и ввело многих в заблуждение. Не заметили смешения и
подмены, положенных в основу русской революционной морали, антихристовых
соблазнов этой революционной морали русской интеллигенции. Заметил это
Достоевский, он вскрыл духовную подпочву нигилизма, заботящегося о благе
людей, и предсказал, к чему приведет торжество этого духа. Достоевский
понял, что великий вопрос об индивидуальной судьбе каждого человека
совершенно иначе решается в свете сознания религиозного, чем в тьме сознания
революционного, претендующего быть лжерелигией.
Достоевский раскрыл, что природа русского человека является
благоприятной почвой для антихристовых соблазнов. И это было настоящим
открытием, которое и сделало Достоевского провидцем и пророком русской
революции. Ему дано было внутреннее видение и видение духовной сущности
русской революции и русских революционеров. Русские революционеры,
апокалиптики и нигилисты по своей природе, пошли за соблазнами антихриста,
который хочет осчастливить людей, и должны были привести соблазненный ими
народ к той революции, которая нанесла страшную рану России и превратила
русскую жизнь в ад. Русские революционеры хотели всемирного переворота, в
котором сгорит весь старый мир с его злом и тьмой и с его святынями и
ценностями и на пепелище подымется новая, благодатная для всего народа и для
всех народов жизнь. На меньшем, чем всемирное счастье, русский революционер
помириться не хочет. Сознание его апокалиптично, он хочет конца, хочет
завершения истории и начала процесса сверхисторического, в котором
осуществится царство равенства, свободы и блаженства на земле. Ничего
переходного и относительного, никаких ступеней развития, сознания это не
допускает. Русский революционный максимализм и есть своеобразная,
извращенная апокалиптика. Обратной стороной ее всегда является нигилизм.
Нигилистическое истребление всего множественного и относительного
исторического мира неизбежно распространяется и на абсолютные духовные
основы истории. Русский нигилизм не принимает самого источника исторического
процесса, который заложен в божественной действительности, он бунтует против
божественного миропорядка, в котором задана история со своими ступенями, со
своей неотвратимой иерархичностью. У самого Достоевского были соблазны
русского максимализма и русского религиозного народничества. Но была в нем и
положительная религиозная сила, сила пророческая, помогавшая ему раскрыть
русские соблазны и изобличить их. Рассказанная русским атеистом Иваном
Карамазовым "Легенда о Великом Инквизиторе", по силе и глубине своей
сравнимая лишь со священными письменами, раскрывает внутреннюю диалектику
антихристовых соблазнов. То, что Достоевский давал антихристовым соблазнам
католическое обличье, не существенно и должно быть отнесено к его
недостаткам и слабостям. Дух Великого Инквизитора может являться и
действовать в разных обличиях и формах, он в высшей степени способен к
перевоплощению. И Достоевский отлично понимал, что в революционном
социализме действует дух Великого Инквизитора. Революционный социализм не
есть экономическое и политическое учение, не есть система социальных
реформ,-- он претендует быть религией, он есть вера, противоположная вере
христианской.
Религия социализма вслед за Великим Инквизитором принимает все три
искушения, отвергнутые Христом в пустыне во имя свободы человеческого духа.
Религия социализма принимает соблазн превращения камней в хлеб, соблазн
социального чуда, соблазн царства этого мира. Религия социализма не есть
религия свободных сынов Божьих, она отрекается от первородства человека, она
есть религия рабов необходимости, детей праха. Религия социализма говорит
словами Великого Инквизитора: "Все будут счастливы, все миллионы людей". "Мы
заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим их жизнь, как
детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. Мы разрешим
им и грех, они слабы и бессильны". "Мы дадим им счастье слабосильных
существ, какими они и созданы". Религия социализма говорит религии Христа:
"Ты гордишься твоими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоим
всех... У нас все будут счастливы... Мы убедим их, что они тогда только и
станут свободными, когда откажутся от свободы своей". Религия социализма,
подобно Великому Инквизитору, упрекает религию Христа в недостаточной любви
к людям. Во имя любви к людям и сострадания к людям, во имя счастья и
блаженства людей на земле эта религия отвергает свободную, богоподобную
природу человека. Религия хлеба небесного -- аристократическая религия, это
-- религия избранных, религия "десятка тысяч великих и сильных". Религия же
"остальных миллионов, многочисленных, как песок морской, слабых" -- есть
религия хлеба земного. Эта религия написала на знамени своем: "накорми,
тогда и спрашивай с них добродетели". Достоевский гениально прозревал
духовные основы социалистического муравейника. Он религиозно познал, что
социалистический коллективизм есть лжесоборность, лжецерковь, которая несет
с собой смерть человеческой личности, образу и подобию Божьему в человеке,
конец свободе человеческого духа. Самые сильные и огненные слова были
сказаны против религии социализма Достоевским. И он же почувствовал, что для
русских социализм есть религия, а не политика, не социальное реформирование
и строительство. Что диалектика Великого Инквизитора может быть применена к
религии социализма и применялась самим Достоевским, видно из того, что
многие революционеры у него повторяют ход мыслей Великого Инквизитора. То же
самое говорит и Петр Верховенский и на том же базисе построена шигалевщина.
Эти мысли были еще у героя "Записок из подполья", когда он говорил "о
джентльмене с насмешливой и ретроградной физиономией", который ниспровергнет
все грядущее социальное благополучие, весь благоустроенный муравейник
будущего. И герой "Записок из подполья" противополагает этому
социалистическому муравейнику свободу человеческого духа. Достоевский --
религиозный враг социализма, он изобличитель религиозной лжи и религиозной
опасности социализма. Он один из первых почувствовал в социализме дух
антихриста. Он понял, что в социализме антихристов дух прельщает человека
обличьем добра и человеколюбия. И он же понял, что русский человек легче,
чем человек западный, идет за этим соблазнов, прельщается двоящимся образом
антихриста по апокалиптичности своей природы. Вражда Достоевского к
социализму менее всего означает, что он был сторонником и защитником
какого-либо "буржуазного" строя. Он даже исповедовал своеобразный
православный социализм. Но дух этого православного социализма ничего общего
не имеет с духом революционного социализма, он во всем ему противоположен.
Как почвенник и своеобразный славянофил, Достоевский видел в русском народе
противоядие против соблазнов революционного, атеистического социализма. Он
исповедовал религиозное народничество. Я думаю, что вся эта
религиозно-народническая, почвенно-славянофильская идеология Достоевского
была его слабой, а не сильной стороной и находилась в противоречии с его
гениальными прозрениями, как художника и метафизика. Сейчас можно даже прямо
сказать, что Достоевский ошибся, что в русском народе не оказалось
противоядия против антихристовых соблазнов той религии социализма, которую
понесла ему интеллигенция. Русская революция окончательно сокрушила все
иллюзии религиозного народничества, как и всякого народничества. Но иллюзии
самого Достоевского не помешали ему раскрыть духовную природу русской
религии социализма и предсказать последствия, к которым она приведет. В
"Братьях Карамазовых" дана внутренняя диалектика, метафизика русской
революции. В "Бесах" дан образ осуществления этой диалектики.
Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах.
Он почуял, что в революционной стихии активен не сам человек, что им владеют
не человеческие духи. Когда в дни осуществляющейся революции перечитываешь
"Бесы", то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было все
так предвидеть и предсказать. В маленьком городе, во внешне маленьких
масштабах давно уже разыгралась русская революция и вскрылись еще духовные
первоосновы, даны были ее духовные первообразы. Поводом к фабуле "Бесов"
послужило нечаевское дело. Левые круги наши увидели тогда в "Бесах"
карикатуру, почти пасквиль на революционное движение и революционных
деятелей. "Бесы" были внесены в index книг, осужденных "прогрессивным"
сознанием. Понять всю глубину и правду "Бесов" можно лишь в свете иного
сознания, сознания религиозного; эта глубина и эта правда ускользает от
сознания позитивистического. Если рассматривать этот роман, как
реалистический, то многое в нем неправдоподобно и не соответствует
действительности того времени. Но все романы Достоевского неправдоподобны,
все они написаны о глубине, которую нельзя увидать на поверхности
действительности, все они были пророчеством. Пророчество приняли за
пасквиль. Сейчас, после опыта русской революции, даже враги Достоевского
должны признать, что "Бесы" -- книга пророческая. Достоевский видел духовным
зрением, что русская революция будет именно такой и иной быть не может. Он
предвидел неизбежность беснования в революции. Русский нигилизм, действующий
в хлыстовской русской стихии, не может не быть беснованием, исступленным и
вихревым кружением. Это исступленное вихревое кружение и описано в "Бесах".
Там происходит оно в небольшом городке. Ныне происходит оно по всей
необъятной земле русской. И начало это исступленное вихревое кружение от
того же духа, от тех же начал, от которых пошло оно и в том же маленьком
городке. Ныне водители русской революции поведали миру русский революционный
мессианизм, они несут народам Запада, пребывающим в "буржуазной" тьме, свет
с Востока. Этот русский революционный мессианизм был раскрыт Достоевским и
понят им как негатив какого-то позитива, как извращенный апокалипсис, как
вывернутый наизнанку положительный русский мессианизм, не революционный, а
религиозный. Все герои "Бесов" в той или иной форме проповедуют русский
революционный мессианизм, все они одержимы этой идеей. У колеблющегося и
раздвоенного Шатова перемешано сознание славянофильское с сознанием
революционным. Такими Шатовыми полна русская революция. Все они, как и Шатов
Достоевского, готовы в исступлении выкрикивать, что русский революционный
народ -- народ-богоносец, но в Бога они не верят. Некоторые из них хотели бы
верить в Бога -- и не могут; большинство же довольствуется тем, что верит в
богоносный революционный народ. В типичном народнике Шатове перемешаны
элементы революционные с элементами реакционными, "черносотенными". И это
характерно. Шатов может быть и крайним левым и крайним правым, но и в том и
в другом случае он остается народолюбцем, демократом, верующим прежде всего
в народ. Такими Шатовыми полна русская революция; у всех у них не разберешь,
где кончается их крайняя левость и революционность и начинается крайняя
правость и реакционность. Они всегда враги культуры, враги права, всегда
истребляют свободу лица. Это они утверждают, что Россия выше цивилизации и
что никакой закон для нее не писан. Эти люди готовы истребить Россию во имя
русского мессианизма. У Достоевского была слабость к Шатову, он в себе самом
чувствовал шатовские соблазны. Но силой своего художественного прозрения он
сделал образ Шатова отталкивающим и отрицательным.
В центре революционного беснования стоит образ Петра Верховенского. Это
и есть главный бес русской революции. В образе Петра Верховенского
Достоевский обнажил более глубокий слой революционного беснования, в
действительности прикрытый и невидимый. Петр Верховенский может иметь и
более благообразный вид. Но Достоевский сорвал с него покровы и обнажил его
душу. Тогда образ революционного беснования предстал во всем своем
безобразии. Он весь трясется от бесовской одержимости, вовлекая всех в
исступленное вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он
-- бес, вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый.
Петр Верховенский прежде всего человек совершенно опустошенный, в нем нет
никакого содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим
послушным орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нем потерян
уже лик человеческий. Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского
нравственным идиотом. Он одержим был идеей всемирного переустройства,
всемирной революции, он поддался соблазнительной, лжи, допустил бесов
овладеть своей душой и потерял элементарное различие между добром и злом,
потерял духовный центр. В образе Петра Верховенского мы встречаемся с уже
распавшейся личностью, в которой нельзя уже нащупать ничего онтологического.
Он весь есть ложь и обман и он всех вводит в обман, повергает в царство лжи.
Зло есть изолгание бытия, лжебытие, небытие. Достоевский показал, как ложная
идея, охватившая целиком человека и доведшая его до беснования, ведет к
небытию, к распадению личности. Достоевский был большой мастер в обнаружении
онтологических последствий лживых идей, когда они целиком овладевают
человеком. Какая же идея овладела целиком Петром Верховенским и довела
личность его до распадения, превратила его в лжеца и сеятеля лжи? Это все та
же основная идея русского нигилизма, русского социализма, русского
максимализма, все та же инфернальная страсть к всемирному уравнению, все тот
же бунт против Бога во имя всемирного счастья людей, все та же подмена
царства Христова царством антихриста. Таких бесноватых Верховенских много в
русской революции, они повсюду стараются вовлечь в бесовское вихревое
движение, они пропитывают русской народ ложью и влекут его к небытию. Не
всегда узнают этих Верховенских, не все умеют проникнуть вглубь, за внешние
покровы. Хлестаковых революции легче различить, чем Верховенских, но и их не
все различают' и толпа возносит их и венчает славой.
Достоевский предвидел, что революция в России будет безрадостной,
жуткой и мрачной, что не будет в ней возрождения народного. Он знал, что
немалую роль в ней будет играть Федька-каторжник и что победит в ней
шигалевщина. Петр Верховенский давно уже открыл ценность Федьки-каторжника
для дела русской революции. И вся торжествующая идеология русской революции
есть идеология шигалевщины. Жутко в наши дни читать слова Верховенского: "В
сущности наше учение есть отрицание чести, и откровенным правом на бесчестье
всего легче русского человека за собой увлечь можно". И ответ Ставрогина:
"Право на бесчестье -- да это все к нам прибегут, ни одного там не
останется!" И русская революция провозгласила "право на бесчестье", и - все
побежали за ней. А вот не менее важные слова: "Социализм у нас
распространяется преимущественно из сентиментальности". Бесчестье и
сентиментальность -- основные начала русского социализма. Эти начала,
увиденные Достоевским, и торжествуют в революции. Петр Верховенский видел,
какую роль в революции будут играть "чистые мошенники". "Ну, это, пожалуй,
хороший народ, иной раз выгодны очень, но на них много времени идет,
неусыпный надзор требуется". И дальше размышляет П.Верховенский о факторах
русской революции: "Самая главная сила -- цемент все связующий, это стыд
собственного мнения. Вот это так сила! И кто это работал, кто этот
"миленький" трудился, что ни одной-то собственной идеи не осталось ни у кого
в голове! За стыд почитают". Это было очень глубокое проникновение в
революционную Россию. В русской революционной мысли всегда был "стыд
собственного мнения". Этот стыд почитался у нас за коллективное сознание,
сознание более высокое, чем личное. В русской революции окончательно угасло
всякое индивидуальное мышление, мышление сделалось совершенно безличным,
массовым. Почитайте революционные газеты, прислушайтесь к революционным
речам, и вы получите подтверждение слов Петра Верховенского. Кто-то
потрудился-таки над тем, чтобы "ни одной-то собственной идеи не осталось ни
у кого в голове". Русский революционный мессианизм предоставляет собственные
идеи и мнения буржуазному Западу. В России все должно быть коллективом,
массовым, безличным. Русский революционный мессианизм есть шигалевщина.
Шигалевщина движет и правит русской революцией.
"Шигалев смотрел так, как будто ждал разрушения мира и не то, чтобы
когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а
совершенно определенно, так этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять
минут одиннадцатого". Все русские революционеры-максималисты смотрят так,
как смотрел Шигалев, все ждут разрушения старого мира послезавтра утром. И
тот новый мир, который возникнет на развалинах старого мира, есть мир
шигалевщины. "Выходя из безграничной свободы,-- говорит Шигалев,-- я
заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего
разрешения общественной формулы, не может быть никакого". Все революционные
Шигалевы так говорят и так поступают. Петр Верховенский так формулирует
сущность шигалевщины Ставрогину: "Горы сравнять -- хорошая мысль, не
смешная. Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу
на тысячу лет, но надо устроиться послушанию... Жажда образования есть уже
жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание
собственности. Мы уморим желание; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы
пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к
одному знаменателю, полное равенство... Необходимо лишь необходимое--вот
девиз земного шара отселе. Не нужна и судорога; об этом позаботимся мы,
правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание; полная
безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг
начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно, чтобы не было
скучно. Скука есть ощущение аристократическое". В этих изумительных по своей
пророческой силе словах Достоевский устами П. Верховенского приводит все к
ходу мыслей Великого Инквизитора. Это доказывает, что в "Легенде о Великом
Инквизиторе" Достоевский в значительной степени имел в виду социализм.
Достоевский обнаруживает всю призрачность демократии в революции. Никакой
демократии не существует, правит тираническое меньшинство. Но тирания эта,
неслыханная в истории мира, будет основана на всеобщем принудительном
уравнении. Шигалевщина и есть исступленная страсть к равенству, доведенному
до конца, до предела, до небытия. Безбрежная социальная мечтательность ведет
к истреблению бытия со всеми его богатствами, она у фанатиков перерождается
в зло. Социальная мечтательность совсем не невинная вещь. Это понимал
Достоевский. Русская революционно-социалистическая мечтательность и есть
шигалевщина. Во имя равенства мечтательность эта хотела бы истребить Бога и
Божий мир. В той тирании и том абсолютном уравнении, которыми увенчалось
"развитие и углубление" русской революции, осуществляются золотые сны и
мечты русской революционной интеллигенции. Это были сны и мечты о царстве
шигалевщины. Многим оно представлялось более прекрасным, чем оказалось в
действительности. Многих наивных и простодушных русских социалистов,
мечтавших о социальной революции, смущают торжествующие крики: "Каждый
принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны... Первым делом
понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и
талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!"
Достоевский был более проницателен, чем признанные учителя русской
интеллигенции, он знал, что русский революционизм, русский социализм в час
своего торжества должен кончиться этими шигалевскими выкриками.
Достоевский предвидел торжество не только шигалевщины, но и
смердяковщины. Он знал, что подымется в России лакей и в час великой
опасности для нашей родины скажет: "я всю Россию ненавижу", "я не только не
желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с".
На вопрос: "А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?" бунтующий
лакей ответил: "В двенадцатом году было на Россию великое нашествие
императора Наполеона французского первого, и хорошо кабы нас тогда покорили
эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к
себе. Совсем даже были бы другие порядки". Пораженчество во время войны и
было таким явлением смердяковщины. Смердяковщина и привела к тому, что
"умная нация" немецкая покоряет теперь "глупую" нацию русскую. Лакей
Смердяков был у нас одним из первых интернационалистов, и весь наш
интернационализм получал смердяковскую прививку. Смердяков предъявил право
на бесчестье, и за ним многие побежали. Как это глубоко у Достоевского, что
Смердяков есть другая половина Ивана Карамазова, обратное его подобие. Иван
Карамазов и Смердяков -- два явления русского нигилизма, две стороны одной и
той же сущности. Иван Карамазов -- высокое, философское явление нигилизма;
Смердяков -- низкое, лакейское его явление. Иван Карамазов на вершине
умственной жизни должен породить Смердякова в низинах жизни. Смердяков и
осуществляет всю атеистическую диалектику Ивана Карамазова. Смердяков --
внутренняя кора Ивана. Во всякой массе человеческой, массе народной больше
Смердяковых, чем Иванов. И в революции, как движении масс, количеств, больше
Смердяковых, чем Иванов. В революции торжествует атеистическая диалектика
Ивана Карамазова, но осуществляет ее Смердяков. Это он сделал на практике
вывод, что "все дозволено". Иван совершает грех в мысли, в духе, Смердяков
совершает его на деле, воплощает идею Ивана. Иван совершает отцеубийство в
мысли. Смердяков совершает отцеубийство физически, на самом деле.
Атеистическа
Помогите нам распространять знания в мире. Пожертвуйте фонду ?Викимедиа?!
"Spreading knowledge is worth a donation.." ? Luke Jeremy
Революция 1905?1907 годов в России
[править]
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
Русская революция 1905 года (также известная как Первая Русская Революция) ? термин, укоренившийся в советской историографии для обозначения массовых беспорядков и волнений в условиях кризисной социально-политической ситуации в Российской Империи. Толчком к началу массовых выступлений под политическими лозунгами послужил расстрел демонстрации в Санкт-Петербурге 9 января 1905 (так называемое Кровавое воскресенье).Содержание [убрать]
1 Причины и возникновение революции
2 Забастовки
3 Политические убийства
4 Вооружённые восстания
4.1 Декабрьское восстание в Москве
4.2 Восстание в Ростове-на-Дону
4.3 Восстание в Екатеринославе
4.4 Свеаборгское восстание
4.5 Крестьянские волнения
5 Революционные организации
5.1 Партия Социалистов-Революционеров
5.2 РСДРП
5.3 Другие революционные организации
6 Итоги революции
7 См. также
8 Ссылки
9 Библиография
[править]
Причины и возникновение революции
Несмотря на отмену крепостного права в 1861 в России начала XX века сохранялись помещичье землевладение, сословное деление и абсолютная монархия.
Быстрое становление капиталистических отношений, промышленное развитие, урбанизация и секуляризация общества нарушали социальную однородность русского дворянства и крестьянства, вели к росту либеральных, революционных и антиклерикальных настроений.
Либеральная оппозиция организовала в ноябре 1903 Союз земцев-конституцианалистов и в январе 1904 ? Союз освобождения.
К ХХ веку существовал уже настоящий промышленный пролетариат, но положение его было примерно таким, в каком находился в европейский странах пролетариат в первой половине XIX: тяжелейшие условия труда, 12-часовой рабочий день, отсутствие социального обеспечения в случае болезни, увечья, старости. Рабочие страдали от экономического гнета, и политического и юридического бесправия. Легально выражать свои интересы они не могли. Они не имели права создавать организации, ни профессиональных, ни политических. Запрещены были забастовки. Это был самый радикальный класс.
Промышленный кризис 1900-1903 обострил все социально-политические проблемы страны; общий кризис также усугублялся аграрным кризисом, охвативший важнейшие земледельчиские районы.
Первым проявлением того, что рабочие стали политической силой, явилась первомайская 10-тысячная демонстрация в Харькове; в 1901 демострации прошли уже в Тифлисе, Варшаве, Казани. В 1902-1903 гг. политические демонстрации и стачки стали уже повседневным явлением во всех промышленных центрах. Наростали и выступления крестьян, в 1902 Украина, Поволжье были охвачены крестьянскими восстаниями.
Осенью 1904 началась новая волна стачек. В Баку бастовало 50 тыс. рабочих. Стачка закончилась победой рабочих - рабочие добились 9-часового рабочего дня, предоставление ежегодного отпуска, впервые в истории России был подписан коллективный договор. Бакинская стачка закончилась 31 декабря 1904; 3 января 1905 забастовал Путиловский завод в Петербурге. К 7 января бастовало уже 100 тыс. рабочих на всех заводах города. А 8 января столица была охвачена всеобщей стачкой. Не работал городской транспорт, водопровод, не было освещения, город был парализован.
[править]
Забастовки
Волна забастовок началась с забастовки рабочих Путиловского завода 16 января (3 января по старому стилю) 1905. За ней последовала всеобщая стачка в Петербурге. 12-14 января в Риге и Варшаве всеобщая стачка протеста против расстрела демонстрации рабочих Петербурга. Стачечное движение и забастовки на железных дорогах России. Начались и общероссийские студенческие политические забастовки. В мае 1905 г. началась всеобщая стачка иваново-вознесенских текстильщиков, бастовало 70 тыс. рабочих более двух месяцев. В октябре в Москве началась забастовка, которая охватила всю страну и переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку. 12?18 октября в различных отраслях промышленности бастовало свыше 2 млн человек. Забастовки продолжались и в 1906 году. Во многих промышленных центрах возникли Советы рабочих депутатов. Царизм был не в состоянии силой раздавить революцию.
[править]
Политические убийства
По данным полиции с февраля 1905 г. по май 1906 года было убито[источник?]:
Генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников ? 8
Вице-губернаторов и советников губернских правлений ? 5
Полицеймейстеров, уездных начальников и исправников ? 21
Жандармских офицеров ? 8
Генералов (строевых) ? 4
Офицеров (строевых) ? 7
Приставов и их помощников ? 79
Околоточных надзирателей ? 125
Городовых ? 346
Урядников ? 57
Стражников ? 257
Жандармских нижних чинов ? 55
Агентов охраны ? 18
Гражданских чинов ? 85
Духовных лиц ? 12
Сельских властей ? 52
Землевладельцев ? 51
Фабрикантов и старших служащих на фабриках ? 54
Банкиров и крупных торговцев ? 29
Всего: 1273[источник?]
4 февраля 1905 года эсером Каляевым был убит великий князь Сергей Александрович, занимавший пост губернатора Москвы
[править]
Вооружённые восстания
Брожение охватило рабочих, армию и флот (восстание на броненосце ?Потёмкин?, владивостокское восстание и др.).
[править]
Декабрьское восстание в Москве
7 декабря началось вооружённое восстание в Москве. В этот день почти на всех крупных предприятиях прекратили работу. Всюду состоялись митинги и собрания под охраной вооружённых дружин. 9 декабря в Москве появились первые баррикады, а 10 декабря их строительство развернулось повсюду. К 12 декабря большая часть города, все вокзалы, кроме Николаевского, были в руках восставших. Правительственные войска удерживали лишь центр города. Наиболее упорные бои велись в Замоскворечье, Рогожско-Симоновском районе и на Пресне. В ночь на 15 декабря из Петербурга по действовавшей Николаевской дороге прибыли 2 тыс. солдат Семёновского гвардейского полка. Командир полка полковник Мин отдал приказ: ?арестованных не иметь и действовать беспощадно?. Дружинники сосредоточились на Пресне, которую Мин подверг артиллерийскому обстрелу. К 18 декабря восстание было подавлено.
В Викитеке есть тексты по теме
Революция 1905?1907 годов в России
[править]
Восстание в Ростове-на-Дону
Боевые дружины (базой был Темерникский пролетарский район), в течение 8 дней (13?20 декабря) вели бой с царскими войсками.
[править]
Восстание в Екатеринославе
Начавшаяся в Екатеринославе 8 декабря стачка переросла в восстание. Рабочий район города ? Чечелевка ? был занят восставшими и находился в их руках до 27 декабря.
[править]
Свеаборгское восстание
15 (28) июля начались волнения матросов минной роты. 17 (30) июля по приказу коменданта крепости минёры были арестованы. Это вызвало в ночь на 18 (31) июля восстание гарнизона, в котором приняли участие 7 артиллерийских рот из 10; к ним присоединились матросы Свеаборгской флотской роты и 20-го флотского экипажа на полуострове Скатудден (всего участников восстания свыше 2 тыс. чел.). Восставшие начали артиллерийских обстрел верных царскому правительству войск. В поддержку восстания рабочие Гельсингфорса (Хельсинки) объявили всеобщую забастовку. Отряды финляндской Красной гвардии (около 200 человек) присоединились к революционным войскам.
Прибывшие 19 июля (1 августа) броненосец ?Цесаревич? и крейсер ?Богатырь?, вооруженные дальнобойной крупнокалиберной артиллерией, не присоединились к восстанию. Они подвергли крепость обстрелу, оставаясь вне досягаемости ее артиллерии. Одновременно начали наступление со стороны Гельсингфорса и о. Лагерного переброшенные из Петербурга и других пунктов правительственные войска. 20 июля (2 августа) военный совет восставших принял решение прекратить безнадёжную борьбу.
Военному суду было предано около 1 тыс. солдат и матросов. 10 (23) августа руководители восстания были расстреляны (43 человека); остальные приговорены к каторге, тюремному заключению, дисциплинарным ротам.
[править]
Крестьянские волнения
Крестьяне стали захватывать помещичьи поля и запахивать их, громили и поджигали имения. Крестьянское движение носило стихийный характер.
[править]
Революционные организации
[править]
Партия Социалистов-Революционеров
Боевая организация была создана партией эсеров в начале 1900-х годов для борьбы в России путем террора. В составе организации от 10 до 30 боевиков во главе с Г. А. Гершуни, с мая 1903 ? Е. Ф. Азефом. Организовала убийства министра внутренних дел Д. С. Сипягина и В. К. Плеве, харьковского губернатора князя И. М. Оболенского и уфимского ? Н. М. Богдановича, великого князя Сергея Александровича; готовила покушения на Николая II, министра внутренних дел П. Н. Дурново, московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова, священника Г. А. Гапона и др.
[править]
РСДРП
Боевая техническая группа при ЦК РСДРП (б), которую возглавлял Л. Б. Красин. была центральной боевой организацией большевиков. Группа осуществляла массовые поставки оружия в Россию, руководила созданием, тренировкой и вооружением боевых дружин, участвовавших в восстаниях.
Военно-техническое бюро московского комитета РСДРП ? московская боевая организация большевиков. В неё входил П. К. Штернберг. Бюро руководило большевицкими боевыми отрядами во время московского восстания.
Боевые организации большевиков на Южном Урале возглавлялись Эрастом Кадомцевым.
[править]
Другие революционные организации
Польская Партия Социалистическая. Только в 1906 году боевики ППС убили и ранили около 1000 человек. Одной из крупных акций было Безданское ограбление 1908 года. Польские революционеры действовали при поддержке Австро-Венгерской разведки.
Всеобщий еврейский рабочий союз Литвы, Польши и России (Бунд)
Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП)
Армянская революционно-националистическая партия ?Дашнакцутюн?. Во время революции активно участвовала в армяно-азербайджанской резне 1905?1906 года. Дашнаки убили немало административных и частных лиц, неугодных армянам: генерала Алиханова, губернаторов: Накашидзе и Андреева, полковников Быкова, Сахарова. В раздувании конфликта между армянами и азербайджанцами революционеры обвиняли царские власти.
Армянская социал-демократическая организация ?Гнчак?
Грузинские национальные демократы
Латышские ?Лесные братья?. В Курляндской губернии в январе ? ноябре 1906 совершили до 400 акций: убивали представителей власти, нападали на полицейские участки, сжигали помещичьи имения.
Латвийская социал-демократическая рабочая партия
Белорусская социалистическая громада
Финляндская партия активного сопротивления
[править]
Итоги революции
Основным политическим итогом революции было издание октябрьского манифеста. Манифест даровал гражданские свободы: действительной неприкосновенности личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Возникли профессиональные и профессионально-политические союзы, Советы рабочих депутатов, укреплялись социал-демократическая партия и партия социалистов-революционеров, были созданы Конституционно-демократическая партия, ?Союз 17 октября?, ?Союз Русского Народа? и др. Обещание политических свобод, созыва законосовещательной Государственной думы позволило правительству нейтрализовать либералов. Роспуск Столыпиным 2-й Государственной думы с параллельным изменением избирательного закона (так называемый Третьеиюньский государственный переворот 1907) означал конец революции. Самодержавие пошло на создание парламентского представительства и начало реформы (см. Столыпинская аграрная реформа).
[править]
См. также
Горловское вооружённое восстание
Шулявская республика
[править]
Ссылки
Петиция 9 января 1905 г.
Манифест 17 октября 1905 года (1)
Революция 1905-1907 гг. в России. Хроника событий.
[править]
Библиография
Ленин В. И., О революции 1905 - 1907 гг., М., 1955
Пясковский А. В., Революция 1905 -1907 гг. в России, М., 1966 Это незавершённая статья по истории России.
Вы можете помочь проекту, исправив и дополнив её.
Категории: Статьи с утверждениями без источников | Незавершённые статьи по истории России | Революция 1905-1907 годов | Российская империя | Восстания в России
Статья Обсуждение Править История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
Dansk
Deutsch
English
Esperanto
Español
Eesti
Suomi
Français
Italiano
Lietuvių
Latviešu
Norsk (bokmål)
Polski
Português
Svenska
Укра?нська
Последнее изменение этой страницы: 04:22, 31 октября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
"Spreading knowledge is worth a donation.." ? Luke Jeremy
Революция 1905?1907 годов в России
[править]
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
Русская революция 1905 года (также известная как Первая Русская Революция) ? термин, укоренившийся в советской историографии для обозначения массовых беспорядков и волнений в условиях кризисной социально-политической ситуации в Российской Империи. Толчком к началу массовых выступлений под политическими лозунгами послужил расстрел демонстрации в Санкт-Петербурге 9 января 1905 (так называемое Кровавое воскресенье).Содержание [убрать]
1 Причины и возникновение революции
2 Забастовки
3 Политические убийства
4 Вооружённые восстания
4.1 Декабрьское восстание в Москве
4.2 Восстание в Ростове-на-Дону
4.3 Восстание в Екатеринославе
4.4 Свеаборгское восстание
4.5 Крестьянские волнения
5 Революционные организации
5.1 Партия Социалистов-Революционеров
5.2 РСДРП
5.3 Другие революционные организации
6 Итоги революции
7 См. также
8 Ссылки
9 Библиография
[править]
Причины и возникновение революции
Несмотря на отмену крепостного права в 1861 в России начала XX века сохранялись помещичье землевладение, сословное деление и абсолютная монархия.
Быстрое становление капиталистических отношений, промышленное развитие, урбанизация и секуляризация общества нарушали социальную однородность русского дворянства и крестьянства, вели к росту либеральных, революционных и антиклерикальных настроений.
Либеральная оппозиция организовала в ноябре 1903 Союз земцев-конституцианалистов и в январе 1904 ? Союз освобождения.
К ХХ веку существовал уже настоящий промышленный пролетариат, но положение его было примерно таким, в каком находился в европейский странах пролетариат в первой половине XIX: тяжелейшие условия труда, 12-часовой рабочий день, отсутствие социального обеспечения в случае болезни, увечья, старости. Рабочие страдали от экономического гнета, и политического и юридического бесправия. Легально выражать свои интересы они не могли. Они не имели права создавать организации, ни профессиональных, ни политических. Запрещены были забастовки. Это был самый радикальный класс.
Промышленный кризис 1900-1903 обострил все социально-политические проблемы страны; общий кризис также усугублялся аграрным кризисом, охвативший важнейшие земледельчиские районы.
Первым проявлением того, что рабочие стали политической силой, явилась первомайская 10-тысячная демонстрация в Харькове; в 1901 демострации прошли уже в Тифлисе, Варшаве, Казани. В 1902-1903 гг. политические демонстрации и стачки стали уже повседневным явлением во всех промышленных центрах. Наростали и выступления крестьян, в 1902 Украина, Поволжье были охвачены крестьянскими восстаниями.
Осенью 1904 началась новая волна стачек. В Баку бастовало 50 тыс. рабочих. Стачка закончилась победой рабочих - рабочие добились 9-часового рабочего дня, предоставление ежегодного отпуска, впервые в истории России был подписан коллективный договор. Бакинская стачка закончилась 31 декабря 1904; 3 января 1905 забастовал Путиловский завод в Петербурге. К 7 января бастовало уже 100 тыс. рабочих на всех заводах города. А 8 января столица была охвачена всеобщей стачкой. Не работал городской транспорт, водопровод, не было освещения, город был парализован.
[править]
Забастовки
Волна забастовок началась с забастовки рабочих Путиловского завода 16 января (3 января по старому стилю) 1905. За ней последовала всеобщая стачка в Петербурге. 12-14 января в Риге и Варшаве всеобщая стачка протеста против расстрела демонстрации рабочих Петербурга. Стачечное движение и забастовки на железных дорогах России. Начались и общероссийские студенческие политические забастовки. В мае 1905 г. началась всеобщая стачка иваново-вознесенских текстильщиков, бастовало 70 тыс. рабочих более двух месяцев. В октябре в Москве началась забастовка, которая охватила всю страну и переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку. 12?18 октября в различных отраслях промышленности бастовало свыше 2 млн человек. Забастовки продолжались и в 1906 году. Во многих промышленных центрах возникли Советы рабочих депутатов. Царизм был не в состоянии силой раздавить революцию.
[править]
Политические убийства
По данным полиции с февраля 1905 г. по май 1906 года было убито[источник?]:
Генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников ? 8
Вице-губернаторов и советников губернских правлений ? 5
Полицеймейстеров, уездных начальников и исправников ? 21
Жандармских офицеров ? 8
Генералов (строевых) ? 4
Офицеров (строевых) ? 7
Приставов и их помощников ? 79
Околоточных надзирателей ? 125
Городовых ? 346
Урядников ? 57
Стражников ? 257
Жандармских нижних чинов ? 55
Агентов охраны ? 18
Гражданских чинов ? 85
Духовных лиц ? 12
Сельских властей ? 52
Землевладельцев ? 51
Фабрикантов и старших служащих на фабриках ? 54
Банкиров и крупных торговцев ? 29
Всего: 1273[источник?]
4 февраля 1905 года эсером Каляевым был убит великий князь Сергей Александрович, занимавший пост губернатора Москвы
[править]
Вооружённые восстания
Брожение охватило рабочих, армию и флот (восстание на броненосце ?Потёмкин?, владивостокское восстание и др.).
[править]
Декабрьское восстание в Москве
7 декабря началось вооружённое восстание в Москве. В этот день почти на всех крупных предприятиях прекратили работу. Всюду состоялись митинги и собрания под охраной вооружённых дружин. 9 декабря в Москве появились первые баррикады, а 10 декабря их строительство развернулось повсюду. К 12 декабря большая часть города, все вокзалы, кроме Николаевского, были в руках восставших. Правительственные войска удерживали лишь центр города. Наиболее упорные бои велись в Замоскворечье, Рогожско-Симоновском районе и на Пресне. В ночь на 15 декабря из Петербурга по действовавшей Николаевской дороге прибыли 2 тыс. солдат Семёновского гвардейского полка. Командир полка полковник Мин отдал приказ: ?арестованных не иметь и действовать беспощадно?. Дружинники сосредоточились на Пресне, которую Мин подверг артиллерийскому обстрелу. К 18 декабря восстание было подавлено.
В Викитеке есть тексты по теме
Революция 1905?1907 годов в России
[править]
Восстание в Ростове-на-Дону
Боевые дружины (базой был Темерникский пролетарский район), в течение 8 дней (13?20 декабря) вели бой с царскими войсками.
[править]
Восстание в Екатеринославе
Начавшаяся в Екатеринославе 8 декабря стачка переросла в восстание. Рабочий район города ? Чечелевка ? был занят восставшими и находился в их руках до 27 декабря.
[править]
Свеаборгское восстание
15 (28) июля начались волнения матросов минной роты. 17 (30) июля по приказу коменданта крепости минёры были арестованы. Это вызвало в ночь на 18 (31) июля восстание гарнизона, в котором приняли участие 7 артиллерийских рот из 10; к ним присоединились матросы Свеаборгской флотской роты и 20-го флотского экипажа на полуострове Скатудден (всего участников восстания свыше 2 тыс. чел.). Восставшие начали артиллерийских обстрел верных царскому правительству войск. В поддержку восстания рабочие Гельсингфорса (Хельсинки) объявили всеобщую забастовку. Отряды финляндской Красной гвардии (около 200 человек) присоединились к революционным войскам.
Прибывшие 19 июля (1 августа) броненосец ?Цесаревич? и крейсер ?Богатырь?, вооруженные дальнобойной крупнокалиберной артиллерией, не присоединились к восстанию. Они подвергли крепость обстрелу, оставаясь вне досягаемости ее артиллерии. Одновременно начали наступление со стороны Гельсингфорса и о. Лагерного переброшенные из Петербурга и других пунктов правительственные войска. 20 июля (2 августа) военный совет восставших принял решение прекратить безнадёжную борьбу.
Военному суду было предано около 1 тыс. солдат и матросов. 10 (23) августа руководители восстания были расстреляны (43 человека); остальные приговорены к каторге, тюремному заключению, дисциплинарным ротам.
[править]
Крестьянские волнения
Крестьяне стали захватывать помещичьи поля и запахивать их, громили и поджигали имения. Крестьянское движение носило стихийный характер.
[править]
Революционные организации
[править]
Партия Социалистов-Революционеров
Боевая организация была создана партией эсеров в начале 1900-х годов для борьбы в России путем террора. В составе организации от 10 до 30 боевиков во главе с Г. А. Гершуни, с мая 1903 ? Е. Ф. Азефом. Организовала убийства министра внутренних дел Д. С. Сипягина и В. К. Плеве, харьковского губернатора князя И. М. Оболенского и уфимского ? Н. М. Богдановича, великого князя Сергея Александровича; готовила покушения на Николая II, министра внутренних дел П. Н. Дурново, московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова, священника Г. А. Гапона и др.
[править]
РСДРП
Боевая техническая группа при ЦК РСДРП (б), которую возглавлял Л. Б. Красин. была центральной боевой организацией большевиков. Группа осуществляла массовые поставки оружия в Россию, руководила созданием, тренировкой и вооружением боевых дружин, участвовавших в восстаниях.
Военно-техническое бюро московского комитета РСДРП ? московская боевая организация большевиков. В неё входил П. К. Штернберг. Бюро руководило большевицкими боевыми отрядами во время московского восстания.
Боевые организации большевиков на Южном Урале возглавлялись Эрастом Кадомцевым.
[править]
Другие революционные организации
Польская Партия Социалистическая. Только в 1906 году боевики ППС убили и ранили около 1000 человек. Одной из крупных акций было Безданское ограбление 1908 года. Польские революционеры действовали при поддержке Австро-Венгерской разведки.
Всеобщий еврейский рабочий союз Литвы, Польши и России (Бунд)
Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП)
Армянская революционно-националистическая партия ?Дашнакцутюн?. Во время революции активно участвовала в армяно-азербайджанской резне 1905?1906 года. Дашнаки убили немало административных и частных лиц, неугодных армянам: генерала Алиханова, губернаторов: Накашидзе и Андреева, полковников Быкова, Сахарова. В раздувании конфликта между армянами и азербайджанцами революционеры обвиняли царские власти.
Армянская социал-демократическая организация ?Гнчак?
Грузинские национальные демократы
Латышские ?Лесные братья?. В Курляндской губернии в январе ? ноябре 1906 совершили до 400 акций: убивали представителей власти, нападали на полицейские участки, сжигали помещичьи имения.
Латвийская социал-демократическая рабочая партия
Белорусская социалистическая громада
Финляндская партия активного сопротивления
[править]
Итоги революции
Основным политическим итогом революции было издание октябрьского манифеста. Манифест даровал гражданские свободы: действительной неприкосновенности личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Возникли профессиональные и профессионально-политические союзы, Советы рабочих депутатов, укреплялись социал-демократическая партия и партия социалистов-революционеров, были созданы Конституционно-демократическая партия, ?Союз 17 октября?, ?Союз Русского Народа? и др. Обещание политических свобод, созыва законосовещательной Государственной думы позволило правительству нейтрализовать либералов. Роспуск Столыпиным 2-й Государственной думы с параллельным изменением избирательного закона (так называемый Третьеиюньский государственный переворот 1907) означал конец революции. Самодержавие пошло на создание парламентского представительства и начало реформы (см. Столыпинская аграрная реформа).
[править]
См. также
Горловское вооружённое восстание
Шулявская республика
[править]
Ссылки
Петиция 9 января 1905 г.
Манифест 17 октября 1905 года (1)
Революция 1905-1907 гг. в России. Хроника событий.
[править]
Библиография
Ленин В. И., О революции 1905 - 1907 гг., М., 1955
Пясковский А. В., Революция 1905 -1907 гг. в России, М., 1966 Это незавершённая статья по истории России.
Вы можете помочь проекту, исправив и дополнив её.
Категории: Статьи с утверждениями без источников | Незавершённые статьи по истории России | Революция 1905-1907 годов | Российская империя | Восстания в России
Статья Обсуждение Править История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
Dansk
Deutsch
English
Esperanto
Español
Eesti
Suomi
Français
Italiano
Lietuvių
Latviešu
Norsk (bokmål)
Polski
Português
Svenska
Укра?нська
Последнее изменение этой страницы: 04:22, 31 октября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
Помогите нам распространять знания в мире. Пожертвуйте фонду ?Викимедиа?!
"Viva la information revolution!" ? Anon.
Февральская революция
[править]
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
У этого термина существуют и другие значения, см. Февральская революция (значения).
Февра́льская револю́ция 1917 ? революция в Российской империи итогом которой стало падение монархии и переход власти к Временному правительству.Содержание [убрать]
1 Предпосылки
2 Ход революции
3 Последствия
4 Мода
5 См. также
6 Ссылки
[править]
Предпосылки
Февральская революция является прямым следствием неудач русского правительства в ходе Первой мировой войны. Власть оказалась дискредитирована цепью скандалов типа интриг Распутина. Роковые ошибки царя в сочетании с потерей доверия к царской власти, приведшие её к политической изоляции, и наличия оппозиции создали благоприятную почву для социального взрыва.
[править]
Ход революции
Русские войска в период революции.
Родзянко, Михаил Владимирович
18 февраля (3 марта) забастовал Путиловский завод. Волнения были вызваны дефицитом продуктов питания. В условиях военного времени забастовка приравнивалась к саботажу и жестоко подавлялась войсками.
22 февраля (7 марта) дирекция Путиловского завода объявляет о приостановке его работы. Десятки тысяч рабочих оказываются на улице.
23 февраля (8 марта) в Петрограде начались митинги под лозунгами: "Долой войну", "Долой самодержавие", "Хлеба!", вскоре перешедшие в массовые стычки с казаками и полицией.
24?25 февраля началась всеобщая забастовка. Демонстранты подхватили политические требования. Солдаты, посланные на усмирение мятежа, взбунтовались и начали убивать своих офицеров.
24 февраля - бастует уже 200тыс человек.
25 февраля - бастует уже 300тыс человек, не работало ни одно предприятие. Город был объявлен на осадном положении.
26 февраля (11 марта) начались вооружённые стычки между недовольными и полицией. На Знаменской площади и по всему Невскому проспекту стояла стрельба, демострации были разогнаны.
27 февраля (12 марта) всеобщая забастовка переросла в вооружённое восстание, начался массовый переход войск на сторону восставших и достиг 66700 восставших солдат, которыми были заняты важнейшие пункты города, правительственные здания. Создан Временный комитет Государственной думы под председательством октябриста М. В. Родзянко. Одновременно там же в Таврическом дворце создаётся Петроградский совет под руководством Н. С. Чхеидзе и А. Ф. Керенского.
1 (14) марта - Петроградский совет издал приказ номер 1: "О демократизации армии" т.е. солдаты сами выбирают себе офицеров, отменяются чины.
2 (15) марта Николай II отрёкся от престола за себя и своего сына в пользу Михаила Александровича, но тот передал всю власть Временному правительству. Монархия в России де-факто прекратила своё существование. Временный комитет сформировал Временное правительство во главе с князем Львовым, которого сменил социалист Керенский. Временное правительство объявило о выборах в Учредительное собрание. Был избран Совет рабочих и солдатских депутатов. В стране установилось двоевластие.
[править]
Последствия
Неспособность Временного правительства выйти из кризиса вызвала сперва, в июле 1917, попытку большевистского переворота, затем провальный августовский путч главнокомандующего генерал-майора Корнилова и октябрьскую революцию.
Немецкая карикатура на Михаила Александровича и разложение русской армии 1917 г.
[править]
Мода
Символом Февральской революции стал красный бант.
[править]
См. также
Монархия
Республика
[править]
Ссылки
Историко-документальная выставка "1917 год. Мифы революций"
Генрих Иоффе ?Почему Февраль? Почему Октябрь??
Николай Суханов. ?Записки о революции. Книга первая. Мартовский переворот 23 февраля ? 2 марта 1917 года?
А. И. Солженицын. Размышления над Февральской революцией, 1983.
Лев Регельсон. Трагедия Русской Церкви. 1917-1953. Это незавершённая статья по истории России.
Вы можете помочь проекту, исправив и дополнив её.
Категории: Незавершённые статьи по истории России | Февральская революция 1917 | События 8 марта | События марта 1917
Статья Обсуждение Править История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
Български
Català
Česky
Dansk
Deutsch
English
Español
Eesti
Euskara
Suomi
עברית
Hrvatski
日本語
한국어
Lietuvių
Nederlands
Norsk (bokmål)
Polski
Português
Română
Simple English
Slovenčina
Slovenščina
Svenska
Укра?нська
中文
Последнее изменение этой страницы: 08:13, 31 октября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
"Viva la information revolution!" ? Anon.
Февральская революция
[править]
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
У этого термина существуют и другие значения, см. Февральская революция (значения).
Февра́льская револю́ция 1917 ? революция в Российской империи итогом которой стало падение монархии и переход власти к Временному правительству.Содержание [убрать]
1 Предпосылки
2 Ход революции
3 Последствия
4 Мода
5 См. также
6 Ссылки
[править]
Предпосылки
Февральская революция является прямым следствием неудач русского правительства в ходе Первой мировой войны. Власть оказалась дискредитирована цепью скандалов типа интриг Распутина. Роковые ошибки царя в сочетании с потерей доверия к царской власти, приведшие её к политической изоляции, и наличия оппозиции создали благоприятную почву для социального взрыва.
[править]
Ход революции
Русские войска в период революции.
Родзянко, Михаил Владимирович
18 февраля (3 марта) забастовал Путиловский завод. Волнения были вызваны дефицитом продуктов питания. В условиях военного времени забастовка приравнивалась к саботажу и жестоко подавлялась войсками.
22 февраля (7 марта) дирекция Путиловского завода объявляет о приостановке его работы. Десятки тысяч рабочих оказываются на улице.
23 февраля (8 марта) в Петрограде начались митинги под лозунгами: "Долой войну", "Долой самодержавие", "Хлеба!", вскоре перешедшие в массовые стычки с казаками и полицией.
24?25 февраля началась всеобщая забастовка. Демонстранты подхватили политические требования. Солдаты, посланные на усмирение мятежа, взбунтовались и начали убивать своих офицеров.
24 февраля - бастует уже 200тыс человек.
25 февраля - бастует уже 300тыс человек, не работало ни одно предприятие. Город был объявлен на осадном положении.
26 февраля (11 марта) начались вооружённые стычки между недовольными и полицией. На Знаменской площади и по всему Невскому проспекту стояла стрельба, демострации были разогнаны.
27 февраля (12 марта) всеобщая забастовка переросла в вооружённое восстание, начался массовый переход войск на сторону восставших и достиг 66700 восставших солдат, которыми были заняты важнейшие пункты города, правительственные здания. Создан Временный комитет Государственной думы под председательством октябриста М. В. Родзянко. Одновременно там же в Таврическом дворце создаётся Петроградский совет под руководством Н. С. Чхеидзе и А. Ф. Керенского.
1 (14) марта - Петроградский совет издал приказ номер 1: "О демократизации армии" т.е. солдаты сами выбирают себе офицеров, отменяются чины.
2 (15) марта Николай II отрёкся от престола за себя и своего сына в пользу Михаила Александровича, но тот передал всю власть Временному правительству. Монархия в России де-факто прекратила своё существование. Временный комитет сформировал Временное правительство во главе с князем Львовым, которого сменил социалист Керенский. Временное правительство объявило о выборах в Учредительное собрание. Был избран Совет рабочих и солдатских депутатов. В стране установилось двоевластие.
[править]
Последствия
Неспособность Временного правительства выйти из кризиса вызвала сперва, в июле 1917, попытку большевистского переворота, затем провальный августовский путч главнокомандующего генерал-майора Корнилова и октябрьскую революцию.
Немецкая карикатура на Михаила Александровича и разложение русской армии 1917 г.
[править]
Мода
Символом Февральской революции стал красный бант.
[править]
См. также
Монархия
Республика
[править]
Ссылки
Историко-документальная выставка "1917 год. Мифы революций"
Генрих Иоффе ?Почему Февраль? Почему Октябрь??
Николай Суханов. ?Записки о революции. Книга первая. Мартовский переворот 23 февраля ? 2 марта 1917 года?
А. И. Солженицын. Размышления над Февральской революцией, 1983.
Лев Регельсон. Трагедия Русской Церкви. 1917-1953. Это незавершённая статья по истории России.
Вы можете помочь проекту, исправив и дополнив её.
Категории: Незавершённые статьи по истории России | Февральская революция 1917 | События 8 марта | События марта 1917
Статья Обсуждение Править История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
Български
Català
Česky
Dansk
Deutsch
English
Español
Eesti
Euskara
Suomi
עברית
Hrvatski
日本語
한국어
Lietuvių
Nederlands
Norsk (bokmål)
Polski
Português
Română
Simple English
Slovenčina
Slovenščina
Svenska
Укра?нська
中文
Последнее изменение этой страницы: 08:13, 31 октября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
Помогите нам распространять знания в мире. Пожертвуйте фонду ?Викимедиа?!
"Wissen muss kostenlos sein!" ? Anon.
Октябрьская революция в России 1917
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
(Перенаправлено с Октябрьская революция) Достоверность этой статьи поставлена под сомнение одним из участников Википедии.
Необходимо проверить точность фактов, изложенных в ней.
На странице обcуждения могут быть пояснения.
Революция в России.
Октябрьская революция (Октябрьский переворот) ? вооружённый, насильственный захват власти в России, в результате которого было свергнуто Временное правительство, и к власти пришла партия большевиков ? Российская Социал-демократическая Рабочая Партия (большевиков), первоначально в союзе с анархистами и левыми эсерами.
Октябрьская революция ? одно из ключевых событий XX века, оказавшее громадное влияние на развитие России и всего мира. Существует широкий спектр оценок Октябрьской революции ? от убеждённости в том, что она явилась национальной катастрофой, приведшей к значительным жертвам и установлению тоталитарной системы, до признания её попыткой построения социализма как демократического строя социальной справедливости. C этим событием также связано много исторических мифов.Содержание [убрать]
1 Название
2 Предыстория
3 Захват власти большевиками
4 Разгон Учредительного собрания
5 Последствия
5.1 Эмиграция
6 Ссылки
7 Примечания
Название
Революция произошла 25 октября 1917 года по юлианскому календарю, который был в то время принят в России. И хотя уже с февраля 1918 года был введён григорианский календарь и уже первая годовщина революции (как и все последующие) отмечалась 7 ноября, революция по-прежнему ассоциировалась именно с октябрём, что и нашло отражение в её названии.
Название Великая Октябрьская социалистическая революция (Октябрьская революция, Великий Октябрь) утвердилось в советской официальной историографии к 1930-м годам. В первое десятилетие после революции она нередко именовалась, в частности, Октябрьским переворотом, при этом данное название не несло в себе негативного смысла (по крайней мере, в устах самих большевиков), а напротив, подчёркивало грандиозность и необратимость ?общественного переворота?. Так, статья Сталина, посвящённая десятилетию Октября (1927), называлась Об октябрьском перевороте. Впоследствии слово ?переворот? стало ассоциироваться с заговором и противоправной сменой власти, и термин был изъят из официальной пропаганды (хотя Сталин пользовался им вплоть до последних своих работ, написанных уже в начале 1950-х). Зато выражение ?октябрьский переворот? стало активно употребляться, уже с негативным смыслом, в литературе, критической по отношению к Советской власти: в эмигрантских и диссидентских кругах, а начиная с перестройки ? и в России.
Предыстория
Основными предпосылками Октябрьской революции были двоевластие после Февральской революции, отсутствие у Временного правительства возможностей для удержания ситуации под контролем и проведения какой-либо внутренней политики. В течение года лидеры радикальных сил, в том числе большевиков во главе с Лениным, вернулись из эмиграции в Россию и развернули обширную агитацию. Всё это привело к усилению крайне левых настроений в обществе и укреплению националистических сил на окраинах страны.
В этих условиях действия большевиков, которые выдвинули популярные лозунги ?Мир ? народам?, ?Земля ? крестьянам?, ?Фабрики ? рабочим?, позволили им к концу августа-началу сентября 1917 завоевали большинство в Советах Петрограда и Москвы. Понимая, что в противостоянии Советов и Временного правительства власть останется за тем, кто применит оружие против конкурентов, большевики начали подготовку силового смещения кабинета Керенского. Сделать это планировалось до открытия II Всероссийского съезда Советов, который предлагалось поставить перед свершившимся фактом того, что на стороне большевиков выступили ?люди с оружием? и ?парламентская? политическая борьба в стране окончена.
Крейсер ?Аврора?
Захват власти большевиками
25 октября (7 ноября) в 21:45 холостой выстрел носового орудия ?Авроры? подал сигнал к штурму Зимнего дворца. Вооружёнными рабочими, солдатами петроградского гарнизона и матросами Балтийского флота во главе с Владимиром Антоновым-Овсеенко был занят Зимний дворец и арестовано Временное правительство. Существенного сопротивления нападавшим оказано не было.
Открывшийся на следующий день в Смольном Съезд Советов, на котором большевикам вместе с левыми эсерами принадлежало большинство, одобрил свержение Временного правительства, провозгласил себя единственной законной властью в России, принял Декреты о мире и о земле, сформировал правительство ? Совет народных комиссаров во главе с Лениным.
Через четыре дня, 29 октября (11 ноября) произошло восстание юнкеров, которое было подавлено с использованием артиллерии и броневиков.
После подавления в Петрограде и Москве сопротивления сил, остававшихся верными Временному правительству, большевикам удалось быстро установить контроль над основными промышленными центрами России и начать устранение потенциальных политических конкурентов. Партия кадетов была объявлена вне закона, арестован ряд их лидеров, запрещена оппозиционная печать. Тем не менее, выборы во Учредительное собрание 12 (24) ноября 1917 состоялись, однако большевики получили на них лишь около четверти голосов, проиграв эсерам.
Красные матросы с флагом ?Смерть Буржуям?
Разгон Учредительного собрания
Учредительное собрание (Петроград, 5 января (18 января) 1918 г.) отказалось признать власть большевистских советов, объявило решения II Всероссийского съезда советов незаконными и в тот же день было распущено охраной во главе с анархистом матросом Железняком, который потребовал прекратить заседание, так как ?Караул устал?.
Последствия
Основная статья: Гражданская война в России
Бездомные дети в период гражданской войны
Большевикам удалось быстро установить контроль над вооружёнными силами, большей частью крупных промышленных центров на не занятой немецкими войсками территории бывшей Российской империи. Практически сразу же после революции на окраинах страны были провозглашены собственные правительства, не признававшие власть большевистских советов, однако к весне 1918 года почти все они были ликвидированы.
В марте был подписан мирный договор с Германией, который страны Антанты отказались признавать. Они ввели войска на территорию России и объявили о поддержке всех антибольшевистских сил. Это привело к переходу противостояния между большевиками и оппозицией на новый уровень ? в стране началась полномасштабная гражданская война.
На стороне большевиков выступали рабочие Петрограда, Москвы и других индустриальных центров, малоземельные крестьяне густонаселённых Черноземья и Центральной России. Одним из решающих моментов, приведших к победе большевиков в гражданской войне, явилось широкое участие в гражданской войне на стороне большевиков лучших и наиболее одаренных бывших офицеров царской армии[1], что было вызвано их патриотическими настроениями в условиях, когда на стороне антибольшевистских сил широким фронтом выступили представители многих иностранных государств. Это, а также отсутствие у Белого движения единого руководства и конструктивных целей, привели к поражению всех антибольшевистских сил в ходе войны и подавлению ряда крестьянских восстаний, вызванных разочарованием в аграрной политике страны Советов. В 1922 году на большей части территории бывшей Российской империи был создан Советский Союз.
Москва на почтовом блоке 40 лет Октября. 1957
Петроград и крейсер Аврора на почтовом блоке 40 лет Октября. 1957
Эмиграция
В связи с произошедшим переворотом и сменой власти, многие представители культурной и интеллектуальной элиты страны эмигрировали, в основном, в европейские страны. В связи с этим произошёл крупный отток денежных масс, что послужило частично поводом к огромному дефициту и разрухе в экономике страны[источник?].
В послереволюционные годы страну покинули как уже состоявшиеся, так и будущие деятели русской культуры. Среди них композиторы (Сергей Васильевич Рахманинов, Игорь Фёдорович Стравинский), писатели (Аркадий Аверченко, Тэффи, Владимир Владимирович Набоков), и многие другие. По разным подсчётам число эмигрантов составляет более 2 млн. человек.
См.: Категория:Русская эмиграция первой волны
Ссылки
Дополнительные иллюстрации
доступны на Викискладе?.
Лифшиц М. Нравственное значение Октябрьской революции // Собр. соч. в трёх томах. ? М: 1988. ? Т. 3. ? С. 230.
Троцкий Л. Октябрьская революция. ? 1918. (брошюра)
Лев Троцкий. Что такое Октябрьская революция?
Великая Октябрьская социалистическая революция
Отношение Ленина и большевиков к коммунистическим формам религии
Мануэль Саркисянц. Россия и мессианизм (выдержки из книги)
Владлен Логинов. Уроки Октября: взгляд из XXI века
Примечания
↑ В. Селина, С. Фадеев ?РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ ИМПЕРАТОРСКАЯ АРМИЯ?
Категории: Википедия:Статьи, достоверность которых требует проверки | Статьи с утверждениями без источников | Октябрьская революция 1917 | События 7 ноября | События ноября 1917
Статья Обсуждение Просмотр История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
العربية
Català
Česky
Cymraeg
Dansk
Deutsch
Ελληνικά
English
Esperanto
Eesti
Español
فارسی
Suomi
Français
Gaeilge
עברית
한국어
Bahasa Indonesia
Italiano
日本語
Latviešu
Lietuvių
Македонски
Nederlands
Norsk (bokmål)
Norsk (nynorsk)
Plattdüütsch
Polski
Português
Română
Српски / Srpski
Svenska
Türkçe
Укра?нська
اردو
中文
Последнее изменение этой страницы: 17:01, 4 ноября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
"Wissen muss kostenlos sein!" ? Anon.
Октябрьская революция в России 1917
Материал из Википедии ? свободной энциклопедии
(Перенаправлено с Октябрьская революция) Достоверность этой статьи поставлена под сомнение одним из участников Википедии.
Необходимо проверить точность фактов, изложенных в ней.
На странице обcуждения могут быть пояснения.
Революция в России.
Октябрьская революция (Октябрьский переворот) ? вооружённый, насильственный захват власти в России, в результате которого было свергнуто Временное правительство, и к власти пришла партия большевиков ? Российская Социал-демократическая Рабочая Партия (большевиков), первоначально в союзе с анархистами и левыми эсерами.
Октябрьская революция ? одно из ключевых событий XX века, оказавшее громадное влияние на развитие России и всего мира. Существует широкий спектр оценок Октябрьской революции ? от убеждённости в том, что она явилась национальной катастрофой, приведшей к значительным жертвам и установлению тоталитарной системы, до признания её попыткой построения социализма как демократического строя социальной справедливости. C этим событием также связано много исторических мифов.Содержание [убрать]
1 Название
2 Предыстория
3 Захват власти большевиками
4 Разгон Учредительного собрания
5 Последствия
5.1 Эмиграция
6 Ссылки
7 Примечания
Название
Революция произошла 25 октября 1917 года по юлианскому календарю, который был в то время принят в России. И хотя уже с февраля 1918 года был введён григорианский календарь и уже первая годовщина революции (как и все последующие) отмечалась 7 ноября, революция по-прежнему ассоциировалась именно с октябрём, что и нашло отражение в её названии.
Название Великая Октябрьская социалистическая революция (Октябрьская революция, Великий Октябрь) утвердилось в советской официальной историографии к 1930-м годам. В первое десятилетие после революции она нередко именовалась, в частности, Октябрьским переворотом, при этом данное название не несло в себе негативного смысла (по крайней мере, в устах самих большевиков), а напротив, подчёркивало грандиозность и необратимость ?общественного переворота?. Так, статья Сталина, посвящённая десятилетию Октября (1927), называлась Об октябрьском перевороте. Впоследствии слово ?переворот? стало ассоциироваться с заговором и противоправной сменой власти, и термин был изъят из официальной пропаганды (хотя Сталин пользовался им вплоть до последних своих работ, написанных уже в начале 1950-х). Зато выражение ?октябрьский переворот? стало активно употребляться, уже с негативным смыслом, в литературе, критической по отношению к Советской власти: в эмигрантских и диссидентских кругах, а начиная с перестройки ? и в России.
Предыстория
Основными предпосылками Октябрьской революции были двоевластие после Февральской революции, отсутствие у Временного правительства возможностей для удержания ситуации под контролем и проведения какой-либо внутренней политики. В течение года лидеры радикальных сил, в том числе большевиков во главе с Лениным, вернулись из эмиграции в Россию и развернули обширную агитацию. Всё это привело к усилению крайне левых настроений в обществе и укреплению националистических сил на окраинах страны.
В этих условиях действия большевиков, которые выдвинули популярные лозунги ?Мир ? народам?, ?Земля ? крестьянам?, ?Фабрики ? рабочим?, позволили им к концу августа-началу сентября 1917 завоевали большинство в Советах Петрограда и Москвы. Понимая, что в противостоянии Советов и Временного правительства власть останется за тем, кто применит оружие против конкурентов, большевики начали подготовку силового смещения кабинета Керенского. Сделать это планировалось до открытия II Всероссийского съезда Советов, который предлагалось поставить перед свершившимся фактом того, что на стороне большевиков выступили ?люди с оружием? и ?парламентская? политическая борьба в стране окончена.
Крейсер ?Аврора?
Захват власти большевиками
25 октября (7 ноября) в 21:45 холостой выстрел носового орудия ?Авроры? подал сигнал к штурму Зимнего дворца. Вооружёнными рабочими, солдатами петроградского гарнизона и матросами Балтийского флота во главе с Владимиром Антоновым-Овсеенко был занят Зимний дворец и арестовано Временное правительство. Существенного сопротивления нападавшим оказано не было.
Открывшийся на следующий день в Смольном Съезд Советов, на котором большевикам вместе с левыми эсерами принадлежало большинство, одобрил свержение Временного правительства, провозгласил себя единственной законной властью в России, принял Декреты о мире и о земле, сформировал правительство ? Совет народных комиссаров во главе с Лениным.
Через четыре дня, 29 октября (11 ноября) произошло восстание юнкеров, которое было подавлено с использованием артиллерии и броневиков.
После подавления в Петрограде и Москве сопротивления сил, остававшихся верными Временному правительству, большевикам удалось быстро установить контроль над основными промышленными центрами России и начать устранение потенциальных политических конкурентов. Партия кадетов была объявлена вне закона, арестован ряд их лидеров, запрещена оппозиционная печать. Тем не менее, выборы во Учредительное собрание 12 (24) ноября 1917 состоялись, однако большевики получили на них лишь около четверти голосов, проиграв эсерам.
Красные матросы с флагом ?Смерть Буржуям?
Разгон Учредительного собрания
Учредительное собрание (Петроград, 5 января (18 января) 1918 г.) отказалось признать власть большевистских советов, объявило решения II Всероссийского съезда советов незаконными и в тот же день было распущено охраной во главе с анархистом матросом Железняком, который потребовал прекратить заседание, так как ?Караул устал?.
Последствия
Основная статья: Гражданская война в России
Бездомные дети в период гражданской войны
Большевикам удалось быстро установить контроль над вооружёнными силами, большей частью крупных промышленных центров на не занятой немецкими войсками территории бывшей Российской империи. Практически сразу же после революции на окраинах страны были провозглашены собственные правительства, не признававшие власть большевистских советов, однако к весне 1918 года почти все они были ликвидированы.
В марте был подписан мирный договор с Германией, который страны Антанты отказались признавать. Они ввели войска на территорию России и объявили о поддержке всех антибольшевистских сил. Это привело к переходу противостояния между большевиками и оппозицией на новый уровень ? в стране началась полномасштабная гражданская война.
На стороне большевиков выступали рабочие Петрограда, Москвы и других индустриальных центров, малоземельные крестьяне густонаселённых Черноземья и Центральной России. Одним из решающих моментов, приведших к победе большевиков в гражданской войне, явилось широкое участие в гражданской войне на стороне большевиков лучших и наиболее одаренных бывших офицеров царской армии[1], что было вызвано их патриотическими настроениями в условиях, когда на стороне антибольшевистских сил широким фронтом выступили представители многих иностранных государств. Это, а также отсутствие у Белого движения единого руководства и конструктивных целей, привели к поражению всех антибольшевистских сил в ходе войны и подавлению ряда крестьянских восстаний, вызванных разочарованием в аграрной политике страны Советов. В 1922 году на большей части территории бывшей Российской империи был создан Советский Союз.
Москва на почтовом блоке 40 лет Октября. 1957
Петроград и крейсер Аврора на почтовом блоке 40 лет Октября. 1957
Эмиграция
В связи с произошедшим переворотом и сменой власти, многие представители культурной и интеллектуальной элиты страны эмигрировали, в основном, в европейские страны. В связи с этим произошёл крупный отток денежных масс, что послужило частично поводом к огромному дефициту и разрухе в экономике страны[источник?].
В послереволюционные годы страну покинули как уже состоявшиеся, так и будущие деятели русской культуры. Среди них композиторы (Сергей Васильевич Рахманинов, Игорь Фёдорович Стравинский), писатели (Аркадий Аверченко, Тэффи, Владимир Владимирович Набоков), и многие другие. По разным подсчётам число эмигрантов составляет более 2 млн. человек.
См.: Категория:Русская эмиграция первой волны
Ссылки
Дополнительные иллюстрации
доступны на Викискладе?.
Лифшиц М. Нравственное значение Октябрьской революции // Собр. соч. в трёх томах. ? М: 1988. ? Т. 3. ? С. 230.
Троцкий Л. Октябрьская революция. ? 1918. (брошюра)
Лев Троцкий. Что такое Октябрьская революция?
Великая Октябрьская социалистическая революция
Отношение Ленина и большевиков к коммунистическим формам религии
Мануэль Саркисянц. Россия и мессианизм (выдержки из книги)
Владлен Логинов. Уроки Октября: взгляд из XXI века
Примечания
↑ В. Селина, С. Фадеев ?РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ ИМПЕРАТОРСКАЯ АРМИЯ?
Категории: Википедия:Статьи, достоверность которых требует проверки | Статьи с утверждениями без источников | Октябрьская революция 1917 | События 7 ноября | События ноября 1917
Статья Обсуждение Просмотр История
Представиться системе
Навигация
Заглавная страница
Рубрикация
Индекс А ? Я
Случайная статья
Новые статьи
Текущие события
Участие
Портал сообщества
Форум
Свежие правки
Справка
Пожертвования
Поиск
Инструменты
Ссылки сюда
Связанные правки
Загрузить файл
Спецстраницы
Версия для печати
Постоянная ссылка
Цитировать статью
На других языках
العربية
Català
Česky
Cymraeg
Dansk
Deutsch
Ελληνικά
English
Esperanto
Eesti
Español
فارسی
Suomi
Français
Gaeilge
עברית
한국어
Bahasa Indonesia
Italiano
日本語
Latviešu
Lietuvių
Македонски
Nederlands
Norsk (bokmål)
Norsk (nynorsk)
Plattdüütsch
Polski
Português
Română
Српски / Srpski
Svenska
Türkçe
Укра?нська
اردو
中文
Последнее изменение этой страницы: 17:01, 4 ноября 2007. Содержимое доступно в соответствии с GNU Free Documentation License.
Политика конфиденциальности Описание Википедии Отказ от ответственности
Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной.
Не была для России революционной в большом масштабе...Все изменения волне вкладывались в политическую и культурную матрицу России.. Читайте Пайпса...
Много описывал жизнь до Петровской да и Петровской Руси...
Вот теперешнее имеет однозначное определение...Смута...И пусть вас не успокаивают отсутствие военных действий на всей территории Рфии...Просто еще есть пока что воровать..Но это пока...(((
диоген сказал(а):
Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной.
Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной.
Не была для России революционной в большом масштабе...Все изменения волне вкладывались в политическую и культурную матрицу России.. Читайте Пайпса...
-=-
Ок, читаем Пайпса:
Ричард Пайпс. Россия при старом режиме
Текст печатается по изданию:
Ричард Пайпс США, Кембридж, Массачусетс, 1981
Перевод с английского ВЛАДИМИРА КОЗЛОВСКОГО
ISBN 5-86712-008-2
M., "Независимая газета", 1993
(C) P. Пайпс
Посвящается Даниэлю и Стивену
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Мне очень приятно, что "Россия при старом режиме" делается доступной
хотя бы для небольшой части русской аудитории. Мне всегда хотелось думать,
что я работаю в рамках русской историографической традиции и обращаюсь в
первую очередь к русскому читателю. Не знаю, право, пожелал ли бы я
посвятить более тридцати лет жизни изучению истории России и писанию работ
на эту тему, не питай я надежды, что рано или поздно смогу найти выход на
аудиторию, для которой прежде всего предназначались мои исследования.
С момента первого появления книги в 1974 г. некоторые рецензенты,
особенно русского происхождения, высказали на ее счет ряд критических
замечаний, на которые я хотел бы сразу же вкратце ответить.
Согласно одним критическим отзывам, мое изложение эволюции русского
политического устройства слишком односторонне, слишком "гладко" в том
смысле, что я, по словам этих критиков, уделил недостаточно внимания
сопротивлению общества поползновениям вотчинного государства. В ответ на
такое обвинение я могу лишь заметить, что существует уже обширная
превосходная литература о борьбе русского общества против самодержавия,
тогда как, насколько я знаю, моя книга впервые подробно разбирает иную
сторону этого процесса, а именно рост государственной власти в России.
Каждый, имеющий хотя бы самые минимальные познания в области русской
истории, знаком с Радищевым, с декабристами, с Герценом, с "Народной волей".
Однако многие ли, даже среди профессиональных историков, слыхали об
Уголовном уложении 1845 г. или о "Временных законах" от 14 августа 1881 г.,
которые, возможно, наложили еще более глубокий отпечаток на ход
исторического развития? Спору нет, сопротивление русского общества
самодержавию получает у меня поверхностное освещение, но толковать это
следует не как безучастие с моей стороны, а как результат решения
придерживаться главного предмета книги, то есть роста русского государства и
его способности отражать нападки на свою власть внутри страны.
Иные критики поставили под сомнение разумность моего решения
завершить изложение 1880-ми годами, вместо того, чтобы довести его до 1917
г. Причины этого решения разбираются в Предисловии к английскому изданию и
обсуждаются еще более подробно в завершающей главе книги. Могу еще добавить,
что я начал работу над продолжением "России при старом режиме", а именно над
двухтомной "Историей русской революции", которую я поведу с конца XIX в.,
примерно с того времени, на котором обрывается настоящая книга.
Бессмысленно, да и просто недостойно, отвечать тем критикам, которые
усматривают в моих работах враждебность по отношению к России и к русским
людям. В истории русского общественного мнения выстраивается долгая череда
горячих патриотов, которые страстно изобличали изъяны в психологии своего
народа и в учреждениях страны, но притом любили Россию ничуть не меньше
других. Моя книга укладывается по большей части в рамки западнической, или
"критической" традиции русской мысли, которая уходит своими корнями глубоко
в толщу русской культуры по крайней мере со времени Петра I. Более того, в
моей книге нет ничего, отдаленно напоминающего пессимизм Чаадаева, Гоголя,
Чехова или Розанова. Я отдаю себе отчет в том, что русские люди, критически
отзывающиеся о России, менее уязвимы обвинениям в антирусских настроениях,
чем высказывающие подобные же взгляды иноземцы. Но ведь это проблема чисто
психологическая, а не интеллектуальная: я никак не могу принять довода о
том, что критическое отношение, если оно высказывается посторонним,
изобличает какую-то враждебность. Каждый, кто прочтет мою книгу
беспристрастно, обнаружит, что я особо подчеркиваю влияние природной среды
на ход русской истории и отношу многие его моменты на счет сил,
неподвластных населению страны.
"Россия при старом режиме" имеет свой тезис. Я не выдумывал его;
тезис этот вырисовывался все более и более выпукло по мере моего углубления
в разнообразные стороны русской истории. Мои изыскания убедили меня в
основательности так называемой "государственной школы", и мое принципиальное
расхождение с нею состоит в том, что если ее ведущие теоретики второй
половины XIX в. склонны были усматривать в некоторых явлениях лишь
относительно маловажные и, возможно, преходящие отклонения от
западноевропейской модели развития, я, современник событий, произошедших
после 1917 г., скорее смотрю на них как на явления более значительные и
непреходящие. Мои трактовки, излагаемые на последующих страницах, выросли из
обработки исторического материала на протяжении многих лет. Лучше всего
будет пояснить, как я пришел к своим выводам, процитировав строки из
"Записных книжек" английского писателя и ученого Самуэля Батлера:
Я никогда не позволял себе выдвигать какой-либо теории, покуда не
чувствовал, что продолжаю наталкиваться на нее, хочу я того или нет. Пока
можно было упорствовать, я упорствовал и уступал лишь тогда, когда начинал
думать, что смышленые присяжные с умелым руководством не согласятся со мной,
если я стану упорствовать дальше. Я сроду не искал ни одной из своих теорий;
я никогда не знал, каковы они будут пока не находил их; они отыскивали меня,
а не я их.
Мне хотелось бы выразить глубокую признательность переводчику книги
Владимиру Козловскому, подсказавшему мне идею ее издания по-русски и
самоотверженно потрудившемуся над этим точным и изящным переводом.
Ричард Пайпс Кембридж, Массачусетс. Октябрь 1979 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предметом этой книги является политический строй России. Книга
прослеживает рост российской государственности от ее зарождения в IX в. до
конца XIX в. и параллельное развитие основных сословий - крестьянства,
дворянства, среднего класса и духовенства. В ней ставится следующий вопрос:
почему в России, в отличие от остальной Европы,- к которой Россия
принадлежит в силу своего местонахождения, расы и вероисповедания,- общество
оказалось не в состоянии стеснить политическую власть какими-либо серьезными
ограничениями? Я предлагаю несколько ответов на этот вопрос и затем пытаюсь
показать, как оппозиция абсолютизму в России имела тенденцию обретать форму
борьбы за какие-то идеалы, а не за классовые, интересы, и как царское
правительство в ответ на соответствующие нападки разработало
административные методы, явно предвосхитившие методы современного
полицейского государства. В отличие от большинства историков, ищущих корни
тоталитаризма XX века в западных идеях, я ищу их в российских институтах.
Хотя я время от времени упоминаю о более поздних событиях, мое повествование
заканчивается в основном в 1880-е годы, ибо, как отмечается в заключительной
главе, ancien regime в традиционном смысле этого выражения тихо почил в Бозе
именно в этот период, уступив место бюрократическо-полицейскому режиму,
который по сути дела пребывает у власти и поныне.
В своем анализе я делаю особый упор на взаимосвязь между
собственностью и политической властью. Акцентирование этой взаимосвязи может
показаться несколько странным для читателей, воспитанных на западной истории
и привыкших рассматривать собственность и политическую власть как две
совершенно различные вещи (исключение составляют, разумеется, экономические
детерминисты, для которых, однако, эта взаимосвязь везде подчиняется жесткой
и предопределенной схеме развития). Каждый, кто изучает политические системы
незападных обществ, скоро обнаружит, что в них разграничительная линия между
суверенитетом и собственностью либо вообще не существует, либо столь
расплывчата, что теряет всякий смысл, и что отсутствие такого разграничения
составляет главное отличие правления западного типа от незападного. Можно
сказать, что наличие частной собственности как сферы, над которой
государственная власть, как правило, не имеет юрисдикции, есть фактор,
отличающий западный политический опыт от всех прочих. В условиях
первобытного общества власть над людьми сочетается с властью над вещами, и
понадобилась чрезвычайно сложная эволюция права и институтов (начавшаяся в
древнем Риме), чтобы она раздвоилась на власть, отправляемую как
суверенитет, и власть, отправляемую как собственность. Мой центральный тезис
состоит в том, что в России такое разделение случилось с большим запозданием
и приняло весьма несовершенную форму. Россия принадлежит par excellence к
той категории государств, которые политическая и социологическая литература
обычно определяет как "вотчинные" [patrimonial]. В таких государствах
политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права
собственности, и властитель (властители) является одновременно и сувереном
государства и его собственником. Трудности, с которыми сопряжено поддержание
режима такого типа перед лицом постоянно множащихся контактов и
соперничества с Западом, имеющим иную систему правления, породили в России
состояние . перманентного внутреннего напряжения, которое не удалось
преодолеть и по сей день.
Характер книги исключает подробный научный аппарат, и я, по большей
части, ограничиваюсь указанием источника прямых цитат и статистических
данных. Однако любой специалист легко увидит, что я в большом долгу перед
другими историками, на которых я здесь не ссылаюсь.
Ричард Пайпс.
ГЛАВА 1. ПРИРОДНЫЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯ
Что бы ни писали патриотические русские историки, когда Господь
сотворял род людской, Он поместил россиян отнюдь не в том месте, где они
пребывают ныне, В самые ранние времена, по которым у нас имеются какие-либо
источники, сердцевина России, - лесистая полоса, в центре которой
располагается Москва, - населялась народами финского и литовского
происхождения, тогда как в прилегавших к ней с востока и юга районах жили
тюркские племена. Русские впервые мигрировали на эту территорию в конце
первого тысячелетия новой эры. До этого они вместе с другими славянами
населяли область, границы которой невозможно очертить даже с приблизительной
точностью; полагают, однако, что она лежала к северу от Карпат, между Вислой
и Одером на западе и нынешней Белоруссией на востоке. О предыстории славян
известно немного. Археологический материал, который нельзя связать с
какой-либо определенной этнической или даже расовой группой, окаменевшие
обломки языков и этнические названия давно сгинувших народностей,
попадающиеся в ранних исторических сочинениях и рассказах путешественников,
породили изрядное число теорий, однако конкретных свидетельств у нас
ничтожно мало. С какой-либо степенью определенности можно утверждать
единственно, что в ранний период своей истории славяне были кочевыми
скотоводами и объединялись в рода и племена, и что они не знали ни
политической, ни военной организации. С запада и с юга соседями их были
готы, а на севере земли их граничили с литовскими. Venedi или Veneti, о
которых упоминают Плиний Старший и Тацит, были, по всей видимости,
славянами. Это стародавнее название сохранилось в немецком Wenden,
обозначавшем несуществующий больше народ Западных славян, и в современном
финском слове Venaja, которым финны называют Россию. Говоря о них, иноземцы
также использовали имена Antae и Sclaveni. Сами славяне, видимо, звали себя
именами "словене" или "словяне", происходившими от "слово" и обозначавшими
народы, наделенные даром речи, - в отличие от "немцев" ("немых"). Последнее
наименование было дано славянами всем прочим европейцам, а в более
конкретном смысле относилось к их германским соседям.
Во времена Римской империи славяне жили в Центральной Европе
однородной, этнически недифференцированной массой. После падения империи
однородность эта стала нарушаться вследствие того, что они оказались
захвачены волной переселения народов, вызванной напором азиатских варваров.
По всей видимости, миграционное движение славян началось в конце IV в. н. э.
вслед за вторжением в Европу гуннов, уничтоживших соседние готские
королевства, однако массовый характер переселение обрело лишь в VI в. после
наплыва новой волны азиатских пришельцев - аваров. Вслед за вторжением
аваров одна группа славян двинулась на юг, на Балканский полуостров, и
остановилась лишь по достижении границ Византии. Другие отправились на
восток. Здесь им не противостояло ни политической, ни военной силы, и они
распространились компактными группками по всему пространству от Черного моря
до Балтийского, по пути покоряя крайне отсталых финнов и литовцев и
поселяясь промеж них. Именно в эту эпоху переселения, то есть между VI и X
вв. н. э., распалась пранация славян. Сперва славяне разделились на три
крупные территориальные общности (Западных, Южных и Восточных); во втором
тысячелетии новой эры они продолжали дробиться дальше - на отдельные народы.
В иных частях славянского мира процесс этот не достиг своего завершения и по
сей день.
Перед тем, как приступить к рассмотрению исторической эволюции
Восточных славян, от которых пошли русские, следует более или менее
обстоятельно описать природные условия, с которыми они повстречались
вследствие своего переселения. В случае России географический фактор
особенно важен, поскольку (как будет указано ниже) страна в основе своей
настолько бедна, что позволяет вести в лучшем случае весьма скудное
существование. Бедность эта предоставляет населению весьма незначительную
свободу действий, понуждая его существовать в условиях резко ограниченной
возможности выбора. С точки зрения растительности Россию можно подразделить
на три основные зоны, которые поясами тянутся с востока на запад *1:
*1 Хорошее описание российской географии в ее связи с историей страны
содержится в W. H. Parker, An Historical Geography of Russia (London 1968)
1. Тундра. Эта область, лежащая к северу от Полярного круга и
покрытая мхами и лишайниками, неспособна обеспечить организованную жизнь
человека;
2. К югу от тундры простирается громадный, величайший в мире лес,
покрывающий большую часть северной половины Евразии от Полярного круга до
45-50o северной широты. Лес этот можно дальше подразделить на три части: А.
Хвойная тайга в северных районах, состоящая в основном из ели и сосны; Б.
Смешанный лес, частью хвойный, частью лиственный, покрывающий центральную
область России, где расположена Москва и где покоятся истоки современного
русского государства; и В. Лесостепь - промежуточная полоса, отделяющая лес
от травянистой равнины;
3. Степь - огромная равнина, простирающаяся от Венгрии до Монголии.
Лес растет здесь лишь при посадке и уходе, а сама по себе природа способна
лишь на траву и кустарник.
Что до пахотной почвы, то Россию можно подразделить на две основные
зоны, граница между которыми, грубо говоря, совпадает с линией, разделяющей
лес и степь. В лесной зоне преобладающим типом почвы является подзол,
содержащий скудное количество естественных питательных веществ, находящихся
притом в подпочве и требующих глубокой вспашки. В этой области множество
болот, а также обширных песчаных и глинистых участков. В ряде районов
лесостепи и в большей части собственно степи преобладающим типом почвы
является чернозем, цвет и плодородие которого объясняются присутствием
перегноя - продукта гниения травы и валежника. Чернозем содержит от 2 до 16%
перегноя, насыщающего слой земли толщиной от полуметра до трех метров. Он
покрывает примерно сто миллионов гектаров, являющихся центром сельского
хозяйства России.
Климат России относится к так называемому континентальному типу.
Зимняя температура понижается по мере продвижения в восточном направлении.
Самые холодные районы России лежат не в самых северных, а в самых восточных
ее областях: Верхоянск, сибирский город, в котором зарегистрирована самая
низкая в мире температура, находится на той же северной широте, что и
Нарвик,- незамерзающий норвежский порт. Эта особенность российского климата
объясняется тем, что производимый Гольфстримом теплый воздух, согревающий
Западную Европу, охлаждается по мере того, как удаляется от атлантического
побережья и продвигается вглубь материка. Одним из следствий этого является
то обстоятельство, что Сибирь с ее потенциально неистощимым запасом пахотной
земли по большей части непригодна для земледелия. В восточных ее районах
земли, расположенные на широте Англии, возделывать вообще нельзя.
Распределение осадков отличается от схемы расположения растительности
и почв. Обильнее всего они на северо-западе, вдоль балтийского побережья,
куда их приносят теплые ветра, а по мере продвижения в противоположном
направлении, к юго-востоку, они уменьшаются. Иными словами, они обильнее
всего там, где почва всего беднее. Другая особенность осадков в России
состоит в том, что дожди обыкновенно льют сильнее всего во второй половине
лета. В Московской области наиболее дождливые месяцы - это июль и август,
когда выпадает почти четвертая часть годичной нормы осадков. Незначительное
изменение в распределении осадков может обернуться засухой весной и ранним
летом, за которой следуют катастрофические ливни в уборочную. В Западной
Европе дожди на протяжении всего года распределяются куда более равномерно.
Водные пути. Реки России текут с севера на юг и наоборот; ни одна из
крупных рек не протекает с востока на запад, или с запада на восток. Однако
притоки больших рек располагаются именно в этом направлении. Поскольку
поверхность России плоская (в ее Европейской части нет точки выше 500 м ) и
реки ее начинаются не в горах, а в болотах и заболоченных озерах, падение их
незначительно. В результате Россия обладает единственной в своем роде сетью
судоходных водных путей, состоящих из больших рек с их многочисленными
притоками, соединяющихся меж собой удобными волоками. Пользуясь даже
примитивными средствами транспорта, можно проплыть через Россию от
Балтийского моря до Каспийского и добраться по воде До большинства земель,
лежащих между ними. Речная сеть Сибири густа отменно - настолько, что в XVII
в. охотникам на пушного зверя удавалось в самое короткое время проделывать
тысячи верст до Тихого океана и заводить регулярную речную торговлю между
Сибирью и своими родными местами. Если бы не водные пути, до появления
железной дороги в России можно было бы влачить лишь самое жалкое
существование. Расстояния так велики, а стоимость починки дорог при резком
перепаде температур столь высока, что путешествовать по суше имело смысл
лишь зимой, когда снег даст достаточно гладкую поверхность для саней. Этим
объясняется, почему россияне так зависели от водного транспорта. До второй
половины XIX в. подавляющая часть товаров перевозилась на судах и на баржах.
Подобно другим славянам, русские в древние времена были пастушеским
народом, и, подобно им, поселившись на новых землях, они мало-помалу перешли
к земледелию. На их беду области, куда проникли Восточные славяне и где они
обосновались, необыкновенно плохо пригодны для земледелия. Коренное финское
и тюркское население относилось к нему как к побочному занятию, в лесной
зоне устремившись в охоту и рыболовство, а в степной - в скотоводство.
Русские поступили по-другому. По всей видимости, сделанный ими упор на
земледелие в самых неблагоприятных природных условиях является причиной
многих трудностей, которые сопровождают историческое развитие России. Мы уже
отметили некоторые из этих трудностей: скверное качество почвы на севере и
капризы дождя, который льет сильнее всего именно тогда, когда от него меньше
всего толка, и имеет обыкновение выпадать позднее, чем нужно для земледелия.
Своеобразное географическое и сезонное распределение осадков является
основной причиной; того, что на протяжении того периода русской истории, о
котором имеются какие-то свидетельства, в среднем один из трех урожаев
оказывается довольно скверным. Однако наиболее серьезные и трудноразрешимые
проблемы связаны с тем, что страна расположена далеко на севере. Россия с
Канадой являются самыми северными государствами мира. Верно, что современная
Россия располагает обширными территориями с почти тропическим климатом
(Крым, Кавказ и Туркестан), однако эти земли были приобретены поздно, по
большей части в эпоху экспансии империи в середине XIX в. Колыбель России,-
та область, которая подобна Бранденбургу у немцев и Илю у французов,-
находится в зоне смешанных лесов. До середины XVI в. россияне были буквально
прикованы к этой области, ибо степями с их драгоценным черноземом владели
враждебные тюркские племена. Русские стали проникать в степи во второй
половине XVI в., но вполне завладели ими лишь в конце XVIII в., когда они
наконец нанесли решающее поражение туркам. В эпоху становления своего
государства они жили между 50 и 60o северной широты. Это приблизительно
широта Канады. Проводя параллели между этими двумя странами, следует,
однако, иметь ввиду и кое-какие отличия. Подавляющее большинство канадского
населения всегда жило в самых южных районах страны, по Великим Озерам и реке
Св. Лаврентия, то есть на 45o, что в России соответствует широте Крыма и
среднеазиатских степей. Девять десятых населения Канады проживает на
расстоянии не более трехсот километров от границы США. К северу от 52-ой
параллели в Канаде мало населения и почти нет сельского хозяйства.
Во-вторых, на протяжении всей своей истории Канада имела дружественные
отношения со своим более богатым южным соседом, с которым она поддерживала
тесные экономические связи (по сей день она получает больше американских
капиталовложений, чем любая другая страна). И, наконец, Канаде никогда не
приходилось кормить большого населения: те канадцы, которым не находилось
работы в народном хозяйстве, имели привычку перебираться на временное или
постоянное жительство в США. У России не было ни одного из этих преимуществ:
соседи ее не были богаты или дружески расположены, и стране приходилось
полагаться на свои собственные ресурсы, чтобы прокормить население, которое
уже в середине XVIII в. превышало население сегодняшней Канады. Важнейшим
следствием местоположения России является чрезвычайная краткость периода,
пригодного для сева и уборки урожая. В тайге, вокруг Новгорода и Петербурга
он длится всего четыре месяца в году (с середины мая до середины сентября).
В центральных областях, около Москвы, он увеличивается до пяти с половиной
месяцев (с середины апреля до конца сентября). В степи . он продолжается
полгода. Остальная часть русского года совсем не хороша для
сельскохозяйственных работ, потому что земля делается тверда, как камень, и
окутывается толстым снежным покровом.
В Западной Европе, для сравнения, этот период длится восемь-девять
месяцев. Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50-100% больше
времени на полевые работы, чем у русского. Далее, в тех частях Европы, где
теплая зима, зимние месяцы можно использовать для неземледельческих занятий.
Экономические и социальные последствия этого простого климатического
обстоятельства будут подробнее рассмотрены ниже.
Короткий период полевых работ и спутница его - длинная холодная зима
ставят перед русским крестьянином дополнительную трудность. Он должен
содержать скот в закрытом помещении на два месяца дольше, чем
западноевропейский фермер. Таким образом, скот его не пасется ранней весной,
и когда его наконец выпускаю на выпас, он уже изрядно истощен. Русский скот
всегда был низкого качества, невзирая на попытки правительства и
просвещенных помещиков его улучшить; ввозные западные породы быстро
вырождались до такого состояния, что делались совсем неотличимы от довольно
жалкой местной разновидности. Сложности, которыми былой чревато разведение
крупного рогатого скота, привели к тому, что в лесной зоне не развилось
действительно экономичное мясомолочное хозяйство. Они плохо сказались на
качестве рабочего скота и вызвали вечный недостаток навоза, особенно на
севере, где он нужнее всего.
Следствием плохих почв, ненадежных осадков и короткого периода
полевых работ явилась низкая урожайность в России.
Наиболее достоверным способом измерения урожайности будет
использование показателей, демонстрирующих сколько раз посеянное зерно
воспроизводит само себя (когда, к примеру, одно посеянное зерно при уборке
урожая приносит пять зерен, мы говорим о коэффициенте урожайности "сам-пят",
или 1:5). Коэффициент урожайности в средневековой Европе обыкновенно
составлял 1:3 ("сам-третей"), либо, в лучшем случае, 1:4 ("сам-четверт");
это - минимальная урожайность, при которой имеет какой-то смысл заниматься
хлебопашеством, ибо ее хватает, чтобы прокормить население. Следует
отметить, что при урожае в "сам-третей" количество посеянного зерна ежегодно
не утраивается, а удваивается, ибо каждый год одно из каждых трех собранных
зерен надобно откладывать для нового сева. Это также означает, что из трех
акров пахотной земли один должен быть занят под производство семян. Во
второй половине XIII в. западноевропейские урожаи начали значительно
увеличиваться. Основной причиной этого послужил рост городов, чье
торгово-ремесленное население перестало выращивать хлеб и вместо этого
покупало его у крестьян. Появление богатого городского рынка на хлеб и
другие сельскохозяйственные продукты побудило западноевропейских
землевладельцев и крестьян производить товарные излишки путем более
интенсивного использования рабочей силы и обильного унавоживания. В конце
Средних Веков западноевропейская урожайность выросла до "сам-пят", а затем,
на протяжении XVI-XVII вв., она продолжала улучшаться и достигла уровня
"сам-шест" и "сам-сем". К середине XVII в. страны развитого сельского
хозяйства (во главе которых шла Англия) регулярно добивались урожайности в
"сам-десят". Такое резкое улучшение урожайности имело еще более важное
хозяйственное значение, чем может показаться на первый взгляд. Там, где
можно надеяться, что земля регулярно вернет десять зерен за одно посеянное,
крестьянину надо откладывать на семена лишь десятую часть урожая и посевной
площади - вместо третьей части, как ему приходится делать при урожайности в
"сам-третей". Чистая отдача от урожая в "сам-десят" в четыре с половиной
раза превышает отдачу от урожая в "сам-третей", что теоретически дает
возможность прокормить в данной области во столько же раз большее население.
Нетрудно оценить, к каким результатам приводит наличие таких излишков в
течение ряда лет. Можно утверждать, что цивилизация начинается лишь тогда,
когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно; именно
этот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, может
ли значительная часть населения освободиться от необходимости производить
продукты питания и обратиться к другим занятиям. "В стране с достаточно
низкой урожайностью невозможны высокоразвитая промышленность, торговля и
транспорт*2. Можно добавить: невозможна там и высокоразвитая политическая
жизнь.
*2 B.H.Sticher van Bath, Cyieldratios, 810-18201 в Afdeting
Agrarische Geschledenis Bydragen (Wageningen 1963), Э 10, стр. 14). Все
приводимые мною статистические данные об урожайности в Западной Европе
почерпнуты из этого источника.
Подобно остальной Европе, Россия в Средние Века как правило получала
урожаи в "самтретей", однако, в отличие от Запада, она в течение последующих
столетий не знала резкого подъема урожайности. В XIX в. урожаи в ней
оставались более или менее такими же, как и в XV в., в худые годы падая до
"сам-друг", в хорошие поднимаясь до "сам-четверт" и даже "сам-пят", но в
среднем веками держались на уровне "сам-третей" (чуть ниже этого на севере и
чуть выше на юге). В принципе, такой урожайности в общем-то хватало, чтобы
прокормиться. Представление о русском крестьянине как о несчастном создании;
извечно стонущем под гнетом и гнущим спину, чтобы обеспечить себе самое
жалкое существование, просто несостоятельно. Один из знатоков русского
сельского хозяйства недавно поставил под сомнение эту господствующую точку
зрения, написав:
Вот получается парадоксальная вещь: занимается исследователь
положением крестьян в период раннего феодализма. Так уже им плохо, что идти
дальше совершенно некуда. Они погибают совершенно. И вот потом им становится
еще хуже: в XV веке - еще хуже, в XVI, XVII, XVIII, XIX вв. хуже, хуже и
хуже; И так дело продолжается вплоть до Великой Октябрьской социалистической
революции... жизненный стандарт крестьян эластичен и... он может
сокращаться, но все-таки не до бесконечности. Как они существовали?*3
*3 А. Л. Шапиро в книге Академии Наук Эстонской ССР, Ежегодник по
аграрной истории Восточной Европы (1958), Таллин, 1959, стр. 221
Ответ на этот вопрос, разумеется, состоит в том, что традицонный
взгляд на жизненные условия и достаток русского крестьянина, по всей
видимости, неверен. Подсчеты дохода новгородских крестьян в XV в. и крестьян
Белоруссии и Литвы в XVI в. (и те и другие жили в северных районах с
низкокачественным подзолом) и в самом деле дают основания полагать, что этим
группам вполне удавалось прокормить себя.*4 Беда русского земледелия была не
в том, что оно не могло прокормить хлебороба, а в том, что оно было никак не
в состоянии произвести порядочных излишков. Разрыв в производительности
труда между Западной Европой и Россией увеличивался с каждым столетием. К
концу XIX в., когда хорошая германская ферма регулярно собирала более тонны
зерновых с одного акра земли, русские хозяйства едва-едва добивались
шестисот фунтов. В конце XIX в. один акр. пшеницы в России приносил лишь
одну седьмую английского урожая и менее половины французского, прусского или
австрийского.*5 Производительность российского сельского хозяйства, судить
ли о ней, исходя из коэффициента урожайности, или из урожая на акр, была
самой низкой в Европе.
*4 А. Л. Шапиро, Аграрная история Северо-Запада России, Л.,
1971, стр. 366-7, 373 {"Ceвеpo-Запад" - это обычный советский эвфемизм для
обозначения Новгородского государства); также История СССР, 1972, Э 1, стр.
156.
*5 О Западной Европе см. Энциклопедический словарь о-ва Брокгауз к
Ефрон. СПб, 1902, XXIVа, стр. 930.1
В низкой производительности российских полей нельзя, однако, винить
один лишь климат. Скандинавия, несмотря на свое северное расположение, уже к
XVIII в. добилась урожайности в 1:6, тогда как прибалтийские области
Российской Империи, находившиеся в руках немецких баронов, в первой половине
XIX в. приносили от 4,3 до 5.1 зерна на одно посеянное, то есть давали
урожай, при котором возможно накопление излишков.*6
*6 И. Д. Ковальченко. Русское крепостное крестьянство в первой
половине XIX века. М., 1967, стр. 77
Другой причиной низкой производительности сельского хозяйства России,
помимо уже перечисленных природных факторов, было отсутствие рынков сбыта.
Здесь, как и в большинстве исторических явлений, причина и следствие в своем
взаимодействии влияют друг на друга: причина порождает следствие, однако
следствие затем делается самостоятельной силой и, в свою очередь, начинает
воздействовать на свою первоначальную причину, трансформируя ее.
Неблагоприятные природные условия привели к низким урожаям; низкие урожаи
породили нищету; из за нищеты не было покупателей на сельскохозяйственные
продукты; нехватка покупателей не позволяла поднять урожайность. Конечным
результатом всего этого было отсутствие побудительных стимулов к улучшению
сельского хозяйства. Разорвать этот порочный круг могло лишь вмешательство
каких-то внешних обстоятельств, а именно установление торговых связей с
другими странами или крупные научно-технические нововведения.
Очевидно, что сбывать сельскохозяйственные излишки следует не другим
крестьянам, а тем, кто сам не производит продуктов питания, иными словами
горожанам. При отсутствии городского рынка сбыта излишки зерна мало на что
годны, кроме как на перегон в спиртное. Как отмечалось выше, рост
урожайности в средневековой Европе первоначально был связан с ростом
городов; появление достаточно многочисленного торгово-ремесленного слоя
служило стимулом для прогресса земледелия и стало возможным благодаря этому
прогрессу. В России же города никогда не играли важной роли в хозяйстве
страны и, как ни парадоксально, с течением веков роль эта скорее
уменьшалась, чем росла. Еще в конце XVIII в. Горожане составляли всего 3%
общего населения страны, но и эта цифра может ввести в заблуждение, ибо
горожане испокон веку состояли по большей части из помещиков и крестьян,
производивших свои собственные продукты питания. Не могла Россия сбывать
зерно и за границей, поскольку до середины XIX в. на него не находилось
внешнего рынка, появившегося лишь тогда, когда промышленно развитые страны
решили, что ввоз продовольствия обойдется им дешевле его производства.
Россия стоит слишком далеко от великих торговых путей, чтобы развитая
городская цивилизация сложилась в ней на базе внешней торговли. Трижды на
протяжении своей истории она была втянута в русло международной торговли, и
каждый раз результатом этого явился рост городов. Но всякий раз расцвет
городской культуры оказывался недолговечным. Впервые это произошло между IX
и XI вв., когда вследствие, мусульманских завоеваний восточное
Средиземноморье оказалось закрытым для христианской торговли; и через Россию
пролег удобный короткий путь от Северной Европы до Ближнего Востока.
Большинство важнейших городов Руси были основаны в этот период. Эта торговля
пришла к концу около 1200 г., когда путь в Византию перерезали тюркские
кочевники. Второй период русского участия в международной торговле имел
место между XIII и XV вв., когда Новгород был одним из важнейших членов
Ганзейского союза. Эта связь была порвана Москвой в конце XV в.; с тех пор
не прошло и ста лет, как Новгород был до основания разрушен Москвой. Третий
период начался в 1553 г., когда английские купцы открыли морской путь в
Россию через Северное море. Развившаяся вслед за тем внешняя торговля снова
вызвала оживленный рост городов, на этот раз вдоль дорог и рек, соединявших
Москву с Северным морем. Однако эта торговля остановилась в конце XVII в.,
отчасти из-за того, что под давлением своих собственных купцов российское
правительство отобрало у иностранных торговых людей ранее дарованные им
привилегии, а отчасти из-за падения западного спроса на русские товары.
Немногочисленные и, за исключением Москвы, немноголюдные русские города
сделались по преимуществу военными и административными центрами и в таком
своем качестве не представляли серьезного рынка для сбыта продовольствия.
Таким образом, не было экономического стимула, чтобы попытаться
восполнить то, чем обидела природа. И российский помещик, и российский
крестьянин смотрели на землю как на источник скудного пропитания, а не
обогащения. Да и в самом деле, ни одно из крупнейших состояний России не
вышло из земледелия. В него вкладывали скромные средства, ибо урожаи
получались самые жалкие, а рынок сбыта был крайне узок. Еще на протяжении
большей части XIX в. основным орудием русского пахаря была примитивная соха,
которая не переворачивала, а царапала землю (максимальная глубина вспашки
составляла 10 сантиметров), однако имела то преимущество, что не требовала
большой тягловой силы и работала в десять раз быстрее плуга. Основной
культурой была рожь, предпочтенная благодаря своей выносливости и
приспособляемости к северному климату и бедной почве. При том изо всех
зерновых культур она дает самые низкие урожаи. От XVI до XIX в. земледелие
зиждилось по большей части на травопольной системе, при которой третью часть
посевной площади постоянно надо было держать под паром, чтобы восстановить
плодородие. Система эта была столь неэкономична, что в странах развитого
сельского хозяйства, таких как Англия, от нее отказались еще в конце Средних
Веков. В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше,
вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств. Всякий россиянин
стремился отвязаться от земли: крестьянину больше всего хотелось бросить
пашню и сделаться коробейником, ремесленником или ростовщиком; деревенскому
купцу - пробиться в дворяне; дворянину - перебраться в город или сделать
карьеру на правительственной службе. Общеизвестная "безродность" русских,
отсутствие у них корней, их "бродяжьи" наклонности, столь часто отмечавшиеся
западными путешественниками, привыкшими к людям, ищущим своих корней (в
земле ли, в общественном ли положении), в основном проистекают из скверного
состояния русского земледелия, то есть неспособности главного источника
национального богатства - земли - обеспечить приличное существование.
Насколько неприбыльным занятием было в России земледелие, особенно в
лесной зоне, можно понять из подсчетов Августа Гакстгаузена - прусского
знатока сельского хозяйства, побывавшего там в 1840-х гг. Гакстгаузен
сравнил доход, приносимый двумя гипотетическими хозяйствами (размером в
1.000 га пашни и луга каждое), одно из которых находится на Рейне у Майнца,
а другое - в Верхнем Поволжьи поблизости от Ярославля. Согласно его
выкладкам, на немецкой ферме такого размера должно быть постоянно занято 8
крестьян и б крестьянок; кроме того, требуется 1.500 человеко-дней сезонного
наемного труда и 4 упряжки лошадей. Все расходы по ведению хозяйства на ней
составят 3.500 талеров. При расчетном общем доходе в 8.500 талеров ферма
будет приносить 5.000 талеров чистой прибыли ежегодно. В Ярославле, только
потому, что более короткий период полевых работ требует большей концентрации
рабочей силы, для выполнения той же работы понадобятся 14 крестьян и 10
крестьянок, 2.100 человеко-дней наемного труда и 7 упряжек. Соответствующие
расходы снизят чистую прибыль почти что вдвое, до 2.600 талеров. Эти
выкладки строятся на том, что земля в обоих случаях равноценна, чего на
самом деле, естественно, не происходит. Если же еще добавить к списку
проблем в русской части этой балансовой ведомости жестокие зимы, которые не
дают крестьянам заниматься полевыми работами шесть месяцев из двенадцати;
дороговизну транспорта из-за больших расстояний, плохих дорог и
разбросанности населения; меньшую производительность труда русского
крестьянина по сравнению с немецким; и - последнее, но от того не менее
важное обстоятельство - низкие цены на сельскохозяйственные продукты,-
становится очевидным, что земледелие на Севере России не было доходным
предприятием и имело смысл лишь в отсутствие иных источников заработка.
Гакстгаузен заключает советом: если вам подарят поместье в Северной России
при условии, чтоб вы вели в нем хозяйство так же, как на ферме в Центральной
Европе, лучше всего будет отказаться от подарка, потому что год за годом в
него придется вкладывать деньги. Согласно этому автору, поместье в России
могло стать доходным лишь при двух условиях: при использовании на
сельскохозяйственных работах труда крепостных (что освободит помещика от
расходов по содержанию крестьян и скота) или сочетании земледелия с
мануфактурой (что поможет занять крестьян, сидящих без дела в зимние
месяцы)*7. В 1886 г. русский специалист по землепользованию подтвердил
мнение Гакстгаузена, заявив, что в России капитал, вложенный в
государственные облигации, приносит большую прибыль, чем средства, пущенные
в сельское хозяйство; правительственная служба тоже была доходнее
земледелия*8. Теперь мы можем понять, почему немецкий комментатор заметил в
начале XIX в., что ни в какой другой стране Европы "сельское хозяйство не
ведется так нерадиво"*9. История русского сельского хозяйства являет собой
повесть о том, как безжалостно эксплуатировали почву, взамен давая ей
ничтожно малое, количество питательных веществ (если их давали вообще) и
таким образом приводя ее в полное истощение. В. О. Ключевский имел ввиду это
обстоятельство, когда говорил об имевшемся у древнерусского хлебопашца
неповторимом умении "истощать почву"*10.
*7 August von Haxthausen, Studien uber die innern Zuslande Russlands
(Hanover 1847), 1, стр. 174-7
*8 А.Н. Энгельгардт, цит. в Труды Императорского Вольного
ЭкономическогоОбщества, май 1866, т..II, ч. 4, стр. 410.
*9 H. Storch, Tableu historique et statistique de Russie (Paris
1801), цит. в Parker Historical Geography, p. 158.
*10 О. Ключевский, Боярская Дума древней Руси, Петербург, 19l9, стр.
307
Именно потому, что земля рожала с такой неохотой, и надежда на нее
была столь шаткой, россияне всех сословий с незапамятных времен выучились
пополнять доход от земледелия всякими промыслами. В своем девственном
состоянии лесная полоса России изобиловала неистощимым на первый взгляд
количеством дичи: оленями, лосями, медведями и необыкновенным разнообразием
пушного зверя, которого промышляли крестьяне, работавшие на князей,
помещиков, монастыри и на самих себя. Меда было сколько угодно; не было даже
нужды строить ульи, ибо пчелы клали мед в дуплах засохших деревьев. Реки и
озера кишели рыбой. Это изобилие дало ранним русским поселенцам возможность
жить сносно, не в скудости. Насколько важную роль играли в российском
бюджете лесные промыслы, видно из того обстоятельства, что в XVII в. прибыль
от продажи пушнины (в основном иноземным купцам) составляла самое большое
поступление в императорскую казну. По мере расчистки леса под пашню и выпасы
и исчезновения дичи, в особенности наиболее ценных пород пушного зверя,
из-за чрезмерной охоты россияне все больше переходили от эксплуатации
природных богатств к промышленности. В середине XVIII в. в России возникла
своеобразная кустарная промышленность, использовавшая труд как свободных
людей, так и крепостных и обслуживавшая местный рынок. Эта промышленность в
значительной степени Удовлетворяла потребности земледелия и домашнего
хозяйства, производила грубые ткани, столовые принадлежности, иконы,
музыкальные инструменты и т. д. Тот факт, что и помещик, и крестьянин между
серединой XVIII и серединой XIX в. были относительно зажиточны, в немалой
степени был результатом существования этой промышленности. К концу XIX в.
рост фабричного производства отчасти вытеснил с рынка немудреную кустарную
продукцию, лишив крестьянина (особенно в северных районах страны) крайне
важного побочного дохода.
Как ни велико было значение промыслов, они не могли служить основой
народного хозяйства, которое, в конечном итоге, зиждилось на земледелии.
Быстрое истощение почвы, к которому вело российское сельское хозяйство,
понуждало крестьянина вечно перебираться с места на место в поисках целины
или залежных земель, восстановивших плодородие длительным отдыхом. Даже если
бы население страны оставалось неизменным, в России всегда происходила бы
необыкновенно живая крестьянская миграция. Бурный рост населения в Новое
время в большой степени поощрял эту тенденцию.
Насколько можно судить по несовершенным демографическим источникам,
до середины XVIII в. население России оставалось относительно небольшим. По
максимальным подсчетам, оно составляло 9-10 миллионов человек в середине XVI
в. и 11-12 миллионов - в его конце; согласно более сдержанной оценке, оно
равнялось, соответственно, 6 и 8 миллионам. Эти цифры сравнимы с данными
того же века для Австрии - 20 млн., Франций - 19 млн., и Испании- 11 млн.,
население Польши в XVII в. составляло около 11 млн. человек. Как и в других
Странах Европы, демографический взрыв начался в России примерно в 1750 г.
Между 1750 и 1850 гг. население Российской Империи выросло в четыре раза (с
17-18 до 68 миллионов). Увеличение это можно частично отнести за счет
захватов, присоединивших до 10 миллионов человек, однако даже в свете
поправки на экспансию естественный прирост был огромен. После 1850 г., когда
территориальная экспансия практически прекратилась (Туркестан - единственная
крупная область, присоединенная после середины XIX в.,- был малонаселен),
население России увеличивалось головокружительными темпа ми: с 68 миллионов
в 1850 г. до 124 миллионов в 1897 г. и до 170 миллионов в 1914 г. Если во
второй половине XVI в население выросло приблизительно на 20%, то во второй
половине XIX в. оно удвоилось. Прирост населения в России во второй половине
XIX в. был самым высоким в Европе - и это в то время, когда урожаи зерновых
в империи были ниже, чем в любой европейской стране.*11
*11 Приводимые выше статистические данные касательно населения
почерпнуты из нескольких источников, в том числе: С. В. Вознесенский,
Экономика России XIX-XX вв в цифрах. Л., 1924, I; А. И. Копанев, "Население
русского государства в XVI в." в Исторических записках, 1959, Э 64, стр.
254; В. М. Кабузан, Народонаселение России в XVIII-первой половине XIX в.,
М. 1963; и А. Г. Рашин, Население России за 100 лет (1811-1913), М., 1956.
Если население не вымирало от голода (а до наступления
коммунистического режима этого с ним не случалось, несмотря на периодические
неурожаи и вспышки голода в отдельных районах страны), то для прокорма всех
этих лишних ртов откуда-то должно было браться продовольствие. О ввозе его
не могло быть и речи, ибо Россия мало что имела для продажи за границу,
чтобы выручить средства на. закупку пищевых продуктов, и те, кто занимался
экспортом - царь и богатейшие помещики - предпочитали ввозить предметы
роскоши. Если уж на то пошло, зерно составляло важнейшую статью российского
экспорта: в XIX в. страна продолжала вывозить зерно, даже когда его не
хватало для ее собственного населения. Повышение производительности
сельского хозяйства более обильным унавоживанием, использованием машин и
прочими способами его рационализации не представлялось возможным отчасти
потому, что полученная прибыль не окупила бы понесенных затрат, отчасти
из-за того, что нововведениям противилась жесткая социальная организация
крестьянства. Капитал вкладывался в землю в основном в тех хозяйствах юга
России, которые поставляли сельскохозяйственные продукты в Англию и
Германию; однако подъем производства на этой земле не приносил выгоды
крестьянину. Выход тогда лежал в распашке все новых и новых земель, то есть
в экстенсивном - а не интенсивном - хозяйстве. Согласно имеющимся в
источниках статистическим данным, такая необходимость приводила к
неуклонному расширению посевной площади, выросшей с 1809 по 1887 г. на 60%
(с 80 до 128 миллионов гектаров)*12. Обилие целины не стимулировало
повышения производительности хозяйства: распахивать новые земли было легче и
дешевле, чем улучшать старые. Однако даже такого безостановочного расширения
посевной площади не хватало, поскольку, как ни бурно оно происходило,
население росло еще скорее, а урожаи оставались на прежнем уровне. К 1800-м
гг. в средней и южной полосе России целины практически не оставалось, и
земельная рента выросла необыкновенно. В то же самое время, как мы уже
отмечали, рост современной промышленности лишал крестьянина основного
источника побочного дохода, сужая рынок сбыта незамысловатых изделий
кустарного производства. Вот, в двух словах, корни знаменитого "аграрного
кризиса", потрясшего империю в последний период ее существования и в такой
большой степени ответственного за ее падение.
*12 С.М. Дубровский, Столыпинская реформа, 2-е изд., М., 1930, стр.
18
До тех пор, однако, пока внешние пределы страны можно было раздвигать
до бесконечности, русский крестьянин оставлял позади себя истощенную почву и
рвался все дальше и дальше в поисках земель, которых не касалась еще
человеческая рука. Колонизация является настолько основополагающей чертой
российской жизни, что Ключевский видел в ней самую суть бытия России:
"История России,- писал он в начале своего знаменитого "Курса русской
истории",- есть история страны, которая колонизуется"*13.
*13 В. О. Ключевский, Курс русской истории, М.. 1937, 1, стр. 20.
До половины XVI в. русская колонизация по необходимости
ограничивалась западными областями лесной зоны. Попытки внедриться в
черноземную полосу неизменно наталкивались на непреодолимый отпор. Чернозем
лежал в степях с их тучными пастбищами, и тюркские кочевники, основным
занятием которых было скотоводство, уничтожали все создававшиеся там
земледельческие поселения. Путь на восток, в Сибирь, сперва преграждался
Золотой Ордой, а после ее распада в XV в. ее преемниками - Казанским и
Астраханским ханствами. Единственная область, открытая для русской
колонизации в первые пять-шесть столетий российской истории, лежала далеко
на севере. Колонисты, шагая за монастырями, иногда и в самом деле забирались
в районы к северу от верховьев Волги, однако этот неприветливый край не мог
принять скольконибудь значительного населения.
Коренной поворот в истории российской колонизации произошел в
1552-1556 гг. с покорением Казанского и Астраханского ханств. Русские
поселенцы немедленно устремились в сторону средней Волги, изгоняя с лучших
земель коренное тюркское население. Другие шли еще дальше, перебирались
через "Камень", как они называли Уральские горы, в южную Сибирь, где лежали
обширные полосы девственного чернозема. Однако основной поток переселенцев и
тогда, и впоследствии двигался в южном и юго-восточном направлениях в
сторону так называемой Центральной Черноземной Полосы. В 1570-х гг.
правительство обставило степь цепью острогов, протянувшейся от Донца до
Иртыша, и под ее защитой крестьяне осмелились вторгнуться в области, бывшие
доселе вотчиной кочевников. Раз начавшись, переселение это катилось дальше
со стихийным, напором. Всякое крупное экономическое или политическое
потрясение в центре России приводило к новому всплеску переселения. В этом
колонизационном движении когда крестьянин шел впереди правительства, когда
оно прокладывало ему дорогу, но рано или поздно им суждено было сойтись и
соединиться. Одной из основных причин той цепкости, с которой русским всегда
удавалось удерживать завоеванные территории, было то обстоятельство, что
политическое освоение у них сопровождалось и по сей день сопровождается
колонизацией.
Подсчитано, что на протяжении XVII и XVIII вв. более двух миллионов
переселенцев перебрались из центральных областей России на юг, проникнув
сперва в лесостепь, а потом и в собственно степь. За эти два столетия около
400 тысяч человек переселились также в Сибирь. Самая мощная миграционная
волна захлестнула черноземную полосу после 1783 г., когда Россия
аннексировала Крым и покорила местное население, которое веками терзало
русские поселения набегами. В XIX - начале XX в. 12-13 миллионов
переселенцев, в основном уроженцев центральных губерний, перебрались на юг,
и еще четыре с половиной - пять миллионов мигрировали в южную Сибирь и
среднеазиатские степи. В ходе последнего передвижения коренное азиатское
население массами сгонялось со своих родовых пастбищ.
В ранний период (1552-1861 гг.) основная масса русских переселенцев
состояла либо из свободных крестьян и беглых крепостных, либо еще
крепостных, пригнанных из центральных районов страны для работы в поместьях
служивших на границе офицеров. После освобождения крепостных в 1861 г.
переселенцы были свободными крестьянами, которые теперь иногда устраивались
на новом месте с помощью правительства, стремившегося решить проблему
сельского перенаселения в центральных губерниях. Столетиями население России
географически распределялось в виде клина, основание которого покоилось в
западной части лесной полосы, а конец указывал на юго-восток. Этот
демографический клин со временем удлинялся, отражая неуклонное перемещение
российского населения со своей первоначальной лесной родины в сторону
степей. В Новое время наиболее плотная концентрация русского населения
наблюдалась в черноземной полосе. В этом смысле революция изменений не
принесла. Между 1926 и 1939 гг. более четырех миллионов человек перебрались
на восток, в основном в степи Казахстана. Перепись 1970 г. свидетельствует,
что движение это не прекратилось, и население страны продолжает расти за
счет центральных областей. В ходе мощного сдвига, происходящего в России на
протяжении четырех столетий, население оттекает из центральной лесной
полосы, в основном на восток и на юг, наводняя области, заселенные народами
других рас и культур, и производя на своем пути серьезные демографические
потрясения*14.
*14 С конца Второй Мировой войны происходит также активная миграция
русского населения в области, первоначально занятые поляками, евреями,
немцами и прибалтами. В отличив от прежней колонизация, эта в огромной
степени городская Она время от времени сопровождалась массовым выселением и
депортацией коренных народов по обвинению в "национализме".
Рассмотрев хозяйственные и демографические последствия обстоятельств
России, мы можем теперь перейти к последствиям социального характера.
Во-первых, надо отметить, что российская география не
благоприятствует единоличному земледелию. Видимо, существует некое общее
правило, согласно которому северный климат располагает к коллективному
ведению хозяйства: "Все указывает на то, что поля, лежащие на севере,
обрабатывались людьми, смотревшими на земледельческий труд как на
коллективное предприятие, тогда как поля юга возделывались теми, кто был
полон решимости отстоять самостоятельность и свободу действий каждого
земледельца на своей земле"*15. Тому много причин, однако в конечном счете
все они связаны с краткостью периода полевых работ. Если работу, на которую
у X человек уходит Y дней, делать за 1/2 Y дней, понадобится уже 2Х
работников; то же самое относится к тягловым животным и
сельскохозяйственному инвентарю, используемому этими работниками. Тот
непреложный факт, что полевые работы в России приходится проводить за
четыре-шесть месяцев (а не за восемь-девять месяцев, имеющихся в
распоряжении западного фермера), заставляет трудиться весьма напряженно и
совокупно использовать людские и материальные ресурсы и домашний скот.
Русский крестьянинединоличник, обрабатывающий землю вместе с женой и
малолетними детьми, да с одной-двумя лошадьми, просто не в состоянии
справиться с работой в климатических условиях лесной зоны, и ему не обойтись
без помощи женатых детей и соседей. Необходимость трудиться сообща не так
велика в южных областях России, что объясняет, почему в дореволюционное
время большинство единоличных хозяйств - хуторов находилось на Украине и в
казацких областях.
*15 R. Dion, Essai sur la formation da paysage rural francais (Tours
1934), стр. 31 цит. в Michael Сonfinо, Systemes agraires el progres agricole
(Paris - The Hague 1969). стр. 415.
Коллективный характер русского земледелия оказал влияние на структуру
крестьянской семьи и деревенской организации.
Традиционным типом крестьянской семьи, преобладавшим в России еще
столетие назад, была так называемая большая семья, состоявшая из отца,
матери, малолетних детей и женатых сыновей с женами и потомством. Глава
такой группы (обычно отец) звался "большаком", или хозяином. После его
смерти семья обычно разделялась на более мелкие семьи, хотя иногда
случалось, что после смерти или выхода из строя отца сложная семья
продолжала существовать в прежнем виде под началом одного из братьев,
избранного на должность большака. За главой семьи - большаком, оставалось
последнее слово во всех семейных делах; он также устанавливал порядок
полевых работ и проводил сев. Власть его, первоначально проистекавшая из
обычного права, в 1860-х гг. была узаконена волостными судами, которые в
семейных спорах предписывали подчиняться его решению. Все имущество
находилось в совместном владении. В экономическом смысле такая семья
обладала громадными преимуществами. Большинство понимавших толк в сельских
делах полагали, что полевые работы в России лучше всего выполнялись большими
семьями и что качество крестьянского труда в значительной степени зависело
от сметки и авторитета большака. И правительство, и помещики делали все от
них зависящее, чтобы сохранить этот институт,- не только из-за его
очевидного воздействия на производительность труда, но и поскольку он давал
им определенные политические и социальные преимущества. Как чиновники, так и
помещики предпочитали иметь дело с главой семьи, нежели чем с ее отдельными
членами. Затем, им по душе была уверенность, что если кто-либ
Иногда проводят аналогию между дореволюционной общиной и колхозом,
который был создан советским режимом в 1928-1932 гг. В пользу этой аналогии
можно сказать немного помимо того, что для обоих институтов характерно
отсутствие одного атрибута - частной собственности на землю, а так они
коренным образом отличаются друг от друга. Мир не был "коллективом": земля
возделывалась единолично, каждым двором по отдельности. Что еще более важно,
входивший в мир крестьянин был хозяином продуктов своего труда, тогда как в
колхозе они принадлежат государству, которое платит крестьянину за работу.
Советский колхоз ближе всего подходит к институту, встречавшемуся в России
при крепостном праве и называвшемуся "месячиной". При такой системе помещик
объявляет всю землю своей, крепостные работают на него целый день, а он
платит им деньги на прокормление.
В отличие от большой семьи, навязанной им совокупностью хозяйственной
необходимости и давления сверху, к общине крестьяне были весьма расположены.
Членство в ней позволяло не тревожиться о будущем и в то же время не
стесняло серьезно свободы передвижения. Община также давала всем право
пользоваться лугами и делала возможной координацию полевых работ, весьма
необходимую при существующих климатических условиях и системе неогороженных
участков, превращаемых после снятия урожая в выгон. Такой координацией
занимался совет мира, состоящий из большаков. Крестьяне упорно держались за
общину, и им дела не было до критики, которой подвергали ее экономисты,
смотревшие на нее как на камень, висящий на шее наиболее предприимчивых
крестьян. В ноябре 1906 г. царское правительство приняло меры по облегчению
процедуры объединения полосок в единоличные хозяйства. В окраинных районах
империи это законодательство имело ограниченный успех, а в центральной
России крестьянство его почти игнорировало.*16
*16 К 1913 г лишь 17,7% крестьянских дворов воспользовались правом на
объединение своих полосок и выделение из общины; большинство из них жило на
Украине и в Белоруссии; А. Н. Челинцев, Сельскохозяйственная география
России, Берлин, 1923. стр. 117, и Lazar Volin, Л Century of Russian
Agriculture (Cambridge, Мам. 1970), p. 107
Поскольку главным предметом этой книги является политический строй
России, здесь довольно будет обрисовать влияние природной среды на характер
страны лишь в самых общих чертах. Природа, на первый взгляд, предназначила
России быть раздробленной страной, составленной из множества независимых
самоуправляющихся общностей. Все здесь восстает против государственности:
бедность почвы, отдаленность от великих путей мировой торговли, низкая
плотность и высокая подвижность населения. И Россия вполне могла бы
оставаться раздробленной страной, содержащей множество разрозненных местных
политических центров, не будь геополитических факторов, настоятельно
требовавших сильной политической власти. Экстенсивный, крайне расточительный
характер русского земледелия и вечная потребность в новых землях вместо
полей, истощенных непомерной вспашкой и скудным унавоживанием, бесконечно
гнали русских вперед. Пока процесс колонизации ограничивался тайгой, он мог
идти стихийно и без военного прикрытия. Однако желанные тучные земли лежали
в степях, в руках у кочевых тюркских и монгольских племен, которые не только
не терпели земледельческих поселений на своих пастбищах, но и совершали то и
дело набеги на лес в поисках невольников и иной добычи. До конца XVIII в.,
когда, благодаря своей лучшей политической и военной организации, русские
наконец взяли верх, мало кто из них был в состоянии внедриться в степную
зону; более того, они нередко страдали от нашествий своих степных соседей. В
XVI-XVII вв. редко случался год, чтобы русские не вели боев на своих южных и
юго-восточных границах. Хотя некоторые русские историки имеют склонность
усматривать в этих войнах чисто оборонительный характер, они достаточно
часто были результатом напора российской колонизации. В западных областях,
где русские соседствовали с поляками, литовцами, шведами и немцами, было
несколько спокойнее, но даже здесь в течение этого периода война случалась
приблизительно каждый второй гид. Когда западные соседи шли на восток, когда
инициатива переходила к русским, искавшим выхода к портам или к тучным
землям Речи Посполитой. Таким образом, военная организация делалась просто
необходимой, ибо без нее нельзя было проводить столь жизненно важную для
народнохозяйственного благополучия России колонизацию.
В таком случае можно было бы ожидать, что Россия произведет в ранний
период своей истории нечто сродни режимам "деспотического" или "азиатского"
типа. Логика обстоятельств и в самом деле толкала Россию в этом .
направлении, однако в силу ряда причин ее политическое развитие пошло по
несколько иному пути. Режимы типа "восточной деспотии" появлялись, как
правило, не в ответ на насущную военную необходимость, а из потребности в
эффективном центральном управлении, могущем организовывать сбор и
распределение воды для ирригации. Так возник строй, который Карл Витфогель
называет "агродеспотией", характерной для значительной части стран Азии и
Центральной Америки*17. Но в России не было нужды в том, чтобы власть
помогала извлекать богатство из земли. Россия традиционно была страной
широко разбросанных мелких хозяйств, а не латифундий, и понятия не имела о
централизованном управлении экономикой до установления военного коммунизма в
1918 г. Но если бы даже в таком управлении имелась нужда, природные условия
страны помешали бы его созданию. Достаточно лишь представить себе сложности
транспорта и связи в России до появления железных дорог и телеграфа, чтобы
прийти к выводу: о таком контроле и слежке, какие надобны для "восточного
деспотизма", здесь не могло быть и речи. Огромные расстояния и климат,
отмеченный суровыми зимами и вешними паводками до наступления Нового времени
делали создание в России постоянной дорожной сети невозможным. В V в. до н.
э. в Персии гонец Дария передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 км в
сутки; при монголах в Персии XIII в. правительственные курьеры покрывали за
то же время 335 км. В России уже _после_ того, как во второй половине XVII
в. шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное почтовое
сообщение, курьеры ползли со средней скоростью 6-7 км в час; поскольку они к
тому же ехали только днем, с Божьей помощью и в хорошее время года они могли
сделать в сутки километров 80. Депеша шла от Москвы до какого-нибудь из
важнейших окраинных городов империи, вроде Архангельска, Пскова или Киева,
дней восемь - двенадцать. Таким образом, получение ответа на запрос занимало
три недели.*18 С городами и деревнями, лежащими на некотором отдалении от
главных дорог, в особенности вдоль восточной границы, связи практически не
было. Одно это обстоятельство не позволяло создать в России хорошо
организованный бюрократический режим прежде 1860-х гг., когда появились
железные дороги и телеграфная связь. В результате этого сложилась довольно
противоречивая ситуация: экономические обстоятельства и внешнее положение
требовали создания в России высокоэффективной военной и, соответственно,
политической организации, и тем не менее экономика страны находилась в
противоречии с такой организацией. Существовало коренное несоответствие
между возможностями страны и ее потребностями.
*17 Karl A. Wltfogel. Oriental Despotism (New Haven, Conn. 1957).
*18 И. П. Козловский. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском
государстве, 2 т., Варшава, 1913
Способ, которым было разрешено это затруднение, представляет ключ к
пониманию политического развития России. Государство не выросло из общества,
не было оно ему и навязано сверху. Оно скорее росло рядом с обществом и
заглатывало его по кусочку. Первоначально средоточием власти было личное
поместье князя или царя, его oikos, или двор. В пределах этого поместья
князь был абсолютным повелителем, отправляя власть в двух ипостасях -
суверена и собственника. Здесь он распоряжался всем и вся, будучи
эквивалентом греческого despotes'a и римского dominus'a, русским государем,
то есть господином, хозяином, полным собственником всех людей и вещей.
Поначалу население княжеского поместья состояло из рабов и прочих лиц, так
или иначе попавших в кабалу к его владельцу. За пределами своих владений,
там, где жило вольное и весьма подвижное население, русский правитель
пользовался поначалу совсем незначительной властью, сводившейся в основном к
сбору дани. Двоевластие такого рода установилось в лесной зоне в XII- XIII
вв., в то же самое время, как в Англии, Франции и Испании начало
складываться современное западное государство как нечто, отделенное от
правителя. Отталкиваясь от крепкой базы своих частных владений, русские
князья (не сразу, и лишь поборов сильное сопротивление) распространили свою
личную власть и на вольное население за пределами этих владений. Ставшая во
главе страны Московско-Владимирская княжеская династия перенесла учреждения
и порядки, первоначально выработанные ею в замкнутом мирке своего oikos'a,
на все государство в целом, превратив Россию (по крайней мере, в теории) в
гигантское княжеское поместье. Однако даже заявивши права на Россию и
провозгласивши ее своим частным владением, или вотчиной (XVI-XVII вв.),
русское правительство не имело средств, чтобы поставить на своем. У него,
таким образом, не было иного выхода, кроме как смириться с продолжением
старого двоевластия и отдать большую часть страны на откуп помещикам,
духовенству и чиновникам в обмен на определенную сумму налога или службу.
Однако принцип, что Россия является собственностью своего суверена, своего
dominus'a, установился вполне твердо. Чтобы провести его в жизнь,
недоставало лишь денежных и технических средств, но в свое время появятся и
они.
Политические мыслители, начиная с Аристотеля, выделяли особую
разновидность "деспотических", или "тиранических", способов правления,
характеризующихся собственническим отношением к государству, хотя, кажется,
никто не удосужился разработать теорию такого строя. В Книге III своей
"Политики" Аристотель отвел короткий абзац форме правления, которую он
называет "отеческой" (paternal) и при которой царь правит государством таким
же образом, как отец управляет своим семейством. Однако Аристотель не
развивает этой темы. В конце XVI в. французский философ Жан Бодин (Jean
Bodin) говорит - о "сеньориальной" (seigneurial) монархии, при которой
правитель является собственником своих подданных и их имущества (см. ниже,
стр. #92). Гоббс в "Элементах права" делит формы правления на два основных
типа: Содружество (Commonwealth), создаваемое по взаимному согласию для
обороны от внешнего неприятеля, и Вотчину (Dominium), или "Вотчинную
Монархию" (Patrimonial . Monarchy), создаваемую в результате завоевания и
подчинения "нападающему под страхом смерти"*19. Однако и Гоббс ограничился
одной лишь постановкой проблемы. Термин "вотчинный (patrimonial) режим" был
вызволен из небытия и пущен в современный научный оборот Максом Вебером. Он
выделяет три типа политической власти, отличающиеся друг от друга в основном
своим административным характером, и определяет "вотчинный строй" как
вариант личной власти, основанный на традиции (другой вариант называется
"богопомазанным" [charismatic]). "Там, где власть строится прежде всего на
традиции, но на деле претендует быть неограниченной личной властью, она
будет называться "вотчинной"*20. В своей крайней форме, "султанизме", она
предполагает собственность на всю землю и полное господство над населением.
При вотчинном режиме экономический элемент, так сказать, поглощает
политический. "Там, где князь организует свою политическую власть - то есть
свою недомениальную силу физического принуждения по отношению к своим
подданным за пределами своих наследственных, вотчинных земель и людей, иными
словами, к своим политическим подданным,- в общих чертах так же, как власть
над своим двором, там мы говорим о вотчинной государственной структуре". "В
таких случаях политическая структура становится по сути дела тождественной
структуре гигантского княжеского поместья"*21.
*19 Thomas Hobbes, The Elements of law, Natural and Politic
(Cambridge 1928), pp. 81-2, 99-100.
*20 Max Weber. The Theory of Social and Economic Organization (London
1947). n. 318.
*21 Max Weber. Wirtschaft und Gezellschaft (Tubingen 1947). II, стр.
684.
В использовании термина "вотчинный" для обозначения режима, при
котором право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени,
что делаются неотличимы друг от друга, и где политическая власть
отправляется таким же образом, как экономическая, есть значительные
преимущества. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет более
или менее ту же этимологию, что и patrimonial, но с течением времени она
стала означать отклонение от истинной монархической власти (которая,
считается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение.
Вотчинный режим, с другой стороны, есть самостоятельная форма правления, а
не извращение какой-то другой формы. Здесь конфликтов между суверенитетом и
собственностью нет и быть не может, ибо, как и в случае первобытной семьи, в
которой главенствует pater familias, они есть одно и то же. Деспот ущемляет
право собственности своих подданных; вотчинный правитель просто-напросто
вообще не признает за ними этого права". Отсюда вытекает, что при вотчинном
строе не может быть четкого разграничения между государством и обществом,
постольку, поскольку такое разграничение предполагает наличие не только у
суверена, но и у других лиц права осуществлять контроль над вещами и (там,
где существует рабовладение) над людьми. В вотчинном государстве нет ни
официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных
свобод. Однако в нем может иметься высокоэффективная политическая,
хозяйственная и военная организация, происходящая из того, что всеми
людскими и материальными ресурсами страны распоряжается один и тот же
человек или люди - король или бюрократы.
Классические примеры вотчинных режимов можно встретить среди
эллинистических государств, возникших вслед за распадом империи Александра
Великого, таких как Египет Птолемеев (305-30 гг. до в. э.) или государство
Атталидов в Пергаме (ок. 283-133 гг. до н. э.). В этих царствах, основанных
завоевателями-македонянами, правитель держал в руках все или почти все
производительное богатство страны. В частности, он владел всей
обрабатываемой землей, которую эксплуатировал либо непосредственно, при
помощи своих приближенных, использующих принадлежащую ему рабочую силу, либо
косвенно, путем раздачи поместий в служебное владение своей знати.
Эллинистический царь часто был также главным промышленником и купцом своего
государства. Главным назначением такого устройства было обогащение
суверенного собственника. Вместо того, чтобы пытаться всемерно умножить
ресурсы страны, упор делался на стабилизации, дохода, и для этой цели
правительство устанавливало твердые квоты товаров, которые оно ожидало
получить от населения, а остальные предоставляло ему. В самых крайних
случаях, таких как эллинистический Пергам, появилось, видимо, подобие
плановой экономики. В отсутствие свободного рынка общественные классы в
обычном понимании этого слова возникнуть не могли, но вместо них были
сословия, организованные иерархически для обслуживания царя и имевшие
тенденцию застывать в касты. Не было знати с четко определенными правами и
обязанностями, но лишь ранги или "чины" служилых людей, чье положение
всецело зависело от монаршей милости. Бюрократия обладала большой силой, но
ей не давали стать наследственной. Как и знать, своим положением и
привилегиями она была обязана царю*22 Термином "вотчинный строй" лучше всего
определяется тип режима, сложившегося в России между XII и XVII вв. и
сохраняющегося - с перерывами и кое-какими видоизменениями - до сего
времени. Нельзя сыскать лучшего описания московской системы правления в
высшей точке ее развития в XVII в., чем характеристика, данная Юлиусом
Керстом (Julius Kaerst) эллинистическому миру:
Эллинистическое государство представляет собой) лично-династический
режим, который не вырастает из конкретной страны или народа, но навязывается
сверху какой-то конкретной политической общности (Herrschaftsbezirk)
Соответствен но, он располагает особыми, технически подготовленными орудиями
господства, которые также не выросли первоначально из данной страны, но
связались с династическим правителем чисто личными узами. Они составляют
главную опору новой монархической власти в форме бюрократии, подчиненной
царской воле, и армии готовых к битве воинов Политическая власть не только
сосредоточивается в личности правителей но и самым настоящим образом
коренится в ней Граждан (demos) как таковых вообще не существует Народ суть
объект правящей власти, а не самостоятельный носитель некоей национальной
миссии*23
*22 M. Rostovtzeff The Social and Economic History of the Hellenistic
World, 3 vols (Oxford 1941), и E. Bevan, A History of Egypt under tbe
Ptolemeis Dynasty (London 1927).
*23 Geschichte des Hellonismus , 2-е изд. (Leipzig Berlin 1926) II,
стр. 235-6
История вотчинной формы правления в России является главной темой
настоящей книги Книга исходит из посылки, что основополагающие черты
российской, политической жизни проистекают из отождествления суверенитета и
собственности, иными словами, из "собственнического" подхода к политической
власти, которым обладают стоящие у кормила правления Часть I прослеживает
рост и эволюцию вотчинного строя в России Часть II рассматривает основные
сословия и разбирает вопрос о том, почему они не превратились из объекта
политической власти в субъект политических прав Часть III обрисует конфликт
между государством и интеллигенцией, развернувшийся в период империи и при
ведший в 1880-х гг к модернизации вотчинных институтов, в которых можно
безошибочно разглядеть зачатки тоталитаризма
который был создан советским режимом в 1928-1932 гг. В пользу этой аналогии
можно сказать немного помимо того, что для обоих институтов характерно
отсутствие одного атрибута - частной собственности на землю, а так они
коренным образом отличаются друг от друга. Мир не был "коллективом": земля
возделывалась единолично, каждым двором по отдельности. Что еще более важно,
входивший в мир крестьянин был хозяином продуктов своего труда, тогда как в
колхозе они принадлежат государству, которое платит крестьянину за работу.
Советский колхоз ближе всего подходит к институту, встречавшемуся в России
при крепостном праве и называвшемуся "месячиной". При такой системе помещик
объявляет всю землю своей, крепостные работают на него целый день, а он
платит им деньги на прокормление.
В отличие от большой семьи, навязанной им совокупностью хозяйственной
необходимости и давления сверху, к общине крестьяне были весьма расположены.
Членство в ней позволяло не тревожиться о будущем и в то же время не
стесняло серьезно свободы передвижения. Община также давала всем право
пользоваться лугами и делала возможной координацию полевых работ, весьма
необходимую при существующих климатических условиях и системе неогороженных
участков, превращаемых после снятия урожая в выгон. Такой координацией
занимался совет мира, состоящий из большаков. Крестьяне упорно держались за
общину, и им дела не было до критики, которой подвергали ее экономисты,
смотревшие на нее как на камень, висящий на шее наиболее предприимчивых
крестьян. В ноябре 1906 г. царское правительство приняло меры по облегчению
процедуры объединения полосок в единоличные хозяйства. В окраинных районах
империи это законодательство имело ограниченный успех, а в центральной
России крестьянство его почти игнорировало.*16
*16 К 1913 г лишь 17,7% крестьянских дворов воспользовались правом на
объединение своих полосок и выделение из общины; большинство из них жило на
Украине и в Белоруссии; А. Н. Челинцев, Сельскохозяйственная география
России, Берлин, 1923. стр. 117, и Lazar Volin, Л Century of Russian
Agriculture (Cambridge, Мам. 1970), p. 107
Поскольку главным предметом этой книги является политический строй
России, здесь довольно будет обрисовать влияние природной среды на характер
страны лишь в самых общих чертах. Природа, на первый взгляд, предназначила
России быть раздробленной страной, составленной из множества независимых
самоуправляющихся общностей. Все здесь восстает против государственности:
бедность почвы, отдаленность от великих путей мировой торговли, низкая
плотность и высокая подвижность населения. И Россия вполне могла бы
оставаться раздробленной страной, содержащей множество разрозненных местных
политических центров, не будь геополитических факторов, настоятельно
требовавших сильной политической власти. Экстенсивный, крайне расточительный
характер русского земледелия и вечная потребность в новых землях вместо
полей, истощенных непомерной вспашкой и скудным унавоживанием, бесконечно
гнали русских вперед. Пока процесс колонизации ограничивался тайгой, он мог
идти стихийно и без военного прикрытия. Однако желанные тучные земли лежали
в степях, в руках у кочевых тюркских и монгольских племен, которые не только
не терпели земледельческих поселений на своих пастбищах, но и совершали то и
дело набеги на лес в поисках невольников и иной добычи. До конца XVIII в.,
когда, благодаря своей лучшей политической и военной организации, русские
наконец взяли верх, мало кто из них был в состоянии внедриться в степную
зону; более того, они нередко страдали от нашествий своих степных соседей. В
XVI-XVII вв. редко случался год, чтобы русские не вели боев на своих южных и
юго-восточных границах. Хотя некоторые русские историки имеют склонность
усматривать в этих войнах чисто оборонительный характер, они достаточно
часто были результатом напора российской колонизации. В западных областях,
где русские соседствовали с поляками, литовцами, шведами и немцами, было
несколько спокойнее, но даже здесь в течение этого периода война случалась
приблизительно каждый второй гид. Когда западные соседи шли на восток, когда
инициатива переходила к русским, искавшим выхода к портам или к тучным
землям Речи Посполитой. Таким образом, военная организация делалась просто
необходимой, ибо без нее нельзя было проводить столь жизненно важную для
народнохозяйственного благополучия России колонизацию.
В таком случае можно было бы ожидать, что Россия произведет в ранний
период своей истории нечто сродни режимам "деспотического" или "азиатского"
типа. Логика обстоятельств и в самом деле толкала Россию в этом .
направлении, однако в силу ряда причин ее политическое развитие пошло по
несколько иному пути. Режимы типа "восточной деспотии" появлялись, как
правило, не в ответ на насущную военную необходимость, а из потребности в
эффективном центральном управлении, могущем организовывать сбор и
распределение воды для ирригации. Так возник строй, который Карл Витфогель
называет "агродеспотией", характерной для значительной части стран Азии и
Центральной Америки*17. Но в России не было нужды в том, чтобы власть
помогала извлекать богатство из земли. Россия традиционно была страной
широко разбросанных мелких хозяйств, а не латифундий, и понятия не имела о
централизованном управлении экономикой до установления военного коммунизма в
1918 г. Но если бы даже в таком управлении имелась нужда, природные условия
страны помешали бы его созданию. Достаточно лишь представить себе сложности
транспорта и связи в России до появления железных дорог и телеграфа, чтобы
прийти к выводу: о таком контроле и слежке, какие надобны для "восточного
деспотизма", здесь не могло быть и речи. Огромные расстояния и климат,
отмеченный суровыми зимами и вешними паводками до наступления Нового времени
делали создание в России постоянной дорожной сети невозможным. В V в. до н.
э. в Персии гонец Дария передвигался по Царской Дороге со скоростью 380 км в
сутки; при монголах в Персии XIII в. правительственные курьеры покрывали за
то же время 335 км. В России уже _после_ того, как во второй половине XVII
в. шведскими и немецкими специалистами было создано регулярное почтовое
сообщение, курьеры ползли со средней скоростью 6-7 км в час; поскольку они к
тому же ехали только днем, с Божьей помощью и в хорошее время года они могли
сделать в сутки километров 80. Депеша шла от Москвы до какого-нибудь из
важнейших окраинных городов империи, вроде Архангельска, Пскова или Киева,
дней восемь - двенадцать. Таким образом, получение ответа на запрос занимало
три недели.*18 С городами и деревнями, лежащими на некотором отдалении от
главных дорог, в особенности вдоль восточной границы, связи практически не
было. Одно это обстоятельство не позволяло создать в России хорошо
организованный бюрократический режим прежде 1860-х гг., когда появились
железные дороги и телеграфная связь. В результате этого сложилась довольно
противоречивая ситуация: экономические обстоятельства и внешнее положение
требовали создания в России высокоэффективной военной и, соответственно,
политической организации, и тем не менее экономика страны находилась в
противоречии с такой организацией. Существовало коренное несоответствие
между возможностями страны и ее потребностями.
*17 Karl A. Wltfogel. Oriental Despotism (New Haven, Conn. 1957).
*18 И. П. Козловский. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском
государстве, 2 т., Варшава, 1913
Способ, которым было разрешено это затруднение, представляет ключ к
пониманию политического развития России. Государство не выросло из общества,
не было оно ему и навязано сверху. Оно скорее росло рядом с обществом и
заглатывало его по кусочку. Первоначально средоточием власти было личное
поместье князя или царя, его oikos, или двор. В пределах этого поместья
князь был абсолютным повелителем, отправляя власть в двух ипостасях -
суверена и собственника. Здесь он распоряжался всем и вся, будучи
эквивалентом греческого despotes'a и римского dominus'a, русским государем,
то есть господином, хозяином, полным собственником всех людей и вещей.
Поначалу население княжеского поместья состояло из рабов и прочих лиц, так
или иначе попавших в кабалу к его владельцу. За пределами своих владений,
там, где жило вольное и весьма подвижное население, русский правитель
пользовался поначалу совсем незначительной властью, сводившейся в основном к
сбору дани. Двоевластие такого рода установилось в лесной зоне в XII- XIII
вв., в то же самое время, как в Англии, Франции и Испании начало
складываться современное западное государство как нечто, отделенное от
правителя. Отталкиваясь от крепкой базы своих частных владений, русские
князья (не сразу, и лишь поборов сильное сопротивление) распространили свою
личную власть и на вольное население за пределами этих владений. Ставшая во
главе страны Московско-Владимирская княжеская династия перенесла учреждения
и порядки, первоначально выработанные ею в замкнутом мирке своего oikos'a,
на все государство в целом, превратив Россию (по крайней мере, в теории) в
гигантское княжеское поместье. Однако даже заявивши права на Россию и
провозгласивши ее своим частным владением, или вотчиной (XVI-XVII вв.),
русское правительство не имело средств, чтобы поставить на своем. У него,
таким образом, не было иного выхода, кроме как смириться с продолжением
старого двоевластия и отдать большую часть страны на откуп помещикам,
духовенству и чиновникам в обмен на определенную сумму налога или службу.
Однако принцип, что Россия является собственностью своего суверена, своего
dominus'a, установился вполне твердо. Чтобы провести его в жизнь,
недоставало лишь денежных и технических средств, но в свое время появятся и
они.
Политические мыслители, начиная с Аристотеля, выделяли особую
разновидность "деспотических", или "тиранических", способов правления,
характеризующихся собственническим отношением к государству, хотя, кажется,
никто не удосужился разработать теорию такого строя. В Книге III своей
"Политики" Аристотель отвел короткий абзац форме правления, которую он
называет "отеческой" (paternal) и при которой царь правит государством таким
же образом, как отец управляет своим семейством. Однако Аристотель не
развивает этой темы. В конце XVI в. французский философ Жан Бодин (Jean
Bodin) говорит - о "сеньориальной" (seigneurial) монархии, при которой
правитель является собственником своих подданных и их имущества (см. ниже,
стр. #92). Гоббс в "Элементах права" делит формы правления на два основных
типа: Содружество (Commonwealth), создаваемое по взаимному согласию для
обороны от внешнего неприятеля, и Вотчину (Dominium), или "Вотчинную
Монархию" (Patrimonial . Monarchy), создаваемую в результате завоевания и
подчинения "нападающему под страхом смерти"*19. Однако и Гоббс ограничился
одной лишь постановкой проблемы. Термин "вотчинный (patrimonial) режим" был
вызволен из небытия и пущен в современный научный оборот Максом Вебером. Он
выделяет три типа политической власти, отличающиеся друг от друга в основном
своим административным характером, и определяет "вотчинный строй" как
вариант личной власти, основанный на традиции (другой вариант называется
"богопомазанным" [charismatic]). "Там, где власть строится прежде всего на
традиции, но на деле претендует быть неограниченной личной властью, она
будет называться "вотчинной"*20. В своей крайней форме, "султанизме", она
предполагает собственность на всю землю и полное господство над населением.
При вотчинном режиме экономический элемент, так сказать, поглощает
политический. "Там, где князь организует свою политическую власть - то есть
свою недомениальную силу физического принуждения по отношению к своим
подданным за пределами своих наследственных, вотчинных земель и людей, иными
словами, к своим политическим подданным,- в общих чертах так же, как власть
над своим двором, там мы говорим о вотчинной государственной структуре". "В
таких случаях политическая структура становится по сути дела тождественной
структуре гигантского княжеского поместья"*21.
*19 Thomas Hobbes, The Elements of law, Natural and Politic
(Cambridge 1928), pp. 81-2, 99-100.
*20 Max Weber. The Theory of Social and Economic Organization (London
1947). n. 318.
*21 Max Weber. Wirtschaft und Gezellschaft (Tubingen 1947). II, стр.
684.
В использовании термина "вотчинный" для обозначения режима, при
котором право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени,
что делаются неотличимы друг от друга, и где политическая власть
отправляется таким же образом, как экономическая, есть значительные
преимущества. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет более
или менее ту же этимологию, что и patrimonial, но с течением времени она
стала означать отклонение от истинной монархической власти (которая,
считается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение.
Вотчинный режим, с другой стороны, есть самостоятельная форма правления, а
не извращение какой-то другой формы. Здесь конфликтов между суверенитетом и
собственностью нет и быть не может, ибо, как и в случае первобытной семьи, в
которой главенствует pater familias, они есть одно и то же. Деспот ущемляет
право собственности своих подданных; вотчинный правитель просто-напросто
вообще не признает за ними этого права". Отсюда вытекает, что при вотчинном
строе не может быть четкого разграничения между государством и обществом,
постольку, поскольку такое разграничение предполагает наличие не только у
суверена, но и у других лиц права осуществлять контроль над вещами и (там,
где существует рабовладение) над людьми. В вотчинном государстве нет ни
официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных
свобод. Однако в нем может иметься высокоэффективная политическая,
хозяйственная и военная организация, происходящая из того, что всеми
людскими и материальными ресурсами страны распоряжается один и тот же
человек или люди - король или бюрократы.
Классические примеры вотчинных режимов можно встретить среди
эллинистических государств, возникших вслед за распадом империи Александра
Великого, таких как Египет Птолемеев (305-30 гг. до в. э.) или государство
Атталидов в Пергаме (ок. 283-133 гг. до н. э.). В этих царствах, основанных
завоевателями-македонянами, правитель держал в руках все или почти все
производительное богатство страны. В частности, он владел всей
обрабатываемой землей, которую эксплуатировал либо непосредственно, при
помощи своих приближенных, использующих принадлежащую ему рабочую силу, либо
косвенно, путем раздачи поместий в служебное владение своей знати.
Эллинистический царь часто был также главным промышленником и купцом своего
государства. Главным назначением такого устройства было обогащение
суверенного собственника. Вместо того, чтобы пытаться всемерно умножить
ресурсы страны, упор делался на стабилизации, дохода, и для этой цели
правительство устанавливало твердые квоты товаров, которые оно ожидало
получить от населения, а остальные предоставляло ему. В самых крайних
случаях, таких как эллинистический Пергам, появилось, видимо, подобие
плановой экономики. В отсутствие свободного рынка общественные классы в
обычном понимании этого слова возникнуть не могли, но вместо них были
сословия, организованные иерархически для обслуживания царя и имевшие
тенденцию застывать в касты. Не было знати с четко определенными правами и
обязанностями, но лишь ранги или "чины" служилых людей, чье положение
всецело зависело от монаршей милости. Бюрократия обладала большой силой, но
ей не давали стать наследственной. Как и знать, своим положением и
привилегиями она была обязана царю*22 Термином "вотчинный строй" лучше всего
определяется тип режима, сложившегося в России между XII и XVII вв. и
сохраняющегося - с перерывами и кое-какими видоизменениями - до сего
времени. Нельзя сыскать лучшего описания московской системы правления в
высшей точке ее развития в XVII в., чем характеристика, данная Юлиусом
Керстом (Julius Kaerst) эллинистическому миру:
Эллинистическое государство представляет собой) лично-династический
режим, который не вырастает из конкретной страны или народа, но навязывается
сверху какой-то конкретной политической общности (Herrschaftsbezirk)
Соответствен но, он располагает особыми, технически подготовленными орудиями
господства, которые также не выросли первоначально из данной страны, но
связались с династическим правителем чисто личными узами. Они составляют
главную опору новой монархической власти в форме бюрократии, подчиненной
царской воле, и армии готовых к битве воинов Политическая власть не только
сосредоточивается в личности правителей но и самым настоящим образом
коренится в ней Граждан (demos) как таковых вообще не существует Народ суть
объект правящей власти, а не самостоятельный носитель некоей национальной
миссии*23
*22 M. Rostovtzeff The Social and Economic History of the Hellenistic
World, 3 vols (Oxford 1941), и E. Bevan, A History of Egypt under tbe
Ptolemeis Dynasty (London 1927).
*23 Geschichte des Hellonismus , 2-е изд. (Leipzig Berlin 1926) II,
стр. 235-6
История вотчинной формы правления в России является главной темой
настоящей книги Книга исходит из посылки, что основополагающие черты
российской, политической жизни проистекают из отождествления суверенитета и
собственности, иными словами, из "собственнического" подхода к политической
власти, которым обладают стоящие у кормила правления Часть I прослеживает
рост и эволюцию вотчинного строя в России Часть II рассматривает основные
сословия и разбирает вопрос о том, почему они не превратились из объекта
политической власти в субъект политических прав Часть III обрисует конфликт
между государством и интеллигенцией, развернувшийся в период империи и при
ведший в 1880-х гг к модернизации вотчинных институтов, в которых можно
безошибочно разглядеть зачатки тоталитаризма
I. ГОСУДАРСТВО
ГЛАВА 2. ГЕНЕЗИС ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА В РОССИИ
В середине VII в., когда переселявшиеся на восток славяне забирались
все дальше в русские леса, причерноморские степи попали под власть хазаров,
тюркского народа из Средней Азии. В отличие от других тюркских народностей
того времени, хазары не ограничились кочевым образом жизни, сосредоточенным
на скотоводстве, а стали оседать на землю и браться за хлебопашество и
торговлю. Основной их торговой артерией была Волга, которую они держали в
руках до самой северной границы судоходства. По этому водному пути они
доставляли добытые в Леванте предметы роскоши на торговые пункты в
населенных угро-финскими народностями лесах, где выменивали их на
невольников, меха и всякое сырье. К концу VIII в. хазары создали мощное
государство - каганат, простиравшееся от Крыма до Каспия и на север до
средней Волги. В это время, скорее всего под влиянием еврейских поселенцев
из Крыма, правящая верхушка хазар перешла в иудаизм. Военная сила каганата
ограждала причерноморские степи от азиатских кочевников и дала ранним
славянским проходцам возможность создать шаткий плацдарм в черноземной
полосе. В VIII-IX вв. славяне, жившие в степях и примыкающих к ним лесах,
платили хазарам дань и пользовались их защитой.
Из того немногого, что мы знаем о восточных славянах этого периода
(VII-IX вв.), следует, что они были организованы в племенные общины. В
лесной полосе, где жило большинство из них, преобладало подсечно-огневое
земледелие, примитивный метод, вполне соответствовавший условиям их
существования. Сделав в лесу вырубку и утащив бревна, крестьяне поджигали
пни и кустарник. Когда утихало пламя, оставалась зола, настолько богатая
поташем и известью, что семена можно было сеять прямо по земле, с
минимальной подготовкой почвы. Обработанная таким образом земля давала
несколько хороших урожаев; стоило ей захиреть, как крестьяне переселялись
дальше и повторяли ту же процедуру в новой части бесконечного леса. Эта
земледельческая техника требовала постоянного движения и поможет объяснить,
почему славяне распространились по всей России с такой замечательной
скоростью. Подсечно-огневое земледелие продолжало преобладать в России до
XVI в., когда под совокупным давлением государства и служилых
землевладельцев крестьянам пришлось осесть на землю и перейти к трехполью;
однако в отдаленных северных районах его продолжали практиковать и на
протяжении немалой части нашего столетия.
Характерной чертой ранних славянских поселений была постройка
укреплений. В степях они были земляными, а в лесу деревянными или
дерево-земляными. Такие незатейливые форпосты служили для защиты жителей
разбросанных по окрестным вырубкам поселений. В раннюю эпоху по всей Руси
были сотни таких племенных укрепленных сооружений. Племенные общины
складывались в более крупные социальные образования, своим связующим звеном
имеющие поклонение одним и тем же богам и известные под несколькими именами,
например, "мир".*1 Совокупность миров составляла племя - самую крупную
социальную и территориальную общность, известную восточным славянам в ранний
период; летописи упоминают имена примерно десятка племен. Подобно племенным
образованиям в других странах, здесь правил патриарх, обладавший практически
безграничной властью над единоплеменниками и их имуществом. На этом этапе у
славян не было ни институтов, ни чиновников, назначенных нести судебную или
военную функцию, следовательно, ничего, что бы напоминало хотя бы самую
рудиментарную форму государственности.
*1 Этот ранний "мир" не следует путать с земледельческой общиной,
носившей то же название, но созданной значительно позже.
В IX в, волжская торговля хазар остановила на себе внимание варягов.
IX век был для варягов временем необычайной экспансии. Явившись из
Скандинавии, они рассыпались по Центральной и Западной Европе, где вели
себя, как хотели, и завоевали Ирландию (820 г), Исландию (874 г.) и
Нормандию (911 г.). Во время этой первой полосы захватов часть варягов
повернула на восток и основала поселения на землях, впоследствии сделавшихся
Россией. Первой варяжской колонией на русской земле был Aldeigjuborg,
крепость на берегу Ладоги. Это была превосходная база для разведки водных
путей, ведущих на юг, в сторону великих центров левантийского богатства и
культуры. В это самое время пути, соединяющие Северную Европу с Ближним
Востоком через Россию, приобрели особую важность, поскольку мусульманские
завоевания VIII в. закрыли Средиземноморье для христианской торговли.
Отталкиваясь от Aldeigjubrg'a и других крепостей, выстроенных поблизости от
него и дальше к югу, варяги разведывали в своих вместительных плоскодонных
ладьях реки, ведущие к Ближнему Востоку. Вскоре они обнаружили то, что
средневековые русские источники называют "Сарацинским путем",- сеть рек и
волоков, соединяющую Балтийское море с Черным через Волгу,- и вошли в
торговые сношения с хазарами. Клады арабских монет IX-X вв., найденные во
многих концах России и Швеции, свидетельствуют о широте и активности
варяжского торга. Арабский путешественник Йбн-Фадлан оставил яркое описание
погребения варяжского ("русского") вождя, которое он наблюдал на волжской
ладье в начале X в.
В конечном итоге, однако, "сарацинский путь" оказался для варягов
менее важным, чем "путь из варяг в греки", ведущий вниз по Днепру к Черному
морю и Царьграду. Пользуясь этой дорогой, они совершили несколько набегов на
столицу Византийской империи и вынудили византийцев предоставить им торговые
привилегии. Тексты договоров, в которых перечисляются эти привилегии,
полностью приводятся в "Повести временных лет" и являются древнейшими
документами, содержащими сведения о варягах. В IX и X вв. между русским
лесом и Византией завязались торговые отношения, которыми заправляли
вооруженные купцы-варяги.
В большей части находившейся под их владычеством Европы варяги осели
и приняли роль территориальных владетелей. В России они поступили по-иному.
В силу вышеуказанных причин они видели мало выгоды в том, чтобы утруждаться
земледелием и территориальными претензиями, и предпочитали заниматься
торговлей с иноземцами. Постепенно они завладели всеми главными водными
путями, ведущими к Черному морю, и настроили на них крепостей. Из этих
опорных пунктов они собирали со славян, финнов и литовцев дань в виде
товаров, имевших наибольший спрос в Византии и арабском мире,- рабов, мехов
и воска. Именно в IX в. стали появляться в России населенные центры нового
типа: уже не крошечные земляные или деревянные укрепления славянских
поселенцев, а настоящие города-крепости. Они служили обиталищем варяжских
вождей, их семей и дружины. Вокруг них частое вырастали пригороды,
населенные туземными ремесленниками и торговцами. Около каждой крепости
находятся захоронения. Варягов и славян часто хоронили в одних и тех же
курганах, однако могильники у них сильно отличались друг от друга; варяжские
содержали оружие, драгоценности, домашнюю утварь ясно выраженного
скандинавского типа, а иногда и целые ладьи. Судя по археологическим данным,
варяги селились в России в четырех основных районах: 1. вдоль Рижского
залива; 2. вокруг Ладоги и Волхова; 3. к востоку от Смоленска; 4. в двуречьи
между верховьями Волги с Окой. Помимо того, у них были обособленные
поселения, наибольшим из которых являлся Konugard (Киев). Все четыре района
варяжских поселений располагались на торговых путях, соединявших Балтийское
с Каспийским и Черным морями. В своих сагах варяги звали Россию "Гардарик",
"царство городов".
Поскольку для содержания гарнизонов требовалась лишь часть наложенной
на туземное население дани, а наиболее ценная ее доля предназначалась для
вывоза на отдаленные рынки, достигаемые опасными путями, варяжским городам
надо было создать какую-то организацию. Этот процесс завязался около 800 г.
с появлением на Ладоге первых варяжских поселений и завершился около 882 г.,
когда князь Helgi (Олег) собрал под своим началом два конечных пункта
греко-варяжского пути - Holmgard (Новгород) и Konugard (Киев). Центральная
торговая организация управлялась из Киева. Выбор его диктовался тем, что,
поскольку западная Русь находилась в варяжских руках до этого места, Киев
был самой южной точкой, до которой варяги могли без забот провозить товары,
собранные по всей стране в виде дани и предназначенные для Царьграда.
Наибольшую опасность представляло собой следующее колено пути, от Киева до
Черного моря, потому что здесь товару предстояло пересечь степь, засоренную
грабителямикочевниками. Каждую весну, стоило сойти льду, дань из широко
разбросанных пунктов сбора переправляли по рекам в Киев. Май был занят
снаряжением большого ежегодного каравана. В июне лодки, нагруженные рабами и
товарами, отплывали под сильной охраной из Киева вниз по Днепру, Наиболее
опасным участком пути была полоса гранитных порогов на расстоянии 23-65
верст к югу от Киева. По словам императора Константина VII Багрянородного,
варяги выучились пробиваться по реке через первые три порога, но перед
четвертым принуждены были выгружать товар и обходить порог пешком. Лодки
частью перетаскивались волоком, частью переносились на себе. Одни варяги
помогали нести товар, другие сторожили челядь, третьи высматривали
неприятеля и отражали его нападения. Караван оказывался в относительной
безопасности только после прохода последнего порога, когда люди и товар
могли снова погрузиться в ладьи. Отсюда очевидно значение Киева и ясно,
отчего его избрали столицей варяжского торгового предприятия в России. Киев
выступал в двояком качестве: как главный складочный пункт дани, собранной со
всех концов Руси, и как порт, из которого дань отсылали под охраной к месту
назначения.
Вот таким образом, почти побочным продуктом заморской торговли между
двумя чужими народами, варягами и греками, и родилось первое государство
восточных славян. Державная власть над городами-крепостями и окрестными
землями была взята династией, утверждающей свое происхождение от
полулегендарного варяжского князя Hroerekr'a, или Roderick'a (Рюрика русских
летописей). Глава династии, великий князь, правил в Киеве, а сыновья его,
родичи и главные дружинники сидели в провинциальных городах. Понятие
"Киевское государство" может привести на ум территориальную общность,
известную из норманнской истории Франции, Англии и Сицилии, однако следует
подчеркнуть, что ничем подобным оно не было. Варяжское государство в России
напоминало скорее великие европейские торговле предприятия XVII-XVIII в.,
такие как Ост-Индская компания или Компания Гудзонова залива, созданные для
получения прибыли, но вынужденные из-за отсутствия какой-либо администрации
в районах своей деятельности сделаться как бы суррогатом государственной
власти. Великий князь был par excellence купцом, и княжество его являлось по
сути дела коммерческим предприятием, составленным из слабо связанных между
собой городов, гарнизоны которых собирали дань и поддерживали - несколько
грубоватым способом - общественный порядок. Князья были вполне независимы
друг от друга. Вместе со своими дружинами варяжские правители Руси
составляли обособленную касту. Они жили в стороне от остального населения,
судили своих по особым законам и предпочитали, чтоб их останки хоронили в
отдельных могилах. Варяги правили с известной небрежностью. В зимние месяцы
князья в сопровождении дружины ездили в деревню, устраивая доставку дани и
творя суд и расправу. Лишь в XI в., когда Киевское государство уже
выказывало признаки упадка, в более крупных городах появились вечевые
собрания, на которые сходились все взрослые мужчины. Вече давало князю
советы по важным политическим вопросам. В Новгороде и Пскове вече даже
сумело вытребовать себе законодательные полномочия и принудить князей
выполнять свою волю. Но за исключением этих двух случаев между вечем и
князем обыкновенно складывались непринужденные, неформальные отношения.
Нельзя, разумеется, говорить о том, чтобы жители Киевской Руси обладали
институтами для давления на правящую элиту, особенно в IX и X вв., когда
вече еще просто не существовало. В пору расцвета киевской государственности
властью пользовались в духе средневекового торгового предприятия, не
стесненного ни законом, ни народной волей.
Ничто так хорошо не выражает отношения варягов к их русскому
княжеству, как то обстоятельство, что они не затруднились выработать четкого
порядка княжеского владения. В IX и X вв. дело, по-видимому, решалось силой;
после смерти киевского правителя князья набрасывались друг на друга, и до
того момента, как победитель завладевал киевским столом, пропадало всякое
подобие национального единства. Позднее делался целый ряд вполне безуспешных
попыток учредить упорядоченную процедуру престолонаследия. Перед своей
смертью в 1054 г. великий князь Ярослав поделил главные города между своими
пятью сыновьями, наказав им слушаться старшего, которому он отдал Киев. Из
этого, однако, ничего не вышло, и усобицы продолжали повторяться.
Впоследствии киевские князья стали собирать советы, на которых обговаривали
и иногда улаживали свои распри, в том числе и конфликты из-за городов.
Ученые давно спорят о том, был ли в Киевской Руси на самом деле какой-нибудь
порядок княжеского владения, и если да, то каковы были его основополагающие
принципы. Авторы XIX в., в котором воздействие Гегеля на историческую мысль
достигло наивысшей силы, полагали, что русское государство в эту раннюю
эпоху находилось на доправительственной (pre-governmental) стадии
общественного развития, когда царство со входящими в него городами
принадлежало целому династическому роду. По их понятию, существовал
подвижной порядок владения по очереди старшинства, при котором князья сидели
в городах поочередно; старший князь получал киевский стол, а младшие
садились по порядку в провинциальных городах. В самом начале нашего века
этот традиционный взгляд был поставлен под сомнение А. Е. Пресняковым,
считавшим, что киевские князья относились к государству как к единому целому
и боролись друг с другом за владение всем государством, а не отдельными
городами. Некоторые современные историки придерживаются видоизмененной
версии старой родовой теории, полагая, что киевские князья позаимствовали
обычаи кочевых тюркских племен вроде печенегов, с которыми они постоянно
соприкасались и у которых старшинство велось по боковой линии, то есть от
брата к брату, а не от отца к сыну. Какой бы порядок, однако, ни избрали в
теории варяги и их преемники в России, на деле они не соблюдали никакого
порядка вообще, вследствие чего Киевское государство бесконечно потрясалось
усобицами того рода, каким позднее предназначалось погубить империю
Чингисхана. Как показал Генри Мэн, отсутствие права первородства является
характерной особенностью власти и собственности на той стадии развития
общества, где нет различия между частным и публичным правом. Тот факт, что
варяги смотрели на Русь как на свою нераздельную династическую
собственность, а не собственность отдельного члена или ветви семьи,- и как
бы они ни считали уместным разделить ее - дает основание полагать, что у них
отсутствовало четкое понятие о политической власти и что они рассматривали
свою власть скорее как частное, а не публичное дело.
Норманны нигде не выказали сильной сопротивляемости ассимиляции, и по
крайней мере в этом смысле их русская ветвь не была исключением. Это племя
неотесанных пиратов, вышедшее из отсталого края на задворках цивилизованного
мира, повсеместно имело склонность пропитываться культурой народов,
покоренных ими силою оружия. Киевские варяги ославянились к половине XI в.,
то есть примерно к тому времени, когда из норманнов во Франции сделались
галлы. Важным фактором их ассимиляции явился переход в православие. Одним из
последствий этого шага было принятие церковно-славянского - литературного
языка, созданного византийскими миссионерами. Использование этого языка во
всех писаных документах как светского, так и церковного содержания без
сомнения сыграло немалую роль в размывании этнических варяжских черт. Другим
фактором, способствовавшим ассимиляции, были браки со славянками и
постепенное проникновение туземных воинов в ряды некогда чисто скандинавской
дружины. Все киевляне, подписавшие договор, заключенный в 912 г. между
киевскими князьями и Византией, носили скандинавские имена (например,
Ingjald, Farulf, Vermund, Gunnar). Впоследствии эти имена были либо
ославянены, либо заменены славянскими, и в летописях (первый полный текст
которых относится к 1116г.) варяжские имена появляются уже в своей
славянской форме; так, Helgi делается Олегом, Helga превращается в Ольгу,
Ingwarr в Игоря, a Waldemar - во Владимира.
В результате родственного языкового процесса этническое имя, которым
в начале назьгвали себя норманны Восточной Европы, перенеслось на восточных
славян и на их землю. В Византии и в западных и арабских источниках IX-X вв.
слово "Русь" всегда относилось к людям скандинавского происхождения. Так,
Константин Багрянородный в De Administrando Imperio ("Об управлении
империей"), приводит два параллельных ряда имен днепровских порогов, один из
которых, представляемый как "русский", оказывается скандинавским, тогда как
другой является славянским. Согласно Вертинским анналам, византийское
посольство, явившееся в 839 г. ко двору императора Людовика Благочестивого в
Ингельгейме, привезло с собой группу людей, именовавшихся "росами" (Rhos);
на вопрос о своей национальности они назывались шведами. "Quos alios nos
nomine Nordmannos appellamus" ("те, кого мы еще зовем норманнами"), - так
историк X в. Лиудпранд Кремонский определяет "Rusios". Мы уже упомянули
описание погребения "русского" князя, Данное Ибн-Фадланом, содержимое
могильников и подписи киевлян под договором с Византией. Следует особо
подчеркнуть все эти факты, ибо в течение последних двух столетий
сверхпатриотические русские историки считали себя обязанными отрицать
обстоятельство, казавшееся не-опровержимым стороннему наблюдателю, а именно,
что основателем Киевского государства и первым носителем имени "русские" был
народ скандинавского происхождения. Откуда взялось название "Русь", однако,
совсем неясно. Одно возможное объяснение связано с Roslagen'om, шведским
побережьем к северу от Стокгольма, чьи жители и по сей день известны как
Rospiggar (произносится "руспиггар") Другое связано с древнеисландским
Ropsmenn, или Ropskarlar, означающим "гребцы, мореходы". Финны, бывшие
первыми, с кем столкнулись варяжские поселенцы на Ладоге, звали их Ruotsi;
это имя сохранилось в современном финском языке и обозначает Швецию (как
отмечалось выше, "Россия" по-фински будет Venaja). По тому же
лингвистическому правилу, по которому славяне переиначивают финские имена,
из Ruotsi получилась "Русь". Первоначально "Русь" обозначала варягов и их
страну. Арабский географ Ибн-Русте, писавший около 900 г., говорит, что Русь
(которых он отличает от славян) живут в стране озер и лесов, скорее всего
имея в виду область Ладоги-Новгорода. Но по мере ассимиляции варягов и
пополнения рядов их дружинников славянами слово "Русь" утратило этнический
оттенок и стало обозначать всех людей, оборонявших города-крепости и
участвовавших в ежегодных походах в Царьград. Тут уж немного потребовалось,
чтобы название "Русь" распространилось и на страну, в которой жили эти люди,
и, наконец, на всех обитателей этой страны, вне зависимости от их
происхождения и занятий. Случаи такого перенесения имени завоевателя на
завоеванное население встречаются нередко; на ум сразу приходит пример
Франции, как стали называть Галлию, позаимствовав имя у вторгшихся в нее
франков-германцев.
Варяги дали восточным славянам ряд вещей, без которых не могло бы
обойтись слияние разношерстных племен и племенных союзов в национальную
общность: рудиментарную государственную организацию, возглавляемую одной
династией, общую религию и национальное имя. Никто не знает, насколько было
развито в X-XI вв. у восточных славян чувство народного единства, поскольку
по этому периоду из местных документов есть лишь летописи, а они более
позднего происхождения.
Заслуживает упоминания и иное наследство, оставленное варягами
восточным славянам,- наследство отрицательное; мы уже упомянули и будем еще
неоднократно упоминать о нем на страницах этой книги. Киевское государство,
основанное варягами и унаследованное их славянскими и ославяненными
потомками, не вышло из общества, которым оно правило. Ни князья, ни их
дружинники - сырой материал будущего боярского сословия - не были выходцами
из славянского общества. То же самое, разумеется, относится и к Англии после
норманнского завоевания. Однако в Англии, где земля плодородна и
представляет великую ценность, она была незамедлительно поделена между
членами норманнской верхушки, превратившейся в землевладельческую
аристократию. В России же норманнская верхушка продолжала сохранять
полуколониальный характер: свой главный интерес она видела не в
сельскохозяйственной эксплуатации земли, а в извлечении дани. Местные ее
корни лежали совсем мелко. Перед нами тип политического образования,
характеризующийся необычайно глубокой пропастью между правителями и
управляемыми. В Киевском государстве и в киевском обществе отсутствовал
объединяющий общий интерес: государство и общество сосуществовали, сохраняя
свои особые обличья и вряд ли чувствовали какие-то обязательства друг перед
другом.*2
*2 Насколько мало лежало у. варягов сердце к своему русскому царству,
можно понять из эпизода в жизни великого князя Святослава. Захватив в 968 г
болгарский город Переяславец (римский Мартианополь), он заявил на следующий
год матери и боярам: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на
Дунае, - там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой
земли - золото, паволоки, вина, различные плоды; из Чехии и из Венгрии
серебро и кони, из Руси- же меха и воск, мед и рабы" Повесть временных лет,
подготовка текста Д. С. Лихачева, под ред. В. П. Адриановой-Перетц, ч. 1
М.-Л., 1950, стр. 246. Намерение это не осуществилось из-за нападения
печенегов на Киев, но отношение говорит само за себя.
Киевское государство распалось в XII в. Падение его объясняется
совокупным действием внутренних и внешних причин.
Внутренняя причина заключалась в неспособности правящей династии
разрешить проблему княжеского владения. Поскольку не было установленного
порядка перехода Киева и меньших городов с волостями из рук в руки по смерти
их властителей, князья были склонны приобретать собственническое чувство по
отношению к попадавшим под их власть областям. Так право эксплуатировать
данный город или волость, задуманное как временное и условное, превращалось
в прямую собственность. Княжеский обычай завещать города и волости в
бессрочное владение сыновьям, по всей видимости, вполне утвердился к 1097
г., когда состоявшийся в Любече съезд киевских князей признал за каждым
князем право собственности на земли, унаследованные от отца. Хотя совместная
династическая собственность на Россию официально так и не была отменена, на
деле ее больше не принимали в расчет.
ГЛАВА 2. ГЕНЕЗИС ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА В РОССИИ
В середине VII в., когда переселявшиеся на восток славяне забирались
все дальше в русские леса, причерноморские степи попали под власть хазаров,
тюркского народа из Средней Азии. В отличие от других тюркских народностей
того времени, хазары не ограничились кочевым образом жизни, сосредоточенным
на скотоводстве, а стали оседать на землю и браться за хлебопашество и
торговлю. Основной их торговой артерией была Волга, которую они держали в
руках до самой северной границы судоходства. По этому водному пути они
доставляли добытые в Леванте предметы роскоши на торговые пункты в
населенных угро-финскими народностями лесах, где выменивали их на
невольников, меха и всякое сырье. К концу VIII в. хазары создали мощное
государство - каганат, простиравшееся от Крыма до Каспия и на север до
средней Волги. В это время, скорее всего под влиянием еврейских поселенцев
из Крыма, правящая верхушка хазар перешла в иудаизм. Военная сила каганата
ограждала причерноморские степи от азиатских кочевников и дала ранним
славянским проходцам возможность создать шаткий плацдарм в черноземной
полосе. В VIII-IX вв. славяне, жившие в степях и примыкающих к ним лесах,
платили хазарам дань и пользовались их защитой.
Из того немногого, что мы знаем о восточных славянах этого периода
(VII-IX вв.), следует, что они были организованы в племенные общины. В
лесной полосе, где жило большинство из них, преобладало подсечно-огневое
земледелие, примитивный метод, вполне соответствовавший условиям их
существования. Сделав в лесу вырубку и утащив бревна, крестьяне поджигали
пни и кустарник. Когда утихало пламя, оставалась зола, настолько богатая
поташем и известью, что семена можно было сеять прямо по земле, с
минимальной подготовкой почвы. Обработанная таким образом земля давала
несколько хороших урожаев; стоило ей захиреть, как крестьяне переселялись
дальше и повторяли ту же процедуру в новой части бесконечного леса. Эта
земледельческая техника требовала постоянного движения и поможет объяснить,
почему славяне распространились по всей России с такой замечательной
скоростью. Подсечно-огневое земледелие продолжало преобладать в России до
XVI в., когда под совокупным давлением государства и служилых
землевладельцев крестьянам пришлось осесть на землю и перейти к трехполью;
однако в отдаленных северных районах его продолжали практиковать и на
протяжении немалой части нашего столетия.
Характерной чертой ранних славянских поселений была постройка
укреплений. В степях они были земляными, а в лесу деревянными или
дерево-земляными. Такие незатейливые форпосты служили для защиты жителей
разбросанных по окрестным вырубкам поселений. В раннюю эпоху по всей Руси
были сотни таких племенных укрепленных сооружений. Племенные общины
складывались в более крупные социальные образования, своим связующим звеном
имеющие поклонение одним и тем же богам и известные под несколькими именами,
например, "мир".*1 Совокупность миров составляла племя - самую крупную
социальную и территориальную общность, известную восточным славянам в ранний
период; летописи упоминают имена примерно десятка племен. Подобно племенным
образованиям в других странах, здесь правил патриарх, обладавший практически
безграничной властью над единоплеменниками и их имуществом. На этом этапе у
славян не было ни институтов, ни чиновников, назначенных нести судебную или
военную функцию, следовательно, ничего, что бы напоминало хотя бы самую
рудиментарную форму государственности.
*1 Этот ранний "мир" не следует путать с земледельческой общиной,
носившей то же название, но созданной значительно позже.
В IX в, волжская торговля хазар остановила на себе внимание варягов.
IX век был для варягов временем необычайной экспансии. Явившись из
Скандинавии, они рассыпались по Центральной и Западной Европе, где вели
себя, как хотели, и завоевали Ирландию (820 г), Исландию (874 г.) и
Нормандию (911 г.). Во время этой первой полосы захватов часть варягов
повернула на восток и основала поселения на землях, впоследствии сделавшихся
Россией. Первой варяжской колонией на русской земле был Aldeigjuborg,
крепость на берегу Ладоги. Это была превосходная база для разведки водных
путей, ведущих на юг, в сторону великих центров левантийского богатства и
культуры. В это самое время пути, соединяющие Северную Европу с Ближним
Востоком через Россию, приобрели особую важность, поскольку мусульманские
завоевания VIII в. закрыли Средиземноморье для христианской торговли.
Отталкиваясь от Aldeigjubrg'a и других крепостей, выстроенных поблизости от
него и дальше к югу, варяги разведывали в своих вместительных плоскодонных
ладьях реки, ведущие к Ближнему Востоку. Вскоре они обнаружили то, что
средневековые русские источники называют "Сарацинским путем",- сеть рек и
волоков, соединяющую Балтийское море с Черным через Волгу,- и вошли в
торговые сношения с хазарами. Клады арабских монет IX-X вв., найденные во
многих концах России и Швеции, свидетельствуют о широте и активности
варяжского торга. Арабский путешественник Йбн-Фадлан оставил яркое описание
погребения варяжского ("русского") вождя, которое он наблюдал на волжской
ладье в начале X в.
В конечном итоге, однако, "сарацинский путь" оказался для варягов
менее важным, чем "путь из варяг в греки", ведущий вниз по Днепру к Черному
морю и Царьграду. Пользуясь этой дорогой, они совершили несколько набегов на
столицу Византийской империи и вынудили византийцев предоставить им торговые
привилегии. Тексты договоров, в которых перечисляются эти привилегии,
полностью приводятся в "Повести временных лет" и являются древнейшими
документами, содержащими сведения о варягах. В IX и X вв. между русским
лесом и Византией завязались торговые отношения, которыми заправляли
вооруженные купцы-варяги.
В большей части находившейся под их владычеством Европы варяги осели
и приняли роль территориальных владетелей. В России они поступили по-иному.
В силу вышеуказанных причин они видели мало выгоды в том, чтобы утруждаться
земледелием и территориальными претензиями, и предпочитали заниматься
торговлей с иноземцами. Постепенно они завладели всеми главными водными
путями, ведущими к Черному морю, и настроили на них крепостей. Из этих
опорных пунктов они собирали со славян, финнов и литовцев дань в виде
товаров, имевших наибольший спрос в Византии и арабском мире,- рабов, мехов
и воска. Именно в IX в. стали появляться в России населенные центры нового
типа: уже не крошечные земляные или деревянные укрепления славянских
поселенцев, а настоящие города-крепости. Они служили обиталищем варяжских
вождей, их семей и дружины. Вокруг них частое вырастали пригороды,
населенные туземными ремесленниками и торговцами. Около каждой крепости
находятся захоронения. Варягов и славян часто хоронили в одних и тех же
курганах, однако могильники у них сильно отличались друг от друга; варяжские
содержали оружие, драгоценности, домашнюю утварь ясно выраженного
скандинавского типа, а иногда и целые ладьи. Судя по археологическим данным,
варяги селились в России в четырех основных районах: 1. вдоль Рижского
залива; 2. вокруг Ладоги и Волхова; 3. к востоку от Смоленска; 4. в двуречьи
между верховьями Волги с Окой. Помимо того, у них были обособленные
поселения, наибольшим из которых являлся Konugard (Киев). Все четыре района
варяжских поселений располагались на торговых путях, соединявших Балтийское
с Каспийским и Черным морями. В своих сагах варяги звали Россию "Гардарик",
"царство городов".
Поскольку для содержания гарнизонов требовалась лишь часть наложенной
на туземное население дани, а наиболее ценная ее доля предназначалась для
вывоза на отдаленные рынки, достигаемые опасными путями, варяжским городам
надо было создать какую-то организацию. Этот процесс завязался около 800 г.
с появлением на Ладоге первых варяжских поселений и завершился около 882 г.,
когда князь Helgi (Олег) собрал под своим началом два конечных пункта
греко-варяжского пути - Holmgard (Новгород) и Konugard (Киев). Центральная
торговая организация управлялась из Киева. Выбор его диктовался тем, что,
поскольку западная Русь находилась в варяжских руках до этого места, Киев
был самой южной точкой, до которой варяги могли без забот провозить товары,
собранные по всей стране в виде дани и предназначенные для Царьграда.
Наибольшую опасность представляло собой следующее колено пути, от Киева до
Черного моря, потому что здесь товару предстояло пересечь степь, засоренную
грабителямикочевниками. Каждую весну, стоило сойти льду, дань из широко
разбросанных пунктов сбора переправляли по рекам в Киев. Май был занят
снаряжением большого ежегодного каравана. В июне лодки, нагруженные рабами и
товарами, отплывали под сильной охраной из Киева вниз по Днепру, Наиболее
опасным участком пути была полоса гранитных порогов на расстоянии 23-65
верст к югу от Киева. По словам императора Константина VII Багрянородного,
варяги выучились пробиваться по реке через первые три порога, но перед
четвертым принуждены были выгружать товар и обходить порог пешком. Лодки
частью перетаскивались волоком, частью переносились на себе. Одни варяги
помогали нести товар, другие сторожили челядь, третьи высматривали
неприятеля и отражали его нападения. Караван оказывался в относительной
безопасности только после прохода последнего порога, когда люди и товар
могли снова погрузиться в ладьи. Отсюда очевидно значение Киева и ясно,
отчего его избрали столицей варяжского торгового предприятия в России. Киев
выступал в двояком качестве: как главный складочный пункт дани, собранной со
всех концов Руси, и как порт, из которого дань отсылали под охраной к месту
назначения.
Вот таким образом, почти побочным продуктом заморской торговли между
двумя чужими народами, варягами и греками, и родилось первое государство
восточных славян. Державная власть над городами-крепостями и окрестными
землями была взята династией, утверждающей свое происхождение от
полулегендарного варяжского князя Hroerekr'a, или Roderick'a (Рюрика русских
летописей). Глава династии, великий князь, правил в Киеве, а сыновья его,
родичи и главные дружинники сидели в провинциальных городах. Понятие
"Киевское государство" может привести на ум территориальную общность,
известную из норманнской истории Франции, Англии и Сицилии, однако следует
подчеркнуть, что ничем подобным оно не было. Варяжское государство в России
напоминало скорее великие европейские торговле предприятия XVII-XVIII в.,
такие как Ост-Индская компания или Компания Гудзонова залива, созданные для
получения прибыли, но вынужденные из-за отсутствия какой-либо администрации
в районах своей деятельности сделаться как бы суррогатом государственной
власти. Великий князь был par excellence купцом, и княжество его являлось по
сути дела коммерческим предприятием, составленным из слабо связанных между
собой городов, гарнизоны которых собирали дань и поддерживали - несколько
грубоватым способом - общественный порядок. Князья были вполне независимы
друг от друга. Вместе со своими дружинами варяжские правители Руси
составляли обособленную касту. Они жили в стороне от остального населения,
судили своих по особым законам и предпочитали, чтоб их останки хоронили в
отдельных могилах. Варяги правили с известной небрежностью. В зимние месяцы
князья в сопровождении дружины ездили в деревню, устраивая доставку дани и
творя суд и расправу. Лишь в XI в., когда Киевское государство уже
выказывало признаки упадка, в более крупных городах появились вечевые
собрания, на которые сходились все взрослые мужчины. Вече давало князю
советы по важным политическим вопросам. В Новгороде и Пскове вече даже
сумело вытребовать себе законодательные полномочия и принудить князей
выполнять свою волю. Но за исключением этих двух случаев между вечем и
князем обыкновенно складывались непринужденные, неформальные отношения.
Нельзя, разумеется, говорить о том, чтобы жители Киевской Руси обладали
институтами для давления на правящую элиту, особенно в IX и X вв., когда
вече еще просто не существовало. В пору расцвета киевской государственности
властью пользовались в духе средневекового торгового предприятия, не
стесненного ни законом, ни народной волей.
Ничто так хорошо не выражает отношения варягов к их русскому
княжеству, как то обстоятельство, что они не затруднились выработать четкого
порядка княжеского владения. В IX и X вв. дело, по-видимому, решалось силой;
после смерти киевского правителя князья набрасывались друг на друга, и до
того момента, как победитель завладевал киевским столом, пропадало всякое
подобие национального единства. Позднее делался целый ряд вполне безуспешных
попыток учредить упорядоченную процедуру престолонаследия. Перед своей
смертью в 1054 г. великий князь Ярослав поделил главные города между своими
пятью сыновьями, наказав им слушаться старшего, которому он отдал Киев. Из
этого, однако, ничего не вышло, и усобицы продолжали повторяться.
Впоследствии киевские князья стали собирать советы, на которых обговаривали
и иногда улаживали свои распри, в том числе и конфликты из-за городов.
Ученые давно спорят о том, был ли в Киевской Руси на самом деле какой-нибудь
порядок княжеского владения, и если да, то каковы были его основополагающие
принципы. Авторы XIX в., в котором воздействие Гегеля на историческую мысль
достигло наивысшей силы, полагали, что русское государство в эту раннюю
эпоху находилось на доправительственной (pre-governmental) стадии
общественного развития, когда царство со входящими в него городами
принадлежало целому династическому роду. По их понятию, существовал
подвижной порядок владения по очереди старшинства, при котором князья сидели
в городах поочередно; старший князь получал киевский стол, а младшие
садились по порядку в провинциальных городах. В самом начале нашего века
этот традиционный взгляд был поставлен под сомнение А. Е. Пресняковым,
считавшим, что киевские князья относились к государству как к единому целому
и боролись друг с другом за владение всем государством, а не отдельными
городами. Некоторые современные историки придерживаются видоизмененной
версии старой родовой теории, полагая, что киевские князья позаимствовали
обычаи кочевых тюркских племен вроде печенегов, с которыми они постоянно
соприкасались и у которых старшинство велось по боковой линии, то есть от
брата к брату, а не от отца к сыну. Какой бы порядок, однако, ни избрали в
теории варяги и их преемники в России, на деле они не соблюдали никакого
порядка вообще, вследствие чего Киевское государство бесконечно потрясалось
усобицами того рода, каким позднее предназначалось погубить империю
Чингисхана. Как показал Генри Мэн, отсутствие права первородства является
характерной особенностью власти и собственности на той стадии развития
общества, где нет различия между частным и публичным правом. Тот факт, что
варяги смотрели на Русь как на свою нераздельную династическую
собственность, а не собственность отдельного члена или ветви семьи,- и как
бы они ни считали уместным разделить ее - дает основание полагать, что у них
отсутствовало четкое понятие о политической власти и что они рассматривали
свою власть скорее как частное, а не публичное дело.
Норманны нигде не выказали сильной сопротивляемости ассимиляции, и по
крайней мере в этом смысле их русская ветвь не была исключением. Это племя
неотесанных пиратов, вышедшее из отсталого края на задворках цивилизованного
мира, повсеместно имело склонность пропитываться культурой народов,
покоренных ими силою оружия. Киевские варяги ославянились к половине XI в.,
то есть примерно к тому времени, когда из норманнов во Франции сделались
галлы. Важным фактором их ассимиляции явился переход в православие. Одним из
последствий этого шага было принятие церковно-славянского - литературного
языка, созданного византийскими миссионерами. Использование этого языка во
всех писаных документах как светского, так и церковного содержания без
сомнения сыграло немалую роль в размывании этнических варяжских черт. Другим
фактором, способствовавшим ассимиляции, были браки со славянками и
постепенное проникновение туземных воинов в ряды некогда чисто скандинавской
дружины. Все киевляне, подписавшие договор, заключенный в 912 г. между
киевскими князьями и Византией, носили скандинавские имена (например,
Ingjald, Farulf, Vermund, Gunnar). Впоследствии эти имена были либо
ославянены, либо заменены славянскими, и в летописях (первый полный текст
которых относится к 1116г.) варяжские имена появляются уже в своей
славянской форме; так, Helgi делается Олегом, Helga превращается в Ольгу,
Ingwarr в Игоря, a Waldemar - во Владимира.
В результате родственного языкового процесса этническое имя, которым
в начале назьгвали себя норманны Восточной Европы, перенеслось на восточных
славян и на их землю. В Византии и в западных и арабских источниках IX-X вв.
слово "Русь" всегда относилось к людям скандинавского происхождения. Так,
Константин Багрянородный в De Administrando Imperio ("Об управлении
империей"), приводит два параллельных ряда имен днепровских порогов, один из
которых, представляемый как "русский", оказывается скандинавским, тогда как
другой является славянским. Согласно Вертинским анналам, византийское
посольство, явившееся в 839 г. ко двору императора Людовика Благочестивого в
Ингельгейме, привезло с собой группу людей, именовавшихся "росами" (Rhos);
на вопрос о своей национальности они назывались шведами. "Quos alios nos
nomine Nordmannos appellamus" ("те, кого мы еще зовем норманнами"), - так
историк X в. Лиудпранд Кремонский определяет "Rusios". Мы уже упомянули
описание погребения "русского" князя, Данное Ибн-Фадланом, содержимое
могильников и подписи киевлян под договором с Византией. Следует особо
подчеркнуть все эти факты, ибо в течение последних двух столетий
сверхпатриотические русские историки считали себя обязанными отрицать
обстоятельство, казавшееся не-опровержимым стороннему наблюдателю, а именно,
что основателем Киевского государства и первым носителем имени "русские" был
народ скандинавского происхождения. Откуда взялось название "Русь", однако,
совсем неясно. Одно возможное объяснение связано с Roslagen'om, шведским
побережьем к северу от Стокгольма, чьи жители и по сей день известны как
Rospiggar (произносится "руспиггар") Другое связано с древнеисландским
Ropsmenn, или Ropskarlar, означающим "гребцы, мореходы". Финны, бывшие
первыми, с кем столкнулись варяжские поселенцы на Ладоге, звали их Ruotsi;
это имя сохранилось в современном финском языке и обозначает Швецию (как
отмечалось выше, "Россия" по-фински будет Venaja). По тому же
лингвистическому правилу, по которому славяне переиначивают финские имена,
из Ruotsi получилась "Русь". Первоначально "Русь" обозначала варягов и их
страну. Арабский географ Ибн-Русте, писавший около 900 г., говорит, что Русь
(которых он отличает от славян) живут в стране озер и лесов, скорее всего
имея в виду область Ладоги-Новгорода. Но по мере ассимиляции варягов и
пополнения рядов их дружинников славянами слово "Русь" утратило этнический
оттенок и стало обозначать всех людей, оборонявших города-крепости и
участвовавших в ежегодных походах в Царьград. Тут уж немного потребовалось,
чтобы название "Русь" распространилось и на страну, в которой жили эти люди,
и, наконец, на всех обитателей этой страны, вне зависимости от их
происхождения и занятий. Случаи такого перенесения имени завоевателя на
завоеванное население встречаются нередко; на ум сразу приходит пример
Франции, как стали называть Галлию, позаимствовав имя у вторгшихся в нее
франков-германцев.
Варяги дали восточным славянам ряд вещей, без которых не могло бы
обойтись слияние разношерстных племен и племенных союзов в национальную
общность: рудиментарную государственную организацию, возглавляемую одной
династией, общую религию и национальное имя. Никто не знает, насколько было
развито в X-XI вв. у восточных славян чувство народного единства, поскольку
по этому периоду из местных документов есть лишь летописи, а они более
позднего происхождения.
Заслуживает упоминания и иное наследство, оставленное варягами
восточным славянам,- наследство отрицательное; мы уже упомянули и будем еще
неоднократно упоминать о нем на страницах этой книги. Киевское государство,
основанное варягами и унаследованное их славянскими и ославяненными
потомками, не вышло из общества, которым оно правило. Ни князья, ни их
дружинники - сырой материал будущего боярского сословия - не были выходцами
из славянского общества. То же самое, разумеется, относится и к Англии после
норманнского завоевания. Однако в Англии, где земля плодородна и
представляет великую ценность, она была незамедлительно поделена между
членами норманнской верхушки, превратившейся в землевладельческую
аристократию. В России же норманнская верхушка продолжала сохранять
полуколониальный характер: свой главный интерес она видела не в
сельскохозяйственной эксплуатации земли, а в извлечении дани. Местные ее
корни лежали совсем мелко. Перед нами тип политического образования,
характеризующийся необычайно глубокой пропастью между правителями и
управляемыми. В Киевском государстве и в киевском обществе отсутствовал
объединяющий общий интерес: государство и общество сосуществовали, сохраняя
свои особые обличья и вряд ли чувствовали какие-то обязательства друг перед
другом.*2
*2 Насколько мало лежало у. варягов сердце к своему русскому царству,
можно понять из эпизода в жизни великого князя Святослава. Захватив в 968 г
болгарский город Переяславец (римский Мартианополь), он заявил на следующий
год матери и боярам: "Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на
Дунае, - там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой
земли - золото, паволоки, вина, различные плоды; из Чехии и из Венгрии
серебро и кони, из Руси- же меха и воск, мед и рабы" Повесть временных лет,
подготовка текста Д. С. Лихачева, под ред. В. П. Адриановой-Перетц, ч. 1
М.-Л., 1950, стр. 246. Намерение это не осуществилось из-за нападения
печенегов на Киев, но отношение говорит само за себя.
Киевское государство распалось в XII в. Падение его объясняется
совокупным действием внутренних и внешних причин.
Внутренняя причина заключалась в неспособности правящей династии
разрешить проблему княжеского владения. Поскольку не было установленного
порядка перехода Киева и меньших городов с волостями из рук в руки по смерти
их властителей, князья были склонны приобретать собственническое чувство по
отношению к попадавшим под их власть областям. Так право эксплуатировать
данный город или волость, задуманное как временное и условное, превращалось
в прямую собственность. Княжеский обычай завещать города и волости в
бессрочное владение сыновьям, по всей видимости, вполне утвердился к 1097
г., когда состоявшийся в Любече съезд киевских князей признал за каждым
князем право собственности на земли, унаследованные от отца. Хотя совместная
династическая собственность на Россию официально так и не была отменена, на
деле ее больше не принимали в расчет.
Читайте Пайпса...
Заключенная в этом процессе центробежная тенденция усугублялась
произошедшим тогда внешним событием, а именно упадком русской торговли с
Византией. В 966-977 гг. в пылу спора о контроле над единственной группой
славян, еще платящей дань хазарам, князь Святослав разрушил столицу
хазарского каганата. Этим безрассудным поступком он открыл шлюзы, через
которые в причерноморские степи немедленно хлынули враждебные тюркские
племена, до той поры сдерживаемые хазарами. Сперва пришли печенеги. В XI в.
за ними последовали половцы (куманы), крайне воинственный народ, совершавший
такие жестокие набеги на плывущие из Киева в Царьград караваны, что в конце
концов это торговое движение совсем замерло. Походы, предназначенные
потеснить половцев, имели мало успеха; одна из таких катастрофических
кампаний, предпринятая в 1185 г., увековечена в "Повести о полку Игореве". В
середине XII в. русские князья перестали чеканить монету, из чего можно
заключить, что у них были серьезные финансовые затруднения и что происходило
раздробление хозяйственного единства страны. Киевские беды еще умножились в
1204 г., когда Четвертый крестовый поход захватил и разграбил Царьград, в то
же время открыв восточное Средиземноморье для христианского судоходства.
Иными словами, около 1200 г исчезли особые обстоятельства, в течение
предшествующих четырех столетий приведшие населенные восточными славянами
земли под единое правление.
Внутренние и внешние тенденции, тянувшие независимо друг от друга, но
в одну сторону, развязали мощные разрушительные силы и привели к тому, что
страна раздробилась на замкнутые и практически суверенные княжества. Тяга,
разумеется, была не в одном только направлении. Как и прежде, страна
продолжала управляться членами одной династии и исповедовать одну и ту же
веру, которая резко отделила ее от своих католических и мусульманских
соседей. Эти центростремительные силы с течением времени дали России
объединиться вновь. Но это случилось несколько столетий спустя, а в данный
момент перетянула центробежная сила. Движение было в сторону создания
земель, состоящих из хозяйственно независимых княжеств, каждое из которых в
силу внутренней логики имело тенденцию делиться и переделиваться до.
бесконечности.
В начальной стадии этого раздробления Киевское государство распалось
на три основных области: одну на севере с центром в Новгороде; другую на
западе и юго-западе, вскоре захваченную Литвой и Польшей; и третью на
северо-востоке, в районе между Окой и Волгой, где власть в конечном итоге
была взята княжеством Московским.
Самая зажиточная и культурная из этих областей лежала на
северо-западе. После падения Византии остатки русской заморской торговли
переместились на Балтийское море, и Новгород с зависимым от него Псковом
занял место Киева как деловое средоточие страны. Как прежде хазары и варяги,
новгородцы продавали сырье и ввозили преимущественно предметы роскоши. Из-за
своего северного расположения Новгород был не в состоянии обеспечить себя
продовольствием и вынужден был закупать зерно в Германии и в двуречьи Оки и
Волги. В Западной Европе, где к этому времени рабовладение практически
вывелось, не было рынка на рабов, традиционно являвшихся главным экспортным
товаром Руси, и челядь, таким образом, оставалась в России, что привело к
важным социально-экономическим последствиям, речь о которых ниже.
Процветание Новгорода зиждилось на тесном сотрудничестве с Ганзейским
союзом, чьим активным членом он сделался. Немецкие купцы основали постоянные
колонии в Новгороде, Пскове и нескольких других русских городах. От них
требовалось обещание сноситься с производителями товаров лишь через русских
посредников; взамен они получили полный контроль над всей заморской частью
дела, включая перевоз и сбыт. В поисках товаров для торговли с немцами
новгородцы разведали и колонизировали большую часть севера страны, раздвинув
пределы своего государства вплоть до Урала.
Около середины XII в. Новгород стал политически обособляться от
других киевских княжеств. Даже во время наивысшего расцвета киевской
государственности он пользовался в какой-то степени привилегированным
положением, возможно потому, что был старшим из варяжских городов и
поскольку близость к Скандинавии помогала ему несколько тверже противостоять
ославяниванию. Сложившийся в Новгороде порядок правления во всех своих
главных чертах напоминал форму, известную из историй средневековых
городов-государств Западной Европы. Большая часть богатства находилась в
руках не князей, а сильных торговых и земледельческих фамилий. Юридическое
отмежевание государственного имущества от имущества, выделяемого на нужды
князя, произошло в Новгороде уже в XIV в., если не раньше (в Москве, как мы
отметим ниже, это случилось только спустя пять столетий) Вследствие этого
государство здесь сделалось юридическим лицом довольно рано.3 Задача
расширения земель княжества, в других местах взятая на себя князьями, в
Новгороде выполнялась деловыми людьми и крестьянами. Поскольку в умножении
новгородского богатства и земель князья играли второстепенную роль, они
пользовались относительно малой властью. Главной их задачей было отправление
правосудия и командование ратью города-государства. Все прочие политические
функции лежали на вече, которое после 1200 г стало средоточием новгородского
суверенитета Вече избирало князя и устанавливало правила, которых он был
обязан держаться. Старейшая из соответствующих договорных грамот относится к
1265 г Правила эти отличались строгостью, особенно в вопросах финансовых
Князь владел неким имуществом, однако и ему и его дружинникам недвусмысленно
запрещалось обзаводиться поместьями и челядью на территории Новгорода и даже
эксплуатировать промыслы без позволения веча. Князь не мог поднимать
налогов, объявлять войну и заключать мир и каким бы то ни было образом
вмешиваться в деятельность новгородских учреждений и в политику города
Иногда ему конкретно воспрещалось входить в прямые сношения с немецкими
купцами Эти ограничения ни в коей мере не были пустой формальностью, о чем
свидетельствует изгнание из Новгорода князей, обвиненных в выходе за пределы
своих полномочий, в один особенно бурный период в Новгороде за 102 года
перебывали один за другим 38 князей Вече также распоряжалось гражданским
управлением города и при надлежащих ему волостей и назначало церковного
владыку Решающая власть на вече находилась в руках новгородских бояр,
патрициата, ведущего свое происхождение от старой дружины и состоящего из
сорока виднейших фамилий, каждая из которых организовывалась в корпорацию
вокруг личности святого-покровителя какого-либо храма. Эти фамилии
монополизировали все высокие должности и в немалой степени определяли
характер принимаемых на вече решений. Независимость их не знала себе подобия
ни в одном русском городе ни тогда, ни после. Несмотря на свою гордыню,
Господин Великий Новгород, однако, не имел сильных общеземских амбиций.
Довольствуясь торговлей и своей собственной, не стесняемой извне жизнью, он
не пытался сделаться вместо Киева политическим центром страны. Экономическая
необходимость, в случае торговли с Византией призывавшая к национальному
объединению, не требовала его в торговле с ганзейскими купцами.
*3 Н. Н. Дебельский Гражданская дееспособность по русскому праву до
конца XVII века СПб 1903, стр. 321
<<страница 57>>
В западных и юго-западных областях бывшего Киевского государства дело
обстояло поиному. Своими постоянными набегами печенеги и половцы сделали
невыносимой жизнь славянских поселенцев в черноземном поясе и прилегающей к
нему лесной полосе, и тем пришлось покинуть степи и отступить под прикрытие
леса. Насколько сильно упало значение Киева еще задолго до его разрушения
татарами в 1241 г., можно судить по отказу суздальского князя Андрея
Боголюбского перебраться в завоеванный им в 1169 г. город и вступить в
звание великого князя; он предпочел отдать Киев младшему брату и остался в
своих владениях в глубине леса.
В течение XIII-XIV вв. основная территория былого Киевского
государства - бассейн Днепра и его притоков - попала под власть литовцев.
Заполняя вакуум, созданный распадом Киевского государства, они не встретили
большого сопротивления и скоро сделались хозяевами западной и юго-западной
Руси. Великий князь литовский не вмешивался во внутреннюю жизнь завоеванных
княжеств И не стеснял местных институтов и традиций Мелкие князья стали его
вассалами, платили ему дань и служили ему во время войны, но в остальном им
никак не Досаждали. У великого князя было меньше земли, чем у князей и их
дружинников, вместе взятых Это неблагоприятное распределение богатства
заставляло его внимательно прислушиваться к пожеланиям Рады, составленной из
его виднейших вассалов. Если в Новгороде князь напоминал выборного
президента, то великий князь Литовской Руси немало походил на
конституционного монарха.
В 1388 г Польша и Литва вошли в династический союз, вслед за чем
территории Литвы и литовской Руси постепенно соединились. Затем управление
подверглось некоторой централизации, исчезли старые литовские институты, но,
тем не менее, никак нельзя было назвать централизованным правительство этой
монархии, состоявшей из двух народностей. Высшие классы восточных областей
выгадали от постепенного упадка польской монархии, добыв себе всевозможные
вольности и привилегии, такие как право собственности на свои земельные
владения, облегчение условий правительственной службы, доступ к
административным должностям и участие в избрании польских королей. Литовское
дворянство; бывшее частью католическим, частью православным, сделалось
настоящей аристократией. Польша-Литва вполне могли бы поглотить большую
часть русского населения и устранить необходимость создания отдельного
русского государства, не будь религиозного вопроса. В начале XVI в. Польша
колебалась на пороге протестантизма. Ее отпадение от Рима было в конечном
итоге предотвращено огромными усилиями католической церкви и ее иезуитской
ветви. Отведя эту опасность, Рим вознамерился не только истребить в
польско-литовской монархии последние следы протестантизма, но и заставить
живущее там православное население признать свою власть. Эти попытки
увенчались кое-каким успехом в 1596 г., когда часть православной иерархии в
литовских землях образовала униатскую церковь, православную по обряду, но
подвластную Риму. Большинство православного населения отказалось, однако,
сделать то же самое и стало ждать помощи с востока. Этот религиозный раздел,
пуще усугубленный контрреформацией, породил большую вражду между поляками и
русскими и не дал литовско-польскому государству стать потенциальным
средоточием национальных русских чаяний.
Таким образом, ни Новгород, ни Польша-Литва, несмотря на свое
богатство и высокую культуру, не были в состоянии вновь объединить восточных
славян: один из-за своего узкого, чисто коммерческого кругозора, другая -
из-за сеющего распрю религиозного вопроса. В отсутствие других кандидатов
эта задача легла на плечи самой бедной и отсталой области России,
расположенной на северо-востоке у слияния Волги и Оки.
Когда Киевское государство находилось на вершине своего расцвета, эта
область была третьестепенным пограничным районом. Население там было все еще
по преимуществу финским; по сей день почти все тамошние реки и озера носят
финские названия. Подъем области начался в XII в., когда ее главный город
Ростов Великий сделался наследственной собственностью младшей ветви семьи
великого князя киевского Владимира Мономаха. Первый самостоятельный
правитель Ростова младший сын Мономаха Юрий Долгорукий (ок. 1090-1157)
оказался весьма предприимчивым колонизатором. Он выстроил множество городов,
деревень, церквей и монастырей и щедрыми земельными пожалованиями и
освобождением от налогов переманивал в свои владения поселенцев из других
княжеств. Эта политика была продолжена его сыном Андреем Боголюбским (ок.
1110-1174). Проделанный М. К. Любавским тщательный анализ исторической
географии Ростовского края обнаружил, что уже к концу XII в. он был наиболее
плотно населенным районом России.*4 Переселенцы устремились сюда со всех
сторон,- из Новгорода, западных земель и степи,- привлеченные освобождением
от налогов, безопасностью от набегов кочевников и относительно добрым
качеством почвы (район Волги-Оки пересекается полосой чернозема с
содержанием перегноя в 0,5-2%). Колонисты поступали здесь точно так же, как
за несколько столетий до этого, придя в Россию,- сперва сооружая остроги, а
потом рассыпаясь вокруг них небольшими поселениями, состоящими из
одного-двух дворов. Славяне затопили туземное финское население и в конце
концов ассимилировали его смешанными браками. Смешение двух народностей
произвело новый расовый тип великороссов, у которых из-за примеси
финно-угорской крови появились некоторые восточные черты (например,
скуластость и маленькие глаза), отсутствующие у других славян.
*4 М. К. Любавскнй, Образование основной государственной территории
великорусской народности, Л., 1929.
Княжество Ростовское со временем стало колыбелью нового русского
государства - государства Московского. Русская историография традиционно
полагала, что, само собой разумеется, Московское государство является прямым
преемником Киевского и что державная власть, которой некогда владели великие
князья киевские, перешла от них в руки московских правителей. Западные
Ученые также по большей части признают прямую преемственность между Киевом и
Москвой. Вопрос, однако, отнюдь не очевиден. Ключевский первым подчеркнул
коренные различия между северо-восточными княжествами и Киевским
государством. Впоследствии Милюков показал, что традиционная схема берет
начало в писаниях московских публицистов конца XV- начала XVI в.,
старавшихся поддержать московские притязания на всю Россию, особенно на
земли, находившиеся тогда под властью Литвы; у них она была некритически
заимствована историками периода империи. Взяв критику Ключевского и Милюкова
за отправную точку, украинский историк Михаил Хрущевский пошел еще дальше,
утверждая, что законных преемников Киева следует искать в западных
княжествах Галиче и Волыни, впоследствии захваченных Литвой, поскольку
именно здесь живее всего сохранились киевские традиции и институты. Москва,
по его понятию, являлась новым политическим образованием.*5.
*5 П. Милюков Главные течения русской исторической мысли. М., 1898.
стр. 192-204. В. И. Ламанский. ред. Статьи по славяноведению, СПб. 1904. I,
стр. 298-304.
Не берясь разрешать спора, ведущегося между историками о том,
притязания какой народности, великорусской или украинской, на киевское
наследие имеют под собою более твердую почву, нельзя игнорировать важную
проблему, поднятую критиками теории о прямой преемственности между Киевом и
Москвой. В Московском государстве и в самом деле были введены существенные
политические новшества, создавшие в нем строй, весьма отличный от киевского.
Происхождение многих из этих новшеств можно вести от того, каким образом
сложилось Московское государство. В Киевской Руси и во всех вышедших из нее
княжествах, кроме северо-восточных, население появилось прежде князей:
сперва образовались поселения и лишь потом политическая власть.
Северо-восток, напротив, был по большей части колонизирован по инициативе и
под водительством князей; здесь власть предвосхитила заселение. В результате
этого северовосточные князья обладали такими властью и престижем, на,
которые сроду не могли рассчитывать их собратья в Новгороде и Литве. Земля,
по их убеждению, принадлежала им; города, леса, пашни, луга и речные пути
были их собственностью, ибо строились, расчищались и эксплуатировались по их
повелению. Такое мнение предполагало также, что все живущие на их земле люди
были их челядью либо съемщиками; в любом случае, они не могли претендовать
на землю и обладать какими-либо неотъемлемыми личными "правами". Так на
северо-восточной окраине сложилось некое собственническое мировоззрение;
пронизав все институты политической власти, оно придало им характер, подобия
которого было не сыскать ни в других частях России, ни в Европе.
Собственность в средневековой России обозначалась термином "вотчина".
Он постоянно встречается в средневековых летописях, духовных грамотах и
договорах между князьями. Корень его "от" тот же, что и в слове "отец".
Вотчина по сути дела есть точный эквивалент латинского patrimonium'a и,
подобно ему, обозначает собственность и полномочия, унаследованные от отца.
Когда не существовало твердых юридических дефиниций собственности и суда,
где можно было бы отстоять свои притязания на нее, приобретение путем
наследования было если и не единственным, то наверняка наилучшим
доказательством владельческого права. "Оставленное мне отцом" значило
"неоспоримо мое". Такой язык легко понимали в обществе, в котором все еще
живы были патриархальные порядки. Между разными видами собственности не
проводили никакого различия: вотчиной было и поместье, и рабы, и ценности, и
права на рыболовство и разработку недр, и даже предки, или родословная. Еще
важнее,- что ею была и политическая власть, к которой относились как к
товару. В этом нет ничего странного, если учесть, что в древней Руси
политическая власть по сути дела означала право налагать дань, которым
обладала группа иноземных завоевателей, то есть она являлась экономической
привилегией и мало чем еще. Вполне естественно, в таком случае, что
многочисленные дошедшие до нас духовные грамоты северо-восточных князей
читаются как обыкновенные инвентаризационные описи, в которых города и
волости без разбору свалены в одну кучу с ценностями, садами, мельницами,
бортями и конскими табунами. Иван I в своей духовной называет московское
княжество своей вотчиной и в таком качестве считает себя вправе завещать его
сыновьям. Духовная грамота Ивана внука Дмитрия Донского (ок. 1389 г.)
определяет как вотчину не только княжество Московское, но и великокняжеское
звание. В своем формальном, юридическом аспекте духовные русских князей до
такой степени походили на обычные гражданские документы, что их Даже
свидетельствовали третьи лица.
Читайте Пайпса...
Будучи частной собственностью, княжества на северо-востоке (и лишь
там) передавались по наследству в согласии с владельческими традициями
русского обычного права, то есть сперва какое-то имущество отказывалось
женщинам и также обычно церковным учреждениям, а потом они делились на
примерно равноценные доли для распределения между наследниками мужского
пола. Такая практика может показаться странной современному человеку,
привыкшему считать государство неделимым, а монархию наследной по праву
первородства. Однако право первородства есть сравнительно новое явление.
Хотя его иногда придерживались в первобытных обществах, античность его не
знала; оно не было известно ни римлянам, ни варварам-германцам и почти не
встречалось в странах ислама. Оно появилось впервые там, где роль
собственности не ограничивалась лишь прокормом ее владельца, то есть где ее
назначение - позволить ему отправлять военную и иную службу - предполагало,
что ее нельзя урезать ниже какого-то оптимального минимума. На Западе право
первородства стало утверждаться со времени бенефиций, жалованных Карлом
Великим. С распространением феодализма и условного землевладения оно
получило широкое признание в Европе. Связь между условным землевладением и
правом первородства особенно заметна в случае Англии, где аллодиальная
собственность была развита меньше всего, а право первородства - больше
всего. Право первородства пережило феодализм в Западной Европе по Двум
причинам. Одной из них было растущее знакомство с римским правом, которое не
знало условного землевладения и имело обыкновение отметать в сторону
многочисленные ограничения, накладываемые на наследника феодальным обычаем,
превращая в прямую собственность то, что было задумано как сорт опеки.
Другой был рост капитализма, давший младшим сыновьям заработать себе на
жизнь без того, чтобы непременно наследовать часть родительского имущества.
Однако право первородства так и не пустило корней в России, поскольку здесь
не было ни одного из условий, надобных для его появления, в том числе знания
римского права и возможностей кормиться с промышленности или торговли.
Твердый принцип русского обычного права состоял в разделе всего имущества
равными долями между наследниками мужского пола, и все попытки правительства
поломать эту традицию окончились неудачей. По смерти одного из
северо-западных князей его княжество дробилось между сыновьями, каждый из
коих получал свою долю, или удел. Так и делалось на частных владениях.
Сделалось привычкой проводить аналогию между уделом и appanage, термином из
словаря французского феодализма. Бельгийский медиевист Александр Эк
(Alexander Eck) совершенно правильно критикует эту аналогию на том
основании, что хотя термины "удел" и appanage обозначают имущество, или
"кормление", которое правитель отказывает сыновьям, во Франции этот институт
сводился лишь к пожизненному пожалованию, возвращаемому в казну по смерти
держателя, тогда как удел есть наследственная собственность, даваемая в
бессрочное пользование.*6
*6 Alexandre Eck, Le Moyen Age Russe (Paris 1933), p. 43.
Удел, наследуемый русским князем от отца, делался его вотчиной,
которую, когда приходило ему время писать духовную грамоту, он в свою
очередь дробил (вместе с новоприобретенными землями) дальше между своими
сыновьями. Такой обычай вел к неуклонному уменьшению северо-восточных
княжеств, часть из которых урезалась до размера мелкого имения. Эпоха, на
протяжении которой шло это дробление,- с половины XII до половины XV в., -
известна в исторической литературе под именем "удельного периода".
Одна из постоянных опасностей исторического изучения связана с
трудностью различения теории от практики, трудности, присутствующей в России
больше, чем в других странах, ибо здесь амбиция всегда расположена бежать
далеко впереди наличных возможностей. Хотя в теории княжество принадлежало
князю, в действительности ни у кого из удельных правителей не было ни денег,
ни администрации, чтобы утвердить свои владельческие притязания. В
средневековой России настоящая собственность на землю и все другие природные
богатства (в отличие от собственности теоретической) устанавливалась точно
так, как это представляли себе Локк и иные классические теоретики, а именно
"выведением" предметов из "первобытного состояния" и "соединения" их со
своим трудом. Типичное княжество на девять десятых состояло из девственной
природы и представляло собой, таким образом, res nullius. Ключевский
следующим образом описывает, как в удельной Руси складывалась собственность
на землю помимо наследования:
Эта земля моя, потому что мои люди, ее обрабатывающие, мною к ней
привязанные,- таков был диалектический процесс усвоения мысли о частной
земельной собственности первыми русскими землевладельцами. Такая юридическая
диалектика была естественна в то время, когда господствующим способом
приобретения земельной собственности на Руси служило занятие никому не
принадлежащих пустынных пространств.*7
*7 В. О. Ключевский, с"Подушная подать" и отмена холопства в России,
в Опыты и исследования. Первый сборник статей. Петроград, 1918. стр. 315-16.
Будучи не в состоянии колонизировать пустоши собственными силами, но
стремясь заселить их, ибо поселенцы умножали богатство края и приносили
доход, князья домогались, чтобы к ним переселялись зажиточные
военно-служилые люди, монастыри и крестьянские семьи. Таким образом, в
каждом удельном княжестве образовалось три основных разряда землевладения:
1. частные земли князя, непосредственно им эксплуатируемые; 2. владения
землевладельцев и монастырей; и 3. так называемые "черные земли",
возделываемые вольными крестьянами. В хозяйственном отношении эти три
разряда за исключением размера не сильно отличались друг от друга. Удельная
Русь не знала больших латифундий. Даже крупнейшие владения состояли из
множества крошечных ячеек - деревенек в один-два двора, рыбных ловель,
бортей, садов, мельницу рудничков,- разбросанных как попало по речным
берегам и росчистям.
Князь был крупнейшим землевладельцем удельного государства. Львиная
доля его доходов поступала от эксплуатации его личных земель; экономическое
могущество князя основывалось на его oikos'e, его дворцовой собственности,
обрабатываемой и управляемой рабочей силой, составленной в одних княжествах
по большей части, а в других исключительно из несвободных людей, холопов.
Холопы брались из двух основных источников. Одним была война; многие холопы
являлись пленниками или потомками пленников, захваченных в столь часто
происходивших в удельный период набегах на соседние княжества и вылазках в
лесную глушь. Другим источником была беднота, которая либо понуждалась идти
в кабалу по неуплате долгов, либо попадала в нее добровольно в поисках
покровительства и защиты. Исторический опыт подсказывает, что в хозяйстве,
основанном на рабском труде, решающим фактором бывает предложение, а не
спрос, то есть хозяйство такого типа может появиться из-за наличия большого
числа рабов, для которых надо изыскать работы.*8 Разрыв торговли с Византией,
где имелся большой спрос на рабов, образовал в России XII- XIII вв. излишек
живого товара. Известны случаи, когда вслед за успешной военной кампанией
пятерых рабов продавали за стоимость одной козы. Такой избыток, вероятно,
давал удельным князьям очень сильный побудительный мотив для поворота к
эксплуатации земли. Основным занятием в дворцовом хозяйстве удельного князя
было хлебопашество. Удовлетворить нужду княжеского двора в зерне было
нетрудно, а излишки его девать было почти некуда; кое-что закупал Новгород,
однако и его потребности были ограничены, а что касается перегонки его на
спиртное, то этому искусству русские выучились у татар только в XVI в.
Энергия в основном уходила в промыслы, увлечение которыми превратило иные
княжеские дворы в оживленные коммерческие предприятия. Нижеследующее
описание относится к более поздней эпохе, однако в своих главных чертах оно
действительно и для удельного периода:
Резиденция князя в XV в., будь то Москва, Переяславль-Рязанский,
Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но и
центром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине является
хозяйский двор, хозяйская усадьба. В духовных грамотах московских князей
Москва-усадьба нередко даже заслоняет собою Москву - столицу княжества.
Москва XV в. окружена кольцом рассыпанных по берегам Москвы-реки и Яузы сел,
деревень и починков, принадлежащих великим и удельным князьям; на посаде и в
городе расположены их дворы, сады и псарни, целые слободы княжеских
мастеров, огородников, садовников; на Яузе, на Неглинной, на Клязьме рядами
тянутся княжеские мельницы. Вдоль низких берегов Москвы-реки и Ходынки
раскинуты обширные заливные луга и покосы, принадлежащие им. Окрестности
Москвы заселены княжескими оброчниками и купленными людьми, княжескими
промышленниками - бобровниками, сокольничими, псарями, конюхами. За
Москвой-рекой тянутся бортные леса, Добрятинская борть с разбросанными по
ней деревнями княжеских бортников (пчеловодов). Среди всех этих сел и
деревень, садов и огородов, псарен и мельниц Кремль, наполовину застроенный
княжескими дворами, с их службами - дворцами и житницами, с сокольней и с
дворами портных и. мастеров, носит яркие черты большой усадьбы,
господствующей над всей этой пестрой картиной княжеского хозяйства. Такой же
характер большой усадьбы носили и прочие княжеские резиденции: в
Переяславле, столице Рязанского княжества, тот же ряд княжеских дворов; под
городом княжеские мельницы, поля и луга; на посаде сидят принадлежащие
князьям рыболовы и ястребники, за городом - их бортники окологородные.*9
*8 Рабовладельческое хозяйство Америки составляет исключение из этого
правила.
*9 С. В. Бахрушин, "Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.",
в его Научные труды, М., 1954, II, стр. 14.
<<страница 66>>
Управление этими сложными хозяйствами вверялось дворовому штату
княжеской усадьбы, который тоже состоял в основном из холопов; однако и
вольные люди на таких должностях находились в полукабальном состоянии в том
смысле, что не могли уйти от хозяина без разрешения. Главным управителем
двора был "дворецкий", или "дворский"; под его руководством служили всякие
люди, надзиравшие за конкретными источниками дохода: один смотрел за
бортями, другой заведовал садами, третий - соколами. Доходная собственность
носила название "путь", а надзиравший за нею управитель звался "путным
боярином", или "путником". Путному боярину выделялись деревни и промыслы, на
счет доходов с которых он кормился со своим штатом. Административные функции
на княжеском дворе организовывались по хозяйственному принципу, то есть
путный боярин творил суд и расправу и командовал холопами и прочими
крестьянами в своем собственном хозяйственном ведомстве. Он обладал такой же
властью над жителями деревень и городов, назначенных в его личное кормление.
За пределами княжеского владения управление было сведено до минимума.
Светские и церковные землевладельцы обладали широкими иммунитетами,
позволявшими им облагать податями и судить население своих поместий, тогда
как у черных крестьян было самоуправление в виде общинных организаций.
Однако постольку, поскольку имелась необходимость отправлять определенные
публичные функции (например, собирать подати, а позднее, после татарского
завоевания,- дань), они вверялись дворецкому и его штату. Таким образом,
дворцовая администрация выступала в двойном качестве: главное ее дело -
управление княжеским хозяйством - по необходимости дополнялось руководством
всем княжеством в целом, что является непременной чертой всех режимов
вотчинного типа.
Как и можно было ожидать, холопы, на которых были возложены
административные обязанности, вскоре отмежевались от занятых физическим
трудом собратьев и составили касту, находящуюся где-то на полдороге между
вольными и подъяремными людьми. В некоторых источниках эти две категории
определяются как "приказные" и "страдные" люди. В силу своих обязанностей и
предоставляемой им власти первые составляли как бы низший разряд знати. В то
же время официально у них не было вообще никаких прав, и свобода
передвижения их была строго ограничена. В договорные грамоты удельных князей
обычно вносились пункты, обязывающие договаривающиеся стороны не
переманивать друг у друга дворовых слуг, обозначавшихся такими именами как
"слуги подворские", "дворные люди", или, коротко, "дворяне". Эта группа
людей впоследствии сделалась ядром главного служилого класса Московской Руси
и России периода империи.
<<страница 67>>
Так обстояло дело в частных владениях удельного князя. За пределами
своего поместья князь обладал ничтожно малой властью. С населения в целом
ему не причиталось ничего, кроме податей, и оно могло, как ему
заблагорассудится, переселяться из одного княжества в другое. Право вольных
людей бродить по Руси твердо укоренилось в обычном праве и было официально
признано в договорных грамотах князей. Существование его, разумеется, являло
собой аномалию, ибо, хотя приблизительно с 1150 г. русские князья
превратились в территориальных властителей с сильно развитой владельческой
психологией, дружинники и простолюдины, живущие на их земле, продолжали
вести себя так, как будто Русь все еще остается собственностью всей
династии. Первые поступали на службу, а вторые арендовали землю там, где
условия были им больше по душе. Разрешение этого противоречия является одной
из главных тем Московского периода русской истории. Произошло это разрешение
лишь в середине XVII в., когда московские правители -- к тому времени цари
всея Руси - сумели, наконец, заставить и военно-служилый класс, и
простолюдинов сидеть на месте. До этого же на Руси были оседлые правители и
бродячее население. Удельный князь мог облагать податью жителей всего своего
государства, но не мог указывать ее плательщикам, как им жить; у него не
было подданных и, следовательно, не было публичной власти. Помимо князей,
единственными землевладельцами северо-восточной Руси в средние века были
духовенство и бояре. Разбор церковной собственности мы отложим до главы,
посвященной церкви (Глава 9), а здесь коснемся лишь светского землевладения.
В удельный период термин "боярин" обозначал светского землевладельца, или
сеньора.*10 Предки этих бояр служили в дружинах киевских князей. Находя,
подобно им, все меньше и меньше возможностей нажиться на заграничной
торговле и грабительских набегах, они повернулись в XI-XII вв. к
эксплуатации земли. Князья, будучи не в состоянии предложить им жалованье
или добычу, теперь раздавали им землю из своих громадных запасов
необработанной пустоши. Эта земля жаловалась в вотчину; иными словами,
владелец мог отказывать ее своим наследникам. Статья 91-я "Русской Правды"
(Пространная редакция), свода законов, относящегося к началу XII в.,
заявляет, что если боярин не оставит после себя сыновей, владения его
переходят не в казну, а к дочерям; эта установка указывает, что к тому
времени бояре были абсолютными собственниками своих владений. По всей
видимости, бояре пользовались рабским трудом меньшие, чем князья. Большую
часть земли они сдавали в аренду съемщикам, иногда оставляя небольшую ее
долю себе для непосредственной эксплуатации холопами или арендаторами,
отрабатывающими ренту ("боярщина", позднее укороченная в "барщину").
Поместья покрупнее были копией княжеских хозяйств и, подобно им, управлялись
штатом домашних слуг, организованных по "путям". Богатые бояре были
практически суверенными правителями. Управители княжеского хозяйства редко
беспокоили их людей; иногда это официально запрещалось им иммунитетными
грамотами.
*10 В начале XVII в. оно стало обозначать почетный чин, жалуемый
виднейшим царским приближенным (числом не более тридцати), обладание который
давало право заседать в царской Думе. Здесь и далее слово "боярин"
используется в своем первоначальном смысле.
Светские вотчины были аллодиальной собственностью. По смерти
владельца кое-какое имущество отказывалось вдове и дочерям покойного, вслед
за чем вотчина дробилась равными долями между наследниками мужского пола.
Вотчину можно было свободно продать. В позднейшее время, в середине XVI в.,
московская монархия ввела законодательство, дававшее роду вотчинника право
выкупить в течение определенного периода (сорока лет) имущество, ранее
проданное им посторонним лицам. В удельный период таких ограничений не было.
Хотя бояре почти непременно отправляли военную службу (в немалой степени по
той причине, что дохода со своих владений им не хватало), земля их
представляла собой аллод, и они не были обязаны служить князю, на чьей
территории находилось их поместье. В Киевской Руси дружина состояла из
вольных людей, выбиравших себе предводителей и служивших им по своему
желанию. Эта традиция уходила корнями в обычаи древних германцев, в
соответствии с которыми вожди собирали вокруг себя временные отряды
добровольцев (comites). Свобода выбирать себе вождя имела широкое
распространение между германскими народами, включая норманнов, покуда ее не
стеснили узы вассалитета. В России обычай вольной службы пережил
раздробление Киевского государства и продержался весь удельный период.
Положение бояр немало походило на положение гражданина современного
западного государства, который платит налог на недвижимость местным властям
или государству, где владеет собственностью, однако имеет законное право
проживать и работать, где хочет. Юридический обычай гарантировал русским
боярам право поступать на службу князю по своему выбору; они могли даже
служить иноземному правителю, такому как великий князь Литовский. Княжеские
договорные грамоты нередко содержали пункты, подтверждающие это право и
прибегающие обыкновенно к стандартной формуле: "а боярам и слугам нашим межи
нас вольным воля". Служилый человек мог покинуть своего князя практически
без предупреждения, воспользовавшись своим правом "отказа". Этим
обстоятельством объясняется, почему в управлении своими личными владениями
удельные князья предпочитали использовать холопов и полусвободных слуг.
Обрабатываемая земля, не эксплуатируемая ни князем, ни светскими и
церковными вотчинниками, являлась "черной", то есть подлежащей податному
обложению (в отличие от освобожденной от оного "белой" церковной и служебной
земли). Состояла она по большей части из пашни, расчищенной в лесу
крестьянами по своей инициативе, однако в эту категорию нередко включались и
города и торговые пункты. Крестьяне были организованы в самоуправляющиеся
общины, члены которых сообща занимались большой частью полевых работ и
раскладывали между собой податные обязательства. Юридический статус черной
земли был довольно двусмысленным. Крестьяне вели себя так, как будто она
была их собственностью, продавали ее и передавали по наследству. Юридически,
однако, она им не принадлежала, о чем свидетельствует тот факт, что земля
крестьян, умерших, не оставив мужского потомства, присоединялась к владениям
князя, а не передавалась потомкам женского пола, как происходило с боярской
землей. Черные крестьяне были в любом смысле вольными людьми и могли
переселяться, куда хотели; как славно говорили в то время, перед ними
простирался через всю Россию "путь чист, без рубежа". Подати, которые они
платили князю, являлись по сути дела формой ренты. Периодически их навещали
слуги с княжеского двора, а так они жили замкнутыми независимыми общинами.
Они, как и бояре, не были подданными князя, но его арендаторами, и отношения
между ними носили скорее частный (хозяйственный), нежели чем публичный
(политический) характер.
Из всего, сказанного об удельном княжестве, должно быть очевидно, что
публичная власть средневекового русского князя, его imperium, или
jurisdictio, отличалась крайней слабостью. У него не было способа принудить
кого-либо, кроме своих холопов и слуг, исполнять свою волю; а любой другой
человек - ратник, крестьянин, купец - мог уйти от него и перебраться из
этого княжества в чье-нибудь еще. Иммунитетные грамоты, первоначально
дававшиеся для привлечения переселенцев, в конечном итоге привели к выводу
из княжеской юрисдикции большой части жителей церковных и светских вотчин.
Вся реальная власть удельного князя вытекала из его собственности на землю и
холопов, то есть из его положения, которое римское право определило бы как
статус dominus'a. Именно по этой причине можно сказать, что российская
государственность с самого начала приобрела решительно вотчинный характер,
корни которого лежат в отношениях не между государем и подданными, а между
сеньором и полусвободной рабочей силой его поместья.
Северо-восточная Русь удельного периода во многих, отношениях
напоминает феодальную Западную Европу. Мы видим здесь то же самое
раздробление государства на небольшие, замкнутые, полусуверенные ячейки и
замену публичного порядка личными отношениями. Мы также находим здесь
некоторые знакомые феодальные институты, такие как иммунитеты и манориальное
судопроизводство. Исходя из этих сходных черт, Н. П. Павлов-Сильванский
утверждал, что между XII и XVI вв. в России существовал строй, являвшийся, с
мелкими вариациями, феодальным в самом полном смысле этого слова.*11 Эта
точка зрения сделалась обязательной для коммунистических историков, однако
ее не разделяет подавляющее большинство современных ученых, не стесненных
цензурными путами. Как и во многих других спорных вопросах, много зависит
здесь от того, какой смысл вкладывается в то или иное понятие, а это, в свою
очередь, зависит в данном случае от того, ищет исследователь сходные черты
или отличия. На протяжении последних десятилетий широко распространился
обычай вкладывать в исторические понятия насколько возможно широкий смысл с
тем, чтобы уместить в одну рубрику явления из истории самых разных народов и
эпох. Там, где строят историческую социологию или типологию исторических
институтов, и в самом деле, видимо, можно не без пользы употребить
"феодализм" как термин, обозначающий любой строй, характеризующийся
политической раздробленностью, частным правом и натуральным хозяйством,
основанным на несвободной рабочей силе. В таком толковании "феодализм"
представляет собой распространенное историческое явление; можно сказать, что
в свое время через него прошли многие страны. Если же, однако, пытаться
установить, что именно обусловило такое разнообразие политических и
общественных институтов, существующих в современном мире, то от применения
столь широкого термина проку будет немного. В частности, чтобы узнать,
отчего в Западной Европе сложилась система институтов, отсутствующих в
других местах (если только их не завезли туда европейские эмигранты),
необходимо выделить черты, отличавшие феодальную Западную Европу от прочих
"феодальных" обществ, после чего становится очевидным, что некоторые
элементы западноевропейской разновидности феодализма нельзя обнаружить в
других местах, даже в таких странах, как Япония, Индия и Россия, прошедших
через долгие периоды падения централизованной власти, господства частного
права и отсутствия рыночного хозяйства.
*11 Суммируется в его Феодализм в древней Руси, СПб. 1907. Блестящая
критика данной позиции и анализ всей проблемы российского "феодализма"
содержится в П. Б. Струве. "Наблюдения и исследования из области
хозяйственной жизни и права древней Руси", Сборник Русского Института в
Праге, 1929. I, стр. 389-464.
Читайте Пайпса...
Западноевропейский феодальный строй можно свести к трем элементам: 1.
политической раздробленности; 2. вассалитету; и 3. условному землевладению.
Мы найдем, что эти элементы в России либо вообще не существовали, либо, если
и имелись, то выступали в совершенно ином историческом контексте и привели к
диаметрально противоположным результатам.
(1) После Карла Великого политическая власть на Западе, в теории
принадлежавшая королю, была присвоена графами, маркграфами, герцогами,
епископами и прочими могущественными феодалами. De jure, статус
средневекового западного короля как единственного богопомазанного властителя
не оспаривался даже тогда, когда феодальный партикуляризм достиг своего
зенита; однако была подорвана его способность пользоваться номинально
находившейся в его распоряжении властью. "Теоретически феодализм никогда не
упразднял королевской власти; на практике же могущественные сеньоры, если
можно так выразиться, вынесли королевскую власть за скобки".*12
*12 Jean Touchard, Histoire des idees politiques (Paris 1959), I, стр
159
Того же нельзя сказать про Россию, по двум причинам. Во-первых,
Киевское государство, в отличие от империи Карла Великого, не прошло периода
централизованной власти. Таким образом, в удельной Руси не могло быть
никакого номинального правителя с законными притязаниями на монополию
политической власти; вместо этого там имелась целая династия мелких и
крупных князей, обладавших одинаковыми правами на королевский титул. Здесь
нечего было "выносить за скобки". Во-вторых, ни одному средневековому
русскому боярину или церковному иерарху не удалось присвоить себе княжеской
власти; раздробление происходило изза умножения князей, а не из-за
присвоения княжеских прерогатив могущественными вассалами. Как будет
отмечено в главе Третьей, эти два взаимосвязанных обстоятельства имели
глубокое влияние на процесс становления царской власти в России и на
характер русского абсолютизма.
(2) Вассалитет представлял собою личностную сторону западного
феодализма (так же, как условное землевладение являло собою его материальную
сторону). Он был договорными отношениями, в силу которых властитель
обязывался предоставить содержание и защиту, а вассал отвечал обещанием
верности и службы. Взаимные обязательства, скрепленные церемонией
коммендации, воспринимались заинтересованными сторонами и обществом в целом
весьма серьезно. Нарушение условий договора любой из сторон аннулировало
его. С точки зрения развития западных институтов следует особо выделить
четыре аспекта вассалитета. Прежде всего, он представлял собою персональный
договор между двумя лицами, имеющий силу лишь в течение их жизни; он
прекращал свое действие по смерти одного из них. Он подразумевал личное
согласие: вассальные обязательства не переходили по наследству.
Наследственный вассалитет появился только в конце феодальной эры; считают,
что он был одной из важнейших причин упадка феодализма. Во-вторых, хотя
первоначально вассалитет являлся договором между двумя лицами, благодаря
умножению числа вассалов он создал целую сеть взаимоотношений между самыми
разными людьми; побочным продуктом его было установление прочных социальных
уз между обществом и правительством. В-третьих, обязательства вассалитета
распространялись на его сильнейшую сторону - сеньора - ничуть не в меньшей
степени, чем на слабейшую -г вассала. Невыполнение сеньором своих договорных
обязательств освобождало вассала от необходимости соблюдать свои.
"Своеобразие [западного феодализма],- писал Марк Блох (Маrc Bloch),
сравнивая его с одноименным периодом в Японии,- заключалось в том, что он
придавал огромное значение понятию договора, обязательного для властителей;
и таким образом, хотя по отношению к бедным он носил угнетательский
характер, он воистину оставил в .наследство нашей западной цивилизации
нечто, что мы и по сей день находим вполне привлекательным".*13 Этим нечто,
разумеется, было право - идея, которая в свое время привела к учреждению
судов, сперва как средства разрешения тяжб между правителем и вассалом, а
впоследствии как постоянного элемента общественной жизни. Конституции,
которые в конечном итоге есть лишь обобщенные формы феодального договора,
происходят от института вассалитета. В-четвертых, помимо своей юридической
стороны, феодальный договор имел и нравственный аспект: в дополнение к своим
конкретным обязательствам правитель и вассал обещали проявлять по отношению
друг к другу добрую волю. Хотя эта добрая воля представляет собой весьма
расплывчатую категорию, она явилась важным источником западного понятия
гражданственности. Страны, в которых вассалитет либо отсутствовал, либо
означал лишь односторонние обязательства слабых по отношению к сильным, с
великим трудом пытаются вселить в своих чиновников и население то чувство
общего блага, в котором западные государства всегда черпали немалую долю
своей внутренней силы.
*13 Feudal Society (London 1961). р 452
Что же мы видим в России? Вассалитета в истинном смысле слова нет и в
помине.14* Русский землевладельческий класс - боярство - должен был носить
оружие, но не был обязан служить какому-либо конкретному князю. В отношениях
между князем и боярином не было и следа взаимных обязательств. На западной
церемонии коммендации вассал опускался на колени пред своим господином,
который символическим защитительным жестом покрывал его руки ладонью,
поднимал его на ноги и обнимал его. В средневековой России соответствующая
церемония заключалась в клятве ("целовании креста") и земном поклоне боярина
князю. Хотя иные историки утверждают, что отношения между князьями и боярами
регулировались договором, тот факт, что из русских (в отличие от литовских)
земель до нас не дошло ни единого документа такого рода, заставляет нас
всерьез усомниться в их существовании. В средневековой России отсутствуют
свидетельства взаимных обязательств, лежавших на князе и его слугах, и,
таким образом, какого-либо намека на юридические и нравственные "права"
подданных, что не порождало особой нужды в законоправии и суде. Ущемленному
боярину некуда было обращаться за справедливостью; у него был единственный
выход - воспользоваться своим правом перехода и переметнуться к другому
господину. Следует признать, что свобода отделения - "право", которым
боярин, можно сказать, и в самом деле обладал,- есть основополагающая -форма
личной свободы, которая, на первый взгляд, должна была способствовать
складыванию в России свободного общества. Однако свобода, которая не
зиждется на праве, неспособна к эволюции и имеет склонность обращаться
против самой себя; это акт голого отрицания, по сути своей отвергающий
какие-либо взаимные обязательства и просто крепкие отношения между
людьми.15*
*14 Вассалитет существовал в Литовской России. Иногда князья н бояре
из района Волги-Оки, пользуясь правом выбирать себе господина, становились
под защиту великого князя Литовского и заключали с ним договоры, делавшие их
его вассалами. Пример такого договора между великим князем Иваном
Федоровичем Рязанским и Витольдом, великим князем Литовским, заключенного
ок. 1430 г., можно найти в книге под ред. А. Л. Черепнина, Духовные и
договорные грамоты великих удельных князей XIV-XVI вв., М.-Л,, 1950, стр.
67-68. В северо-восточной Руси таких договоров, кажется, не знали.
*15 После 1917 г русские н подчиненные им народы уяснили это дорогой
ценой Щедрые ленинские обещания крестьянам, рабочим и национальным
меньшинствам, позволявшие им взять в свои руки землю и промышленность и
пользоваться неограниченным правом на самоопределение (обещания, дававшие
крайнюю степень свободы, но неоговоренные в законе и незащищенные судом), в
конечном итоге привели к совершенно противоположным результатам.
Способность бояр покидать своих князей, когда им заблагорассудится,
понуждала и князей вести себя так, как им заблагорассудится; и, поскольку в
конечном итоге росла-то именно княжеская власть, боярам не единожды пришлось
раскаиваться в этом своем драгоценном "праве". Когда Москва покорила всю
Русь, и больше не оставалось независимых удельных князей, под чью власть
можно было бы перебраться, бояре обнаружили, что оказались вообще без всяких
прав. Тогда им пришлось взвалить на себя весьма тяжелые служебные
обязательства, не получая ничего взамен. Хроническое российское беззаконие,
особенно в отношениях между стоящими у власти и их подчиненными, проистекает
в немалой степени из отсутствия какой-либо договорной традиции вроде той,
что была заложена в Западной Европе вассалитетом
Следует указать и на то, что в России не знали иерархии феодального
подчинения. Бояре поступали на службу только к князьям, и хотя те из них,
кто был побогаче, имели иногда своих собственных "вассалов", отсутствовали
разветвленные узы верности между князем, боярином и вассалом боярина и,
следовательно, не существовало всей сложной сети взаимозависимости, столь
характерной для западного феодализма и столь важной для политического
развития Запада.
(3) Материальной стороной западного феодализма был феод, то есть
собственность (земля или должность), временно жалуемая вассалу в качестве
вознаграждения за службу. Хотя современные ученые не считают больше, что
почти вся земля в феодальной Европе находилась в условном держании, никто не
ставит под сомнения того факта, что феод тогда был господствующей формой
землевладения. Практика предоставления собственности в условное владение
служилому классу известна и в других местах, однако сочетание феода с
вассалитетом есть уникально западноевропейское явление.
До самого недавнего времени полагали, что какая-то форма условного
землевладения была известна и в России, по крайней мере в 1330-х гг., когда
Иван Калита вставил; в свою духовную грамоту абзац, ссылавшийся, казалось,
на такой вид землевладения. Однако крупнейший знаток средневекового
землевладения в России С. В. Веселовский, показал, что эта точка зрения
основывается на превратном прочтении текстов и что на самом деле первые
русские феоды - поместья - появились лишь в 1470-х гг. в покоренном
Новгороде.*16 До того времени Россия знала единственную форму землевладения
- аллод (вотчину), не связанный с несением службы. Отсутствие в удельной
Руси какой-либо формальной зависимости между землевладением и несением
службы означало, что там отсутствовала коренная черта того феодализма,
который практиковался на Западе. Условное землевладение, появившееся в
России в 1470-х гг., было не феодальным, а антифеодальным институтом,
созданным абсолютной монархией с целью разгрома класса "феодальных" князей и
бояр (см. ниже, Глава 3). "Когда они [вольные люди в России] были вассалами,
у них не было еще государева жалованья, или по крайней мере не было
fiefs-terre, т. е. они сидели, главным образом, на своих вотчинах
(аллодах),- пишет Петр Струве.- А когда у них явились fiefs-terre, в форме
поместий, они перестали быть вассалами, т. е. договорными слугами".*17
*16 Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.-Л., 1947, I,
стр. 264, 283
*17 Струве, "Наблюдения", стр. 415. Струве использует термин
"вассалитет" идиосинкразически для обозначения службы, несомой добровольно,
а не под принуждением
В удельной Руси был институт, соответствовавший западному
fief-office,- "кормления", как назывались административные должности в
провинции. Назначения такого сорта, однако, всегда делались на ограниченный
срок (максимум два-три года) и не могли сделаться наследственной
собственностью своих держателей, как часто случалось с западным fief-office.
По сути дела, они представляли собой вознаграждение, выдаваемое преданным
слугам заместо денег, которых русским князьям вечно сильно не доставало.
Отсутствие в России феодальных институтов западноевропейского типа в
значительной мере обусловило отклонение политического развития этой страны
от столбовой дороги, которой шла Западная Европа. Феодализм часто
рассматривают как строй, органически противоречащий государственности; в
обыденной речи понятие "феодальный" подразумевает замкнутость,
дезорганизацию, недостаток гражданственности. Такое толкование, сделавшееся
популярным благодаря Французской революции и либеральным публицистам XIX в.,
не разделяется современными историками. Последние принимают во внимание
скрытые центростремительные тенденции, присущие западному феодализму, и
огромный вклад, внесенный им в становление современной государственности
Вассалитет показал себя превосходным заместителем государственной власти во
время ее упадка, а местами и исчезновения вслед за развалом империи
Каролингов. Когда западные короли неспособны были больше пользоваться
публичной властью территориальных правителей, у них все еще оставалась
кое-какая власть благодаря личным обязательствам, данным им вассалами.
Поначалу феодальная власть распространялась лишь на вассалов, лично
присягнувших на верность королю (vassi dominici), однако в ряде западных
стран она в конце концов распространилась и на вассалов вассалов. Таким
образом, путем постройки иерархии феодальной зависимости возник порядок
подчиненности, который, даже будучи по своему происхождению частным и
договорным, функционировал наподобие порядка публичного и обязательного. И
именно из феодальных институтов выросли некоторые из важнейших политических
институтов современного государства. Феодальная curia regis, первоначально
бывшая собранием королевских вассалов, созванных, чтобы помочь королю
советом, которого он как господин имел право у них испрашивать, в XIII в.
сделалась во Франции центральным органом королевского правительства,
пользующимся услугами платных чиновников. В XIII в. Генеральные Штаты во
Франции и в Англии превратились из нерегулярных съездов, созываемых в
периоды чрезвычайного положения, в парламенты, которые сделали свою былую
обязанность своим правом. Точно так же и судебная система Англии и Франции,
выросла из феодального института, а именно права вассала на публичный суд,
творимый не его господином, а третьим лицом. Таким образом, невзирая на все
свои противовластные тенденции, феодализм предоставил в распоряжение
западных монархов прекрасный набор орудий, при помощи которых они сумели
укрепить свою власть и устроить централизованные государства. Державная
власть над личностью вассалов и контроль над их феодами могли сделаться (а
местами и действительно стали) средством установления державной власти над
всем народом и населяемой им территорией. Правители Германии и Италии не
смогли как следует воспользоваться этим орудием; властителям Англии, Франции
и Испании это удалось, и, начиная с 1300 г., они заложили основания мощных
централизованных государств. В этих трех странах феодализм послужил
колыбелью, в которой было выпестовано современное государство.*18
*18 Вклад феодализма в формирование современного государства является
темой книги Heinrich Mitteis lehnrecht and Slaatsgewalt (Weimar 1933)
Читайте Пайпса...
Русский удельный князь, не имевший в своем распоряжении вассалитета и
условного землевладения, находился в весьма невыгодном положении по
сравнению с западным королем. Он был хозяином лишь в своем собственном
поместье. Вполне естественно, в таком случае, что накопление земли
становилось его навязчивой идеей. Он покупал землю, выменивал ее, брал в
приданое и захватывал силой. Из-за этой страсти, усугублявшей и без того
недурно развитые у них приобретательские инстинкты, более честолюбивые
удельные князья превращались в обыкновенных дельцов.
По этой причине, когда идеи "государства" и "суверенитета" пришли
наконец в Россию (это случилось в XVII в.), их инстинктивно воспринимали
сквозь вотчинную призму. Московские цари смотрели на свою империю,
раскинувшуюся от Польши до Китая, глазами вотчинников - более или менее так
же, как глядели некогда их предки на свои крошечные уделы. Привычка
рассматривать царство и его обитателей с позиций собственника крепко
укоренилась в сознании российских правителей и служилого класса. Когда
императоры XIX в.- по воспитанию люди насквозь западные - твердо
отказывались даровать стране конституцию, они вели себя в каком-то смысле
подобно обыкновенным собственникам, опасающимся, что создание юридического
прецедента поставит под угрозу их права на имущество. Последний русский
государь Николай II по темпераменту идеально подходил на роль
конституционного монарха. И, тем не менее, он не мог пойти на предоставление
конституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрел
на самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долг
повелевает ему передать наследнику в неприкосновенности. Вотчинное
умонастроение составляло интеллектуальную и психологическую основу
авторитарности, присущей большинству русских правителей и сводившейся по
сути дела к нежеланию дать "земле" - вотчине - право существовать отдельно
от ее владельца - правителя - и его "государства".
Свойства, отличавшие внутреннее развитие ранней русской
государственности,- необыкновенно глубокая пропасть между держателями
политической власти и обществом и собственническая, вотчинная манера
отправления державной власти,- были усугублены сокрушительным внешним
событием - монгольским завоеванием 1237-41гг. Со времени своего поселения в
Восточной Европе славяне приучились относиться к набегам кочевников как к
неизбежному. К началу XIII в. они даже сумели установить с некогда
вселявшими в них ужас половцами modus vivendi, начали вступать с ними в
браки и участвовать в совместных военных предприятиях. Но у них всегда
оставались и леса, куда можно было отойти в случае опасности. Кочевники
редко забирались туда надолго, и славянские поселенцы, обрабатывавшие землю
в районе Волги-Оки, не говоря уж о жителях отдаленных новгородских земель,
были относительно ограждены от них. Поэтому появление монгольских всадников
в лесных дебрях зимой 1236-1237 гг. явилось великим потрясением, следы
которого и по сей день не вполне стерты в сознании русского народа. То были
передовые разъезды большой армии под предводительством Батыя, внука
Чингисхана, получившего в наследство часть всемирной монгольской империи,
лежащую в направлении заходящего солнца. Воины Батыя не были просто
мародерами в скоротечном набеге: они представляли собою превосходную боевую
силу, пришедшую покорить и остаться на всегда. Главные силы их войска
проникли в русский лес весной 1237 г., "как тьма, гонимая облаками", по
выражению араба, видевшего их набег в другом месте. В 1237-1238 гг., а затем
снова в 1239-1241 гг. они разорили русские города и деревни, вырезав всех,
кто осмелился оказать им сопротивление. Из больших городов один Новгород
избежал разгрома благодаря весеннему половодью, сделавшему его болотистые
окрестности непроходимыми для монгольской конницы. Спалив дотла Киев,
захватчики направились на запад. Они, вероятно, завоевали бы и Западную
Европу, если бы летом 1242 г., когда они стояли лагерем в Венгрии, их не
настигла весть о смерти Чингисхана, вслед за чем они повернули назад в
Монголию и с тех пор больше не возвращались.
Северо-восточная Русь и Новгород теперь сделались данниками одного из
ответвлений монгольской империи, так называемой Золотой Орды, центром
которой был Сарай в нижнем Поволжьи (Литва, имевшая значительное русское
население, избежала этой участи).*19 Монголов не интересовала земля, а уж
тем более лес; им надобны были деньги и рекруты Вместо того, чтобы
оккупировать Русь, как они поступили с более богатыми и культурными Китаем и
Ираном, они обложили ее данью. В 1257 г. с помощью привезенных китайских
специалистов они провели первую всеобщую перепись населения Руси и, исходя
из нее, разложили обязательства по выплате дани. Как и в Китае, основной
единицей налогообложения был двор. В дополнение к этому на все товары,
обмениваемые посредством торговли, был наложен налог с оборота ("тамга"),.
Каждый город был обязан брать на постой монгольских чиновников с вооруженной
стражей, занимающихся сбором дани и тамги, набором рекрутов (по большей
части детей) и вообще блюдущих интересы своих хозяев. Нечем было удержать
этих эмиссаров и их стражу от измывательств над населением. Русские летописи
полнятся описаниями учиненных монголами зверств. Иногда население
возмущалось (например, в Новгороде в 1257-1259 гг. и в ряде городов в 1262
г.), однако такое неповиновение неизменно каралось с крайней жестокостью.*20
*19 Покорившее Русь войско возглавлялось монголами, однако ряды его
состояли в основном из людей тюркского происхождения, в обиходе известных
под именем татар. Золотая Орда мало-помалу "отюрчилась", или "отатарилась",
и по этой причине часто говорят о "татарском иге"
*20 Я не хочу создать впечатления, что монголы и тюрки Золотой Орды
был.и всего лишь свирепыми варварами В это время они почти во всех
отношениях культурно стояли выше русских; еще в 1591 г так отзывался о них
английский путешественник Джайлс Флетчер (Giles Fletcher.) Однако, как
убедительно продемонстрировали во время Второй мировой войны немцы и японцы,
люди, стоящие на высоком культурном уровне у себя в стране, способны вести
себя на завоеванных землях вполне отвратительно Чем резче культурные
различия между завоевателем и покоренным, тем более склонен первый считать
своих жертв недочеловеками и обращаться с ними соответственно. Как гласит
японская пословица: "На чужой стороне у человека нет соседей"
Монгольский хан сделался первым бесспорным личным сувереном страны. В
русских документах после 1240 г. он обычно именуется "царем", или "цезарем",
каковые титулы прежде того предназначались императору Византии. Ни один
князь не мог вступить на власть, не заручившись предварительно его грамотой
- "ярлыком". Чтобы получить ярлык, удельным князьям, приходилось ездить в
Сарай, а иногда даже и в Каракумы, в Монголию. Там им нужно было совершить
особый ритуал - пройти в монгольских одеждах меж двух костров - и
коленопреклоненно просить о грамоте на свою вотчину. Иногда их подвергали
чудовищным издевательствам, и иные князья расстались в Сарае с жизнью.
Ярлыки распределялись буквальное аукциона, где выигрывал тот, кто обещал
больше всего денег и людей и лучше других гарантировал, что сможет держать в
руках беспокойное население. По сути дела, условием княжения сделалось
поведение, противоречащее тому, что можно назвать народным интересом. Князья
находились под бдительным взором ханских агентов, рассеянных по всей Руси
(еще в конце XV в. у них было постоянное представительство в Москве), и им
приходилось выжимать и выжимать дань и рекрутов из населения, не будучи в
состоянии задуматься о том, что приносят ему такие меры. Любой ложный шаг,
любые недоимки могли закончиться вызовом в Сарай, передачей ярлыка более
угодливому сопернику, а, быть может, и казнью. Князья, под влиянием момента
выступавшие на стороне народа против сборщиков дани, немедленно навлекали на
себя ханскую кару. В этих обстоятельствах начал действовать некий процесс
естественного отбора, при котором выживали самые беспринципные и
безжалостные, прочие же шли ко дну. Коллаборационизм сделался у русских
вершиной политической добродетели. Вече, никогда не имевшее особой силы на
Северо-Востоке, вслед за недолгой полосой подъема в XII в. переживало резкий
упадок. Монголам, видевшим в нем хлопотное средоточие народного
недовольства, вече пришлось совсем не по душе, и они толкали князей от него
избавиться. К середине XIV в. за исключением Новгорода и Пскова от вече не
осталось почти ничего. С ним исчез единственный институт, способный в
какой-то мере обуздывать держателей политической власти.
<<страница 82>>
Ученые сильно расходятся в оценке воздействия монгольского господства
на Русь; некоторые придают ему первостепенное значение, другие видят в нем
лишь налет на внутренних процессах, проходивших в условиях удельного, или
"феодального", строя. Вряд ли, однако, можно усомниться в том, что
чужеземное засилье, в своей худшей форме тянувшееся полтора века, имело
весьма пагубное действие на политический климат России. Оно усугубляло
изоляцию князей от населения, к, которой они и так склонялись в силу
механики удельного строя, оно мешало им осознать, свою политическую
ответственность и побуждало их еще более рьяно употреблять силу для
умножения своих личных богатств. Оно также приучало их к мысли, что власть
по своей природе беззаконна. Князю, столкнувшемуся с народным недовольством,
чтобы добиться повиновения, стоило только пригрозить позвать монголов, и
такой подход с легкостью перешел в привычку. Русская жизнь неимоверно
ожесточилась, о чем свидетельствует монгольское или тюркско-татарское
происхождение столь великого числа русских слов, относящихся к подавлению,
таких как "кандалы", они же "кайдалы", "нагайка" или "кабала". Смертная
казнь, которой не знали законоуложения Киевской Руси, пришла вместе с
монголами. В те годы основная масса населения впервые усвоила, что такое
государство: что оно забирает все, до чего только может дотянуться, и ничего
не дает взамен, и что ему надобно подчиняться, потому что за ним сила. Все
это подготовило почву для политической власти весьма своеобразного сорта,
соединяющей в себе туземные и монгольские элементы и появившейся в Москве,
когда Золотая Орда начала отпускать узду, в которой она держала Россию.
<<страница 83>>
ГЛАВА 3. ТОРЖЕСТВО ВОТЧИННОГО УКЛАДА
Собрание множества мелких полусуверенных политических единиц в
унитарное государство, управляемое абсолютным монархом, было осуществлено в
России методами, отличными от тех, которые знакомы из западной истории. Как
отмечалось выше, удельный порядок отличался от западного феодализма
несколькими особенностями, две из которых оказали прямое влияние на процесс
политического объединения России. Во-первых, в России никогда не было одного
общенационального суверена (монгольский хан тут не в счет) вместо этого в
ней была единая княжеская династия, разделенная на множество соперничающих
ответвлений. Вовторых, раздробление общенациональной политической власти
произошло здесь не в результате узурпации ее феодалами, а из-за раздела ее
между самими князьями. По этим взаимосвязанным причинам создание унитарного
государства в России происходило более сложным путем, чем на Западе. Там
стояла одна главная задача: обуздание узурпаторов-феодалов и отобрание у них
в пользу монарха полномочий, которыми он обладал в теории, но бессилен был
воспользоваться. В России для достижения той же цели надобно было сделать
два шага. Прежде всего, следовало твердо установить, кому из многочисленных
Рюриковичей должно сделаться единоличным держателем верховной власти -
"единодержцем" Только по разрешении этого вопроса (а разрешение это должно
было быть сделано силою, ибо в обычном праве наставлений на этот счет не
было) - тогда и только тогда - мог победитель обратиться к более привычной
задаче подавления своих соперников и приобрести также и звание "самодержца".
Иными словами, в России процесс перехода от "феодальной" раздробленности
требовал не одной, а двух стадий, на первой из которых князья боролись друг
с другом, а на второй победоносный великий князь сражался со знатью и - в
меньшей степени - с духовенством. На практике, разумеется, процесс
установления "единодержавия" и "самодержавия" отнюдь не был разграничен так
четко, как может показаться из этих понятий. Потребности исторического
анализа, однако, делают целесообразным такое разграничение, поскольку
специфичное для России движение к "единодержавной" власти многое объясняет в
последующем конституционном развитии страны.
Национальное объединение России началось около 1300 г., то есть
одновременно с аналогичными процессами в Англии, Франции и Испании. В то
время отнюдь не казалось неизбежным, что в России сложится унитарное
государство, или что столицею его сделается Москва. Нет ничего проще, чем
доказывать, что случилось именно так, как должно было случиться. Это к тому
же и весьма приятственное занятие, ибо оно вроде бы подтверждает то мнение,
что все всегда происходит к лучшему, а это придает бодрости простому
человеку и вполне устраивает его начальников. Однако у концепции
исторической неизбежности имеется один дефект: она крепка задним умом, то
есть хороша для писателей истории, а не для ее творцов. Если судить по
поведению удельных князей, то когда началось собирание Руси, не было такого
уж сильного убеждения в его желательности, а уж тем паче неизбежности.
Теологические и исторические основания были подведены под этот процесс
значительно позже. На самом деле нелегко было бы доказать, что Россия не
могла бы пойти по пути Германии или Италии и вступить в Новое время в
состоянии крайней раздробленности.
Если, однако, России суждено было объединиться, тогда в силу
вышеозначенных причин эту задачу могли бы решить не Новгород и не Литва, а
одно из северовосточных удельных княжеств. Здесь из первоначального
княжества со стольным градом Ростовом Великим путем бесконечного деления
вотчин получилось множество больших и малых уделов. После 1169 г., когда
Андрей Боголюбский решил не бросать своего удела и не переезжать в Киев на
великокняжеский стол (см. выше, стр. #57), титул великого князя стал
связываться с его излюбленным городом Владимиром. Братья его и потомки их
правили Владимиром поочередно с прямым потомством Боголюбского. Монголы
уважали этот обычай, и человек, которого они сажали великим князем,
одновременно принимал звание князя Владимирского, хотя как правило, и не
переселялся во Владимир. При удельном порядке великокняжеский титул давал
своему носителю мало власти над братьями, однако обладал неким престижем и
предоставлял также право собирать подати с города Владимира и окрестных
земель, по каковой причине этого звания усердно добивались. Монголы
предпочитали наделять им князей, которых находили особенно услужливыми.
В соперничестве за Владимир и за великокняжеское звание верх взяли
потомки Александра Невского. Невский, старший сын князя Владимирского, во
время монгольского вторжения был князем Новгородским и Псковским и отличился
в сражениях с немцами, шведами и литовцами. В 1242 г., после смерти отца, он
ездил в Сарай на поклон к покорителю страны, где, скорее всего, просил также
ярлык на Владимир. По неизвестной причине монголы доверили Владимир младшему
брату Невского, а самому ему жаловали ярлык на Киев и Новгород. Он выждал
время и спустя десять лет, в 1252 г., сумел уговорить хана изменить свое
решение. При помощи приданного ему ханом монгольского войска он захватил
Владимир, сверг брата и принял звание великого князя. Последующее поведение
Невского вполне оправдало доверие, оказанное ему монголами. В 1257-1259 гг.
он подавил вспыхнувшее в Новгороде народное восстание против монгольских
переписчиков, а через несколько лет сделал то же самое в еще нескольких
мятежных городах. Все это, наверное, весьма пришлось по душе его хозяевам.
После смерти Невского в 1263 г. монголы несколько раз отбирали Владимир у
его потомков и передавали его по очереди князьям Тверским, Рязанским и
Нижегородским; однако потомству его всегда удавалось забрать город обратно,
и в конце концов оно сделало Владимир и великокняжеское звание
наследственной собственностью, вотчиной своего дома.
Невский и потомки его были обязаны своим успехом хитрой политике по
отношению к завоевателю. Золотая Орда, чьими слугами они были, вышла из
объединения кочевых родов и племен, собранных Чингисханом для ведения войны.
Даже став большим государством, с многочисленным оседлым населением, она не
располагала аппаратом, надобным для управления такой страной, как Русь, с ее
просторами и разбросанным населением. Ордынские сборщики дани ("баскаки") и
переписчики, сопровождаемые большими дружинами, вызывали большую неприязнь в
народе и провоцировали многочисленные восстания, подавляемые монголами с
большой жестокостью, но, тем не менее, вновь повторявшиеся. Если бы Русь
была столь же богата и культурна, как Китай или Персия, монголы безусловна
просто оккупировали бы ее и сели бы править в ней сами. Но поскольку дело
обстояло не так, им не было смысла самим селиться в лесу, и они предпочитали
оставаться в степях с их тучными пастбищами и богатыми торговыми путями.
Сперва они попробовали использовать монгольских откупщиков, однако из этого
ничего не получилось, и в конце концов они порешили, что лучше самих русских
дела никто не делает. Невский, а тем паче его преемники, вполне отвечали
этой задаче. По ордынскому поручению они приняли на себя административную и
податную ответственность за русские земли, а в награду пользовались
сравнительной независимостью от монголов в своих княжествах и некоторым
влиянием в Сарае; последнее оказалось весьма добрым орудием борьбы с
князьями-соперниками. Покуда деньги доставлялись аккуратно, а страна
оставалась в относительно замиренном состоянии, у монголов не было причин
менять сложившийся порядок дел. С наибольшим успехом коллаборационистскую
тактику использовали родичи Александра Невского, сидевшие, в Московском
уделе, в XIII в. еще не игравшем заметной роли. Удел этот, был выкроен в
1276 г. для сына Невского Данилы Александровича. Сыну Данилы Юрию в 1317 г
удалось добиться руки ханской сестры и в придачу права на Владимирское
княжение. Восемь лет спустя он был убит сыном князя Тверского, которого
монголы казнили по наущению Юрия; вслед за этим Москва (впрочем, без
Владимира и без великокняжеского звания) перешла к его младшему брату Ивану
Даниловичу, впоследствии сделавшемуся Иваном I. Новый властитель показал
себя чрезвычайно даровитым и беспринципным политиканом. По подсчетам одного
исследователя, он провел большую часть своего правления либо в Сарае, либо
по дороге туда, из чего можно сделать вывод о размахе его сарайских
интриг.1* Будучи ловким дельцом (в народе его прозвали Калитой - "денежной
сумой"), он нажил весьма по тем временам значительное состояние. Немалая
доля его доходов поступала от дорожных сборов, которыми он обложил людей и
товары, пересекающие его владения, оседлавшие несколько торговых путей. Эти
деньги дали ему возможность не только быстро выплачивать свою долю дани, но
и покрывать недоимки других князей. Последним он одалживал деньги под залог
их уделов, которые иногда забирал себе за долги. Бедность русского
земледелия и его ненадежность вносила в жизнь среднего удельного
князя-данника немалый элемент риска, отдавая его на милость своего
богатейшего родственника.
*1 А. Н. Насонов, Монголы и Русь, М.-Л., 1940, стр. 110.
Русский удельный князь, не имевший в своем распоряжении вассалитета и
условного землевладения, находился в весьма невыгодном положении по
сравнению с западным королем. Он был хозяином лишь в своем собственном
поместье. Вполне естественно, в таком случае, что накопление земли
становилось его навязчивой идеей. Он покупал землю, выменивал ее, брал в
приданое и захватывал силой. Из-за этой страсти, усугублявшей и без того
недурно развитые у них приобретательские инстинкты, более честолюбивые
удельные князья превращались в обыкновенных дельцов.
По этой причине, когда идеи "государства" и "суверенитета" пришли
наконец в Россию (это случилось в XVII в.), их инстинктивно воспринимали
сквозь вотчинную призму. Московские цари смотрели на свою империю,
раскинувшуюся от Польши до Китая, глазами вотчинников - более или менее так
же, как глядели некогда их предки на свои крошечные уделы. Привычка
рассматривать царство и его обитателей с позиций собственника крепко
укоренилась в сознании российских правителей и служилого класса. Когда
императоры XIX в.- по воспитанию люди насквозь западные - твердо
отказывались даровать стране конституцию, они вели себя в каком-то смысле
подобно обыкновенным собственникам, опасающимся, что создание юридического
прецедента поставит под угрозу их права на имущество. Последний русский
государь Николай II по темпераменту идеально подходил на роль
конституционного монарха. И, тем не менее, он не мог пойти на предоставление
конституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрел
на самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долг
повелевает ему передать наследнику в неприкосновенности. Вотчинное
умонастроение составляло интеллектуальную и психологическую основу
авторитарности, присущей большинству русских правителей и сводившейся по
сути дела к нежеланию дать "земле" - вотчине - право существовать отдельно
от ее владельца - правителя - и его "государства".
Свойства, отличавшие внутреннее развитие ранней русской
государственности,- необыкновенно глубокая пропасть между держателями
политической власти и обществом и собственническая, вотчинная манера
отправления державной власти,- были усугублены сокрушительным внешним
событием - монгольским завоеванием 1237-41гг. Со времени своего поселения в
Восточной Европе славяне приучились относиться к набегам кочевников как к
неизбежному. К началу XIII в. они даже сумели установить с некогда
вселявшими в них ужас половцами modus vivendi, начали вступать с ними в
браки и участвовать в совместных военных предприятиях. Но у них всегда
оставались и леса, куда можно было отойти в случае опасности. Кочевники
редко забирались туда надолго, и славянские поселенцы, обрабатывавшие землю
в районе Волги-Оки, не говоря уж о жителях отдаленных новгородских земель,
были относительно ограждены от них. Поэтому появление монгольских всадников
в лесных дебрях зимой 1236-1237 гг. явилось великим потрясением, следы
которого и по сей день не вполне стерты в сознании русского народа. То были
передовые разъезды большой армии под предводительством Батыя, внука
Чингисхана, получившего в наследство часть всемирной монгольской империи,
лежащую в направлении заходящего солнца. Воины Батыя не были просто
мародерами в скоротечном набеге: они представляли собою превосходную боевую
силу, пришедшую покорить и остаться на всегда. Главные силы их войска
проникли в русский лес весной 1237 г., "как тьма, гонимая облаками", по
выражению араба, видевшего их набег в другом месте. В 1237-1238 гг., а затем
снова в 1239-1241 гг. они разорили русские города и деревни, вырезав всех,
кто осмелился оказать им сопротивление. Из больших городов один Новгород
избежал разгрома благодаря весеннему половодью, сделавшему его болотистые
окрестности непроходимыми для монгольской конницы. Спалив дотла Киев,
захватчики направились на запад. Они, вероятно, завоевали бы и Западную
Европу, если бы летом 1242 г., когда они стояли лагерем в Венгрии, их не
настигла весть о смерти Чингисхана, вслед за чем они повернули назад в
Монголию и с тех пор больше не возвращались.
Северо-восточная Русь и Новгород теперь сделались данниками одного из
ответвлений монгольской империи, так называемой Золотой Орды, центром
которой был Сарай в нижнем Поволжьи (Литва, имевшая значительное русское
население, избежала этой участи).*19 Монголов не интересовала земля, а уж
тем более лес; им надобны были деньги и рекруты Вместо того, чтобы
оккупировать Русь, как они поступили с более богатыми и культурными Китаем и
Ираном, они обложили ее данью. В 1257 г. с помощью привезенных китайских
специалистов они провели первую всеобщую перепись населения Руси и, исходя
из нее, разложили обязательства по выплате дани. Как и в Китае, основной
единицей налогообложения был двор. В дополнение к этому на все товары,
обмениваемые посредством торговли, был наложен налог с оборота ("тамга"),.
Каждый город был обязан брать на постой монгольских чиновников с вооруженной
стражей, занимающихся сбором дани и тамги, набором рекрутов (по большей
части детей) и вообще блюдущих интересы своих хозяев. Нечем было удержать
этих эмиссаров и их стражу от измывательств над населением. Русские летописи
полнятся описаниями учиненных монголами зверств. Иногда население
возмущалось (например, в Новгороде в 1257-1259 гг. и в ряде городов в 1262
г.), однако такое неповиновение неизменно каралось с крайней жестокостью.*20
*19 Покорившее Русь войско возглавлялось монголами, однако ряды его
состояли в основном из людей тюркского происхождения, в обиходе известных
под именем татар. Золотая Орда мало-помалу "отюрчилась", или "отатарилась",
и по этой причине часто говорят о "татарском иге"
*20 Я не хочу создать впечатления, что монголы и тюрки Золотой Орды
был.и всего лишь свирепыми варварами В это время они почти во всех
отношениях культурно стояли выше русских; еще в 1591 г так отзывался о них
английский путешественник Джайлс Флетчер (Giles Fletcher.) Однако, как
убедительно продемонстрировали во время Второй мировой войны немцы и японцы,
люди, стоящие на высоком культурном уровне у себя в стране, способны вести
себя на завоеванных землях вполне отвратительно Чем резче культурные
различия между завоевателем и покоренным, тем более склонен первый считать
своих жертв недочеловеками и обращаться с ними соответственно. Как гласит
японская пословица: "На чужой стороне у человека нет соседей"
Монгольский хан сделался первым бесспорным личным сувереном страны. В
русских документах после 1240 г. он обычно именуется "царем", или "цезарем",
каковые титулы прежде того предназначались императору Византии. Ни один
князь не мог вступить на власть, не заручившись предварительно его грамотой
- "ярлыком". Чтобы получить ярлык, удельным князьям, приходилось ездить в
Сарай, а иногда даже и в Каракумы, в Монголию. Там им нужно было совершить
особый ритуал - пройти в монгольских одеждах меж двух костров - и
коленопреклоненно просить о грамоте на свою вотчину. Иногда их подвергали
чудовищным издевательствам, и иные князья расстались в Сарае с жизнью.
Ярлыки распределялись буквальное аукциона, где выигрывал тот, кто обещал
больше всего денег и людей и лучше других гарантировал, что сможет держать в
руках беспокойное население. По сути дела, условием княжения сделалось
поведение, противоречащее тому, что можно назвать народным интересом. Князья
находились под бдительным взором ханских агентов, рассеянных по всей Руси
(еще в конце XV в. у них было постоянное представительство в Москве), и им
приходилось выжимать и выжимать дань и рекрутов из населения, не будучи в
состоянии задуматься о том, что приносят ему такие меры. Любой ложный шаг,
любые недоимки могли закончиться вызовом в Сарай, передачей ярлыка более
угодливому сопернику, а, быть может, и казнью. Князья, под влиянием момента
выступавшие на стороне народа против сборщиков дани, немедленно навлекали на
себя ханскую кару. В этих обстоятельствах начал действовать некий процесс
естественного отбора, при котором выживали самые беспринципные и
безжалостные, прочие же шли ко дну. Коллаборационизм сделался у русских
вершиной политической добродетели. Вече, никогда не имевшее особой силы на
Северо-Востоке, вслед за недолгой полосой подъема в XII в. переживало резкий
упадок. Монголам, видевшим в нем хлопотное средоточие народного
недовольства, вече пришлось совсем не по душе, и они толкали князей от него
избавиться. К середине XIV в. за исключением Новгорода и Пскова от вече не
осталось почти ничего. С ним исчез единственный институт, способный в
какой-то мере обуздывать держателей политической власти.
<<страница 82>>
Ученые сильно расходятся в оценке воздействия монгольского господства
на Русь; некоторые придают ему первостепенное значение, другие видят в нем
лишь налет на внутренних процессах, проходивших в условиях удельного, или
"феодального", строя. Вряд ли, однако, можно усомниться в том, что
чужеземное засилье, в своей худшей форме тянувшееся полтора века, имело
весьма пагубное действие на политический климат России. Оно усугубляло
изоляцию князей от населения, к, которой они и так склонялись в силу
механики удельного строя, оно мешало им осознать, свою политическую
ответственность и побуждало их еще более рьяно употреблять силу для
умножения своих личных богатств. Оно также приучало их к мысли, что власть
по своей природе беззаконна. Князю, столкнувшемуся с народным недовольством,
чтобы добиться повиновения, стоило только пригрозить позвать монголов, и
такой подход с легкостью перешел в привычку. Русская жизнь неимоверно
ожесточилась, о чем свидетельствует монгольское или тюркско-татарское
происхождение столь великого числа русских слов, относящихся к подавлению,
таких как "кандалы", они же "кайдалы", "нагайка" или "кабала". Смертная
казнь, которой не знали законоуложения Киевской Руси, пришла вместе с
монголами. В те годы основная масса населения впервые усвоила, что такое
государство: что оно забирает все, до чего только может дотянуться, и ничего
не дает взамен, и что ему надобно подчиняться, потому что за ним сила. Все
это подготовило почву для политической власти весьма своеобразного сорта,
соединяющей в себе туземные и монгольские элементы и появившейся в Москве,
когда Золотая Орда начала отпускать узду, в которой она держала Россию.
<<страница 83>>
ГЛАВА 3. ТОРЖЕСТВО ВОТЧИННОГО УКЛАДА
Собрание множества мелких полусуверенных политических единиц в
унитарное государство, управляемое абсолютным монархом, было осуществлено в
России методами, отличными от тех, которые знакомы из западной истории. Как
отмечалось выше, удельный порядок отличался от западного феодализма
несколькими особенностями, две из которых оказали прямое влияние на процесс
политического объединения России. Во-первых, в России никогда не было одного
общенационального суверена (монгольский хан тут не в счет) вместо этого в
ней была единая княжеская династия, разделенная на множество соперничающих
ответвлений. Вовторых, раздробление общенациональной политической власти
произошло здесь не в результате узурпации ее феодалами, а из-за раздела ее
между самими князьями. По этим взаимосвязанным причинам создание унитарного
государства в России происходило более сложным путем, чем на Западе. Там
стояла одна главная задача: обуздание узурпаторов-феодалов и отобрание у них
в пользу монарха полномочий, которыми он обладал в теории, но бессилен был
воспользоваться. В России для достижения той же цели надобно было сделать
два шага. Прежде всего, следовало твердо установить, кому из многочисленных
Рюриковичей должно сделаться единоличным держателем верховной власти -
"единодержцем" Только по разрешении этого вопроса (а разрешение это должно
было быть сделано силою, ибо в обычном праве наставлений на этот счет не
было) - тогда и только тогда - мог победитель обратиться к более привычной
задаче подавления своих соперников и приобрести также и звание "самодержца".
Иными словами, в России процесс перехода от "феодальной" раздробленности
требовал не одной, а двух стадий, на первой из которых князья боролись друг
с другом, а на второй победоносный великий князь сражался со знатью и - в
меньшей степени - с духовенством. На практике, разумеется, процесс
установления "единодержавия" и "самодержавия" отнюдь не был разграничен так
четко, как может показаться из этих понятий. Потребности исторического
анализа, однако, делают целесообразным такое разграничение, поскольку
специфичное для России движение к "единодержавной" власти многое объясняет в
последующем конституционном развитии страны.
Национальное объединение России началось около 1300 г., то есть
одновременно с аналогичными процессами в Англии, Франции и Испании. В то
время отнюдь не казалось неизбежным, что в России сложится унитарное
государство, или что столицею его сделается Москва. Нет ничего проще, чем
доказывать, что случилось именно так, как должно было случиться. Это к тому
же и весьма приятственное занятие, ибо оно вроде бы подтверждает то мнение,
что все всегда происходит к лучшему, а это придает бодрости простому
человеку и вполне устраивает его начальников. Однако у концепции
исторической неизбежности имеется один дефект: она крепка задним умом, то
есть хороша для писателей истории, а не для ее творцов. Если судить по
поведению удельных князей, то когда началось собирание Руси, не было такого
уж сильного убеждения в его желательности, а уж тем паче неизбежности.
Теологические и исторические основания были подведены под этот процесс
значительно позже. На самом деле нелегко было бы доказать, что Россия не
могла бы пойти по пути Германии или Италии и вступить в Новое время в
состоянии крайней раздробленности.
Если, однако, России суждено было объединиться, тогда в силу
вышеозначенных причин эту задачу могли бы решить не Новгород и не Литва, а
одно из северовосточных удельных княжеств. Здесь из первоначального
княжества со стольным градом Ростовом Великим путем бесконечного деления
вотчин получилось множество больших и малых уделов. После 1169 г., когда
Андрей Боголюбский решил не бросать своего удела и не переезжать в Киев на
великокняжеский стол (см. выше, стр. #57), титул великого князя стал
связываться с его излюбленным городом Владимиром. Братья его и потомки их
правили Владимиром поочередно с прямым потомством Боголюбского. Монголы
уважали этот обычай, и человек, которого они сажали великим князем,
одновременно принимал звание князя Владимирского, хотя как правило, и не
переселялся во Владимир. При удельном порядке великокняжеский титул давал
своему носителю мало власти над братьями, однако обладал неким престижем и
предоставлял также право собирать подати с города Владимира и окрестных
земель, по каковой причине этого звания усердно добивались. Монголы
предпочитали наделять им князей, которых находили особенно услужливыми.
В соперничестве за Владимир и за великокняжеское звание верх взяли
потомки Александра Невского. Невский, старший сын князя Владимирского, во
время монгольского вторжения был князем Новгородским и Псковским и отличился
в сражениях с немцами, шведами и литовцами. В 1242 г., после смерти отца, он
ездил в Сарай на поклон к покорителю страны, где, скорее всего, просил также
ярлык на Владимир. По неизвестной причине монголы доверили Владимир младшему
брату Невского, а самому ему жаловали ярлык на Киев и Новгород. Он выждал
время и спустя десять лет, в 1252 г., сумел уговорить хана изменить свое
решение. При помощи приданного ему ханом монгольского войска он захватил
Владимир, сверг брата и принял звание великого князя. Последующее поведение
Невского вполне оправдало доверие, оказанное ему монголами. В 1257-1259 гг.
он подавил вспыхнувшее в Новгороде народное восстание против монгольских
переписчиков, а через несколько лет сделал то же самое в еще нескольких
мятежных городах. Все это, наверное, весьма пришлось по душе его хозяевам.
После смерти Невского в 1263 г. монголы несколько раз отбирали Владимир у
его потомков и передавали его по очереди князьям Тверским, Рязанским и
Нижегородским; однако потомству его всегда удавалось забрать город обратно,
и в конце концов оно сделало Владимир и великокняжеское звание
наследственной собственностью, вотчиной своего дома.
Невский и потомки его были обязаны своим успехом хитрой политике по
отношению к завоевателю. Золотая Орда, чьими слугами они были, вышла из
объединения кочевых родов и племен, собранных Чингисханом для ведения войны.
Даже став большим государством, с многочисленным оседлым населением, она не
располагала аппаратом, надобным для управления такой страной, как Русь, с ее
просторами и разбросанным населением. Ордынские сборщики дани ("баскаки") и
переписчики, сопровождаемые большими дружинами, вызывали большую неприязнь в
народе и провоцировали многочисленные восстания, подавляемые монголами с
большой жестокостью, но, тем не менее, вновь повторявшиеся. Если бы Русь
была столь же богата и культурна, как Китай или Персия, монголы безусловна
просто оккупировали бы ее и сели бы править в ней сами. Но поскольку дело
обстояло не так, им не было смысла самим селиться в лесу, и они предпочитали
оставаться в степях с их тучными пастбищами и богатыми торговыми путями.
Сперва они попробовали использовать монгольских откупщиков, однако из этого
ничего не получилось, и в конце концов они порешили, что лучше самих русских
дела никто не делает. Невский, а тем паче его преемники, вполне отвечали
этой задаче. По ордынскому поручению они приняли на себя административную и
податную ответственность за русские земли, а в награду пользовались
сравнительной независимостью от монголов в своих княжествах и некоторым
влиянием в Сарае; последнее оказалось весьма добрым орудием борьбы с
князьями-соперниками. Покуда деньги доставлялись аккуратно, а страна
оставалась в относительно замиренном состоянии, у монголов не было причин
менять сложившийся порядок дел. С наибольшим успехом коллаборационистскую
тактику использовали родичи Александра Невского, сидевшие, в Московском
уделе, в XIII в. еще не игравшем заметной роли. Удел этот, был выкроен в
1276 г. для сына Невского Данилы Александровича. Сыну Данилы Юрию в 1317 г
удалось добиться руки ханской сестры и в придачу права на Владимирское
княжение. Восемь лет спустя он был убит сыном князя Тверского, которого
монголы казнили по наущению Юрия; вслед за этим Москва (впрочем, без
Владимира и без великокняжеского звания) перешла к его младшему брату Ивану
Даниловичу, впоследствии сделавшемуся Иваном I. Новый властитель показал
себя чрезвычайно даровитым и беспринципным политиканом. По подсчетам одного
исследователя, он провел большую часть своего правления либо в Сарае, либо
по дороге туда, из чего можно сделать вывод о размахе его сарайских
интриг.1* Будучи ловким дельцом (в народе его прозвали Калитой - "денежной
сумой"), он нажил весьма по тем временам значительное состояние. Немалая
доля его доходов поступала от дорожных сборов, которыми он обложил людей и
товары, пересекающие его владения, оседлавшие несколько торговых путей. Эти
деньги дали ему возможность не только быстро выплачивать свою долю дани, но
и покрывать недоимки других князей. Последним он одалживал деньги под залог
их уделов, которые иногда забирал себе за долги. Бедность русского
земледелия и его ненадежность вносила в жизнь среднего удельного
князя-данника немалый элемент риска, отдавая его на милость своего
богатейшего родственника.
*1 А. Н. Насонов, Монголы и Русь, М.-Л., 1940, стр. 110.
условного землевладения, находился в весьма невыгодном положении по
сравнению с западным королем. Он был хозяином лишь в своем собственном
поместье. Вполне естественно, в таком случае, что накопление земли
становилось его навязчивой идеей. Он покупал землю, выменивал ее, брал в
приданое и захватывал силой. Из-за этой страсти, усугублявшей и без того
недурно развитые у них приобретательские инстинкты, более честолюбивые
удельные князья превращались в обыкновенных дельцов.
По этой причине, когда идеи "государства" и "суверенитета" пришли
наконец в Россию (это случилось в XVII в.), их инстинктивно воспринимали
сквозь вотчинную призму. Московские цари смотрели на свою империю,
раскинувшуюся от Польши до Китая, глазами вотчинников - более или менее так
же, как глядели некогда их предки на свои крошечные уделы. Привычка
рассматривать царство и его обитателей с позиций собственника крепко
укоренилась в сознании российских правителей и служилого класса. Когда
императоры XIX в.- по воспитанию люди насквозь западные - твердо
отказывались даровать стране конституцию, они вели себя в каком-то смысле
подобно обыкновенным собственникам, опасающимся, что создание юридического
прецедента поставит под угрозу их права на имущество. Последний русский
государь Николай II по темпераменту идеально подходил на роль
конституционного монарха. И, тем не менее, он не мог пойти на предоставление
конституции, а когда его к тому вынудили, не умел соблюсти ее, ибо смотрел
на самодержавную власть как на род доверительной собственности, которую долг
повелевает ему передать наследнику в неприкосновенности. Вотчинное
умонастроение составляло интеллектуальную и психологическую основу
авторитарности, присущей большинству русских правителей и сводившейся по
сути дела к нежеланию дать "земле" - вотчине - право существовать отдельно
от ее владельца - правителя - и его "государства".
Свойства, отличавшие внутреннее развитие ранней русской
государственности,- необыкновенно глубокая пропасть между держателями
политической власти и обществом и собственническая, вотчинная манера
отправления державной власти,- были усугублены сокрушительным внешним
событием - монгольским завоеванием 1237-41гг. Со времени своего поселения в
Восточной Европе славяне приучились относиться к набегам кочевников как к
неизбежному. К началу XIII в. они даже сумели установить с некогда
вселявшими в них ужас половцами modus vivendi, начали вступать с ними в
браки и участвовать в совместных военных предприятиях. Но у них всегда
оставались и леса, куда можно было отойти в случае опасности. Кочевники
редко забирались туда надолго, и славянские поселенцы, обрабатывавшие землю
в районе Волги-Оки, не говоря уж о жителях отдаленных новгородских земель,
были относительно ограждены от них. Поэтому появление монгольских всадников
в лесных дебрях зимой 1236-1237 гг. явилось великим потрясением, следы
которого и по сей день не вполне стерты в сознании русского народа. То были
передовые разъезды большой армии под предводительством Батыя, внука
Чингисхана, получившего в наследство часть всемирной монгольской империи,
лежащую в направлении заходящего солнца. Воины Батыя не были просто
мародерами в скоротечном набеге: они представляли собою превосходную боевую
силу, пришедшую покорить и остаться на всегда. Главные силы их войска
проникли в русский лес весной 1237 г., "как тьма, гонимая облаками", по
выражению араба, видевшего их набег в другом месте. В 1237-1238 гг., а затем
снова в 1239-1241 гг. они разорили русские города и деревни, вырезав всех,
кто осмелился оказать им сопротивление. Из больших городов один Новгород
избежал разгрома благодаря весеннему половодью, сделавшему его болотистые
окрестности непроходимыми для монгольской конницы. Спалив дотла Киев,
захватчики направились на запад. Они, вероятно, завоевали бы и Западную
Европу, если бы летом 1242 г., когда они стояли лагерем в Венгрии, их не
настигла весть о смерти Чингисхана, вслед за чем они повернули назад в
Монголию и с тех пор больше не возвращались.
Северо-восточная Русь и Новгород теперь сделались данниками одного из
ответвлений монгольской империи, так называемой Золотой Орды, центром
которой был Сарай в нижнем Поволжьи (Литва, имевшая значительное русское
население, избежала этой участи).*19 Монголов не интересовала земля, а уж
тем более лес; им надобны были деньги и рекруты Вместо того, чтобы
оккупировать Русь, как они поступили с более богатыми и культурными Китаем и
Ираном, они обложили ее данью. В 1257 г. с помощью привезенных китайских
специалистов они провели первую всеобщую перепись населения Руси и, исходя
из нее, разложили обязательства по выплате дани. Как и в Китае, основной
единицей налогообложения был двор. В дополнение к этому на все товары,
обмениваемые посредством торговли, был наложен налог с оборота ("тамга"),.
Каждый город был обязан брать на постой монгольских чиновников с вооруженной
стражей, занимающихся сбором дани и тамги, набором рекрутов (по большей
части детей) и вообще блюдущих интересы своих хозяев. Нечем было удержать
этих эмиссаров и их стражу от измывательств над населением. Русские летописи
полнятся описаниями учиненных монголами зверств. Иногда население
возмущалось (например, в Новгороде в 1257-1259 гг. и в ряде городов в 1262
г.), однако такое неповиновение неизменно каралось с крайней жестокостью.*20
*19 Покорившее Русь войско возглавлялось монголами, однако ряды его
состояли в основном из людей тюркского происхождения, в обиходе известных
под именем татар. Золотая Орда мало-помалу "отюрчилась", или "отатарилась",
и по этой причине часто говорят о "татарском иге"
*20 Я не хочу создать впечатления, что монголы и тюрки Золотой Орды
был.и всего лишь свирепыми варварами В это время они почти во всех
отношениях культурно стояли выше русских; еще в 1591 г так отзывался о них
английский путешественник Джайлс Флетчер (Giles Fletcher.) Однако, как
убедительно продемонстрировали во время Второй мировой войны немцы и японцы,
люди, стоящие на высоком культурном уровне у себя в стране, способны вести
себя на завоеванных землях вполне отвратительно Чем резче культурные
различия между завоевателем и покоренным, тем более склонен первый считать
своих жертв недочеловеками и обращаться с ними соответственно. Как гласит
японская пословица: "На чужой стороне у человека нет соседей"
Монгольский хан сделался первым бесспорным личным сувереном страны. В
русских документах после 1240 г. он обычно именуется "царем", или "цезарем",
каковые титулы прежде того предназначались императору Византии. Ни один
князь не мог вступить на власть, не заручившись предварительно его грамотой
- "ярлыком". Чтобы получить ярлык, удельным князьям, приходилось ездить в
Сарай, а иногда даже и в Каракумы, в Монголию. Там им нужно было совершить
особый ритуал - пройти в монгольских одеждах меж двух костров - и
коленопреклоненно просить о грамоте на свою вотчину. Иногда их подвергали
чудовищным издевательствам, и иные князья расстались в Сарае с жизнью.
Ярлыки распределялись буквальное аукциона, где выигрывал тот, кто обещал
больше всего денег и людей и лучше других гарантировал, что сможет держать в
руках беспокойное население. По сути дела, условием княжения сделалось
поведение, противоречащее тому, что можно назвать народным интересом. Князья
находились под бдительным взором ханских агентов, рассеянных по всей Руси
(еще в конце XV в. у них было постоянное представительство в Москве), и им
приходилось выжимать и выжимать дань и рекрутов из населения, не будучи в
состоянии задуматься о том, что приносят ему такие меры. Любой ложный шаг,
любые недоимки могли закончиться вызовом в Сарай, передачей ярлыка более
угодливому сопернику, а, быть может, и казнью. Князья, под влиянием момента
выступавшие на стороне народа против сборщиков дани, немедленно навлекали на
себя ханскую кару. В этих обстоятельствах начал действовать некий процесс
естественного отбора, при котором выживали самые беспринципные и
безжалостные, прочие же шли ко дну. Коллаборационизм сделался у русских
вершиной политической добродетели. Вече, никогда не имевшее особой силы на
Северо-Востоке, вслед за недолгой полосой подъема в XII в. переживало резкий
упадок. Монголам, видевшим в нем хлопотное средоточие народного
недовольства, вече пришлось совсем не по душе, и они толкали князей от него
избавиться. К середине XIV в. за исключением Новгорода и Пскова от вече не
осталось почти ничего. С ним исчез единственный институт, способный в
какой-то мере обуздывать держателей политической власти.
<<страница 82>>
Ученые сильно расходятся в оценке воздействия монгольского господства
на Русь; некоторые придают ему первостепенное значение, другие видят в нем
лишь налет на внутренних процессах, проходивших в условиях удельного, или
"феодального", строя. Вряд ли, однако, можно усомниться в том, что
чужеземное засилье, в своей худшей форме тянувшееся полтора века, имело
весьма пагубное действие на политический климат России. Оно усугубляло
изоляцию князей от населения, к, которой они и так склонялись в силу
механики удельного строя, оно мешало им осознать, свою политическую
ответственность и побуждало их еще более рьяно употреблять силу для
умножения своих личных богатств. Оно также приучало их к мысли, что власть
по своей природе беззаконна. Князю, столкнувшемуся с народным недовольством,
чтобы добиться повиновения, стоило только пригрозить позвать монголов, и
такой подход с легкостью перешел в привычку. Русская жизнь неимоверно
ожесточилась, о чем свидетельствует монгольское или тюркско-татарское
происхождение столь великого числа русских слов, относящихся к подавлению,
таких как "кандалы", они же "кайдалы", "нагайка" или "кабала". Смертная
казнь, которой не знали законоуложения Киевской Руси, пришла вместе с
монголами. В те годы основная масса населения впервые усвоила, что такое
государство: что оно забирает все, до чего только может дотянуться, и ничего
не дает взамен, и что ему надобно подчиняться, потому что за ним сила. Все
это подготовило почву для политической власти весьма своеобразного сорта,
соединяющей в себе туземные и монгольские элементы и появившейся в Москве,
когда Золотая Орда начала отпускать узду, в которой она держала Россию.
<<страница 83>>
ГЛАВА 3. ТОРЖЕСТВО ВОТЧИННОГО УКЛАДА
Собрание множества мелких полусуверенных политических единиц в
унитарное государство, управляемое абсолютным монархом, было осуществлено в
России методами, отличными от тех, которые знакомы из западной истории. Как
отмечалось выше, удельный порядок отличался от западного феодализма
несколькими особенностями, две из которых оказали прямое влияние на процесс
политического объединения России. Во-первых, в России никогда не было одного
общенационального суверена (монгольский хан тут не в счет) вместо этого в
ней была единая княжеская династия, разделенная на множество соперничающих
ответвлений. Вовторых, раздробление общенациональной политической власти
произошло здесь не в результате узурпации ее феодалами, а из-за раздела ее
между самими князьями. По этим взаимосвязанным причинам создание унитарного
государства в России происходило более сложным путем, чем на Западе. Там
стояла одна главная задача: обуздание узурпаторов-феодалов и отобрание у них
в пользу монарха полномочий, которыми он обладал в теории, но бессилен был
воспользоваться. В России для достижения той же цели надобно было сделать
два шага. Прежде всего, следовало твердо установить, кому из многочисленных
Рюриковичей должно сделаться единоличным держателем верховной власти -
"единодержцем" Только по разрешении этого вопроса (а разрешение это должно
было быть сделано силою, ибо в обычном праве наставлений на этот счет не
было) - тогда и только тогда - мог победитель обратиться к более привычной
задаче подавления своих соперников и приобрести также и звание "самодержца".
Иными словами, в России процесс перехода от "феодальной" раздробленности
требовал не одной, а двух стадий, на первой из которых князья боролись друг
с другом, а на второй победоносный великий князь сражался со знатью и - в
меньшей степени - с духовенством. На практике, разумеется, процесс
установления "единодержавия" и "самодержавия" отнюдь не был разграничен так
четко, как может показаться из этих понятий. Потребности исторического
анализа, однако, делают целесообразным такое разграничение, поскольку
специфичное для России движение к "единодержавной" власти многое объясняет в
последующем конституционном развитии страны.
Национальное объединение России началось около 1300 г., то есть
одновременно с аналогичными процессами в Англии, Франции и Испании. В то
время отнюдь не казалось неизбежным, что в России сложится унитарное
государство, или что столицею его сделается Москва. Нет ничего проще, чем
доказывать, что случилось именно так, как должно было случиться. Это к тому
же и весьма приятственное занятие, ибо оно вроде бы подтверждает то мнение,
что все всегда происходит к лучшему, а это придает бодрости простому
человеку и вполне устраивает его начальников. Однако у концепции
исторической неизбежности имеется один дефект: она крепка задним умом, то
есть хороша для писателей истории, а не для ее творцов. Если судить по
поведению удельных князей, то когда началось собирание Руси, не было такого
уж сильного убеждения в его желательности, а уж тем паче неизбежности.
Теологические и исторические основания были подведены под этот процесс
значительно позже. На самом деле нелегко было бы доказать, что Россия не
могла бы пойти по пути Германии или Италии и вступить в Новое время в
состоянии крайней раздробленности.
Если, однако, России суждено было объединиться, тогда в силу
вышеозначенных причин эту задачу могли бы решить не Новгород и не Литва, а
одно из северовосточных удельных княжеств. Здесь из первоначального
княжества со стольным градом Ростовом Великим путем бесконечного деления
вотчин получилось множество больших и малых уделов. После 1169 г., когда
Андрей Боголюбский решил не бросать своего удела и не переезжать в Киев на
великокняжеский стол (см. выше, стр. #57), титул великого князя стал
связываться с его излюбленным городом Владимиром. Братья его и потомки их
правили Владимиром поочередно с прямым потомством Боголюбского. Монголы
уважали этот обычай, и человек, которого они сажали великим князем,
одновременно принимал звание князя Владимирского, хотя как правило, и не
переселялся во Владимир. При удельном порядке великокняжеский титул давал
своему носителю мало власти над братьями, однако обладал неким престижем и
предоставлял также право собирать подати с города Владимира и окрестных
земель, по каковой причине этого звания усердно добивались. Монголы
предпочитали наделять им князей, которых находили особенно услужливыми.
В соперничестве за Владимир и за великокняжеское звание верх взяли
потомки Александра Невского. Невский, старший сын князя Владимирского, во
время монгольского вторжения был князем Новгородским и Псковским и отличился
в сражениях с немцами, шведами и литовцами. В 1242 г., после смерти отца, он
ездил в Сарай на поклон к покорителю страны, где, скорее всего, просил также
ярлык на Владимир. По неизвестной причине монголы доверили Владимир младшему
брату Невского, а самому ему жаловали ярлык на Киев и Новгород. Он выждал
время и спустя десять лет, в 1252 г., сумел уговорить хана изменить свое
решение. При помощи приданного ему ханом монгольского войска он захватил
Владимир, сверг брата и принял звание великого князя. Последующее поведение
Невского вполне оправдало доверие, оказанное ему монголами. В 1257-1259 гг.
он подавил вспыхнувшее в Новгороде народное восстание против монгольских
переписчиков, а через несколько лет сделал то же самое в еще нескольких
мятежных городах. Все это, наверное, весьма пришлось по душе его хозяевам.
После смерти Невского в 1263 г. монголы несколько раз отбирали Владимир у
его потомков и передавали его по очереди князьям Тверским, Рязанским и
Нижегородским; однако потомству его всегда удавалось забрать город обратно,
и в конце концов оно сделало Владимир и великокняжеское звание
наследственной собственностью, вотчиной своего дома.
Невский и потомки его были обязаны своим успехом хитрой политике по
отношению к завоевателю. Золотая Орда, чьими слугами они были, вышла из
объединения кочевых родов и племен, собранных Чингисханом для ведения войны.
Даже став большим государством, с многочисленным оседлым населением, она не
располагала аппаратом, надобным для управления такой страной, как Русь, с ее
просторами и разбросанным населением. Ордынские сборщики дани ("баскаки") и
переписчики, сопровождаемые большими дружинами, вызывали большую неприязнь в
народе и провоцировали многочисленные восстания, подавляемые монголами с
большой жестокостью, но, тем не менее, вновь повторявшиеся. Если бы Русь
была столь же богата и культурна, как Китай или Персия, монголы безусловна
просто оккупировали бы ее и сели бы править в ней сами. Но поскольку дело
обстояло не так, им не было смысла самим селиться в лесу, и они предпочитали
оставаться в степях с их тучными пастбищами и богатыми торговыми путями.
Сперва они попробовали использовать монгольских откупщиков, однако из этого
ничего не получилось, и в конце концов они порешили, что лучше самих русских
дела никто не делает. Невский, а тем паче его преемники, вполне отвечали
этой задаче. По ордынскому поручению они приняли на себя административную и
податную ответственность за русские земли, а в награду пользовались
сравнительной независимостью от монголов в своих княжествах и некоторым
влиянием в Сарае; последнее оказалось весьма добрым орудием борьбы с
князьями-соперниками. Покуда деньги доставлялись аккуратно, а страна
оставалась в относительно замиренном состоянии, у монголов не было причин
менять сложившийся порядок дел. С наибольшим успехом коллаборационистскую
тактику использовали родичи Александра Невского, сидевшие, в Московском
уделе, в XIII в. еще не игравшем заметной роли. Удел этот, был выкроен в
1276 г. для сына Невского Данилы Александровича. Сыну Данилы Юрию в 1317 г
удалось добиться руки ханской сестры и в придачу права на Владимирское
княжение. Восемь лет спустя он был убит сыном князя Тверского, которого
монголы казнили по наущению Юрия; вслед за этим Москва (впрочем, без
Владимира и без великокняжеского звания) перешла к его младшему брату Ивану
Даниловичу, впоследствии сделавшемуся Иваном I. Новый властитель показал
себя чрезвычайно даровитым и беспринципным политиканом. По подсчетам одного
исследователя, он провел большую часть своего правления либо в Сарае, либо
по дороге туда, из чего можно сделать вывод о размахе его сарайских
интриг.1* Будучи ловким дельцом (в народе его прозвали Калитой - "денежной
сумой"), он нажил весьма по тем временам значительное состояние. Немалая
доля его доходов поступала от дорожных сборов, которыми он обложил людей и
товары, пересекающие его владения, оседлавшие несколько торговых путей. Эти
деньги дали ему возможность не только быстро выплачивать свою долю дани, но
и покрывать недоимки других князей. Последним он одалживал деньги под залог
их уделов, которые иногда забирал себе за долги. Бедность русского
земледелия и его ненадежность вносила в жизнь среднего удельного
князя-данника немалый элемент риска, отдавая его на милость своего
богатейшего родственника.
*1 А. Н. Насонов, Монголы и Русь, М.-Л., 1940, стр. 110.
В России такие возражения против "сеньориальной" формы правления
неизвестны. В целом ряде писем, адресованных Ивану IV из своего литовского
прибежища, князь Андреи Курбский обрушился с нападками на .всю идею
государства как вотчины. Однако проведенный недавно анализ переписки Ивана с
Курбским ставит ее подлинность под такое сильное сомнение, что на нее нельзя
больше полагаться как на источник.*10 В экономических обстоятельствах,
господствовавших в России в Средние века и в начале Нового времени, институт
частной собственности не мог устойчиво опереться ни на обычай, ни закон, а
незнание римского права делалось серьезным препятствием для внесения этого
института со стороны. Соответственно, между ролью царя как собственника и
как суверена не проводилось разграничения. По мере московской экспансии
новые территориальные приобретения немедленно присоединялись к вотчине
великого князя и оставались при ней навсегда. Таким образом, российская
монархия выросла прямо из порядка власти удельного княжества, то есть из
порядка, который был рассчитан первоначально на экономическую эксплуатацию,
основанную большей частью на рабском труде.
*10 Edward L. Keenan, The Kurbskii-Groznyi Apocrypha (Cambridge,
Mass. 1971)
То обстоятельство, что русское государство вышло из княжеского
поместья, отразилось и в происхождении его административного аппарата. К
несчастью, пожар Москвы 1626 г. уничтожил большую часть архивов центральной
администрации, поэтому трудно установить, когда и при каких обстоятельствах
она создавалась. Однако достаточно известно для уверенного предположения,
что она выросла непосредственно из учреждений, которым первоначально было
поручено управление частным поместьем удельного князя. В течение долгого
времени - скорее всего, до середины XVI в..- двор московского князя выполнял
двойную функцию: заведования княжеским поместьем и управления остальной
частью княжества. "...Вплоть до реформ 50-х и 60-х годов XVI в. общий
контроль над всей системой местного управления осуществлялся не кем иным,
как дворцовыми ведомствами ... которые сосредоточивали в своих руках почти
все основные отрасли государственного управления того времени...".*11
*11 Н. Е. Носов, Очерки по истории местного управления русского
государства первой половины XVI века, .М.-Л., 1957, стр. 322; си. затем у А.
А. Зимина в Исторических записках, Э63, 1958. стр. 181.
Особенно замечательную эволюцию претерпели исполнительные органы
московского управления - приказы. Этимологию термина "приказ" следует искать
в языке удельного княжества: как уже отмечалось (стр. #67), "приказные люди"
были домашними рабами и княжескими служащими, выполнявшими функции
управления в больших поместьях, как княжеских, так и частных. Приказ - это
название учреждения, возглавлявшегося таким управителем. Московские приказы,
насколько можно понять, за самым малым Исключением были впервые созданы лишь
во второй половине XVI в., то есть через добрую сотню лет после того, как
Москва сделалась столицей царства. До этого времени служившие князю
управители - дворецкий и путные бояре - продолжали; когда на то была нужда,
нести публичные административные функции за пределами княжеского поместья.
По мере завоевания и присоединения к Москве других уделов дворы низложенных
князей переносились в Москву и восстанавливались там как новые
административные единицы; так появились там особые ведомства для управления
Рязанью, Новгородом и прочими областями. Каждый из этих областных приказов
представлял собою как бы отдельное правительство, имеющее всю полноту власти
на вверенной ему территории. Подобным же образом распорядились в XVI в. с
завоеванным Казанским царством, а в XVII в. с Сибирью. Таким образом, наряду
с чисто функциональными приказами в Москве появились ведомства, построенные
по территориальному принципу. Такая система управления не давала ни одной
области царства возможности создать органы самоуправления или хотя бы
приобрести начатки политического самосознания. Как пишет П. Н. Милюков:
При самом начале развития наших учреждений мы наталкиваемся на
огромную разницу с западом. Там каждая область была плотным замкнутым целым,
связанным особыми правами... Наша история не выработала никаких прочных
местных связей, никакой местной организации. Немедленно по присоединении к
Москве, присоединенные области распадались на атомы, из которых
правительство могло лепить какие угодно тела; Но на первый раз оно
ограничилось тем, что каждый такой атом разъединило от соседних и привязало
административными нитями к центру.*12
*12 П. Н. Милюков, Очерки по истории русской культуры, 6-е изд., СПб.
1909, ч 1, стр. 197
Все это, разумеется, в значительной степени обусловило отсутствие в
царской и императорской России каких-либо сильных местных средоточий власти,
могущих потягаться со столичным правительством.
Взамен переведенной в Москву местной администрации двор московского
князя открывал отделения в главных городах покоренных княжеств. Они
отправляли частные и публичные функции точно так же, как некогда княжеский
двор внутри удельного княжества. Под напором административных забот,
множившихся по мере беспрерывного территориального расширения Москвы,
дворцовое управление князя преобразовалось в "Приказ Большого Дворца". Этот
безусловно важнейший приказ является первым таким ведомством, о котором у
нас имеются твердые сведения, И все равно экспансия Москвы проходила столь
стремительно, что потребности управления превосходили возможности княжеского
дворцового штата, поэтому со временем начала зарождаться рудиментарная
государственная администрация, отделенная от княжеского двора. Сперва
появился Казенный приказ, а впоследствии своими собственными ведомствами
обзавелись и другие управители.*13
*13 Здесь я в основном следую за А. К. Леонтьевым, Образование
приказной системы управления в русском государстве, М., 1961.
На всем протяжении своего развития московская администрация сохраняла
следы поместной системы управления, из которой выросла. Как и удельные пути
(стр. #66), московские приказы были организованы в соответствии с
источниками дохода, а не с какими-то принципами публичной ответственности. А
причина этого лежала в том, что, как и поместное управление, они были
созданы для извлечения товаров и услуг. И, как и прежде, каждому приказу
были предоставлены собственные источники существования, и каждый из них
чинил суд и расправу над людьми, находившимися в пределах его компетенции.
Эти пережитки удельного периода просуществовали в русской системе управления
до того момента, когда Петр I, следуя западным образцам, ввел принцип
административного рационализма и учредил национальный бюджет.
На Западе государственная машина также выросла из аппарата,
управлявшего королевскими поместьями. В России, однако, поместные учреждения
превратились в государственные необычайно поздно. Во Франции это разделение
завершилось к XVI в., а в России оно началось только в XVIII в. Такая
задержка приобретает немалое значение, если вспомнить, что национальные
государства стали складываться в обеих странах примерно в одно и то же
время, то есть около 1300 г. Во-вторых, в России различие между поместной и
публичной сферами всегда оставалось довольно нерезким, что не могло не
наложить отпечатка на поведение управителей. Западный феодализм создал ряд
учреждений (суд, curia regis, Генеральные Штаты) которые самим фактом своей
отделенное от управления королевского двора укрепляли ощущение публичного
порядка. Английский теоретик конституционного права XVI в. Томас Смит хорошо
выразил это, сказав, что суверенитет есть результат слияния короля и народа,
происходящего, когда заседает парламент. В России государственное управление
выросло не из сознания, что князь и государство - это разные вещи и
нуждаются поэтому в раздельных учреждениях, а скорее из того, что штат
княжеского двора был больше не в состоянии один справиться с задачей
управления. Представление о том, что правитель и государство отнюдь не
тождественны (естественное в любой стране с феодальным прошлым), появилось в
России лишь в XVIII в. под влиянием западных теорий. Но к этому времени
политические взгляды и обычаи страны уже вполне сложились.
Другим свидетельством в пользу точки зрения о том, что московский
государственный аппарат вырос из поместного управления московских князей,
является метод оплаты русского чиновничества. В удельном княжестве в тех
сравнительно редких случаях, когда члену княжеского двора надобно было
исполнять свои обязанности за пределами поместья (например, в черноземных
областях), предполагали, что его жалованье будет обеспечиваться местным
населением. Соответствующие платежи делались деньгами или натурой и звались
"кормлениями". Московские цари оставили этот порядок в силе. Чиновники
приказов и прочих ведомств, проживающие в Москве и служащие под
непосредственным началом суверена, получали содержание из царской казны.
Однако провинциальной администрации никаких денег не отпускалось, и ее
представители получали кормления в виде регулярных платежей, а также платы
за выполнение конкретной работы. Этот порядок также продержался до Петра,
который ввел регулярное жалованье для государственных чиновников. Однако
поскольку финансовые затруднения ближайших преемников Петра принудили их
временно прекратить выплату жалованья, послепетровская бюрократия снова
начала жить за счет кормлений. Таким образом, и по своей организации, и по
способу вознаграждения трудов своих чиновников Московское государство
следовало обычаям удельного княжества, что убедительно указывает на его
происхождение из княжеского поместья.
<<страница 98>>
Этот тезис, кроме того, подтверждается неумением русских провести
теоретическое или практическое различие между тремя типами собственности:
собственностью, принадлежащей лично монарху, собственностью государства и
собственностью частных лиц. В удельный период частная собственность на землю
признавалась в форме вотчины. Но, как будет показано в следующей главе, в XV
и XVI вв. московской монархии удалось ликвидировать аллоды и обусловить
светское землевладение несением государственной службы. И лишь в 1785 г.,
при Екатерине II, когда русским землевладельцам удалось заручиться четко
выраженными юридическими правами на свои поместья, в России снова появилась
частная собственность на землю. В свете этого нечего удивляться, что такое
разграничение между собственностью короля и собственностью короны, которое
проводилось во Франции со времен позднего средневековья, в России стало
признаваться очень поздно:
...ни в Москвском уделе, ни в великом княжении Владимирском, в
котором утверждается та же московская линия князей, ни в Московском
государстве мы не находим ни малейших указаний на наличность государственных
имуществ, которые отличались бы от имущества князя. В Москве есть только
земельные имущества великого князя, а не государственные. Земли великого
князя различаются на черные и дворцовые; последние приписаны к дворцам и
несут особые повинности на их содержание; но и те и другие одинаково
принадлежат государю и даже повинностями не всегда различаются. Великий
князь одинаково распоряжается как теми, так и другими. Черные земли могут
быть приписаны к дворцу, а дворцовые отписаны в черные. И те и другие могут
быть розданы в поместья и вотчины, могут быть назначены сыновьям, княгиням,
дочерям, монастырям и т. д. Наши источники не делают никакого различия между
куплями государя, конфискованными им у частных людей землями и другими
владениями, способ приобретения которых остался нам неизвестен. Все это
безразлично называется государевыми землями и управляется на одинаковых
основаниях.*14
*14 В. Сергеевич, Древности русского права. 2-е изд., СП6, 1911, III,
стр. 22-3.
В России первые попытки отграничить царские земли от государственных
были сделаны Павлом I, учредившим Департамент Уделов для управления
имуществом Романовых, доходы от которого использовались для содержания
царской семьи. При Николае I это ведомство было превращено (1826 г.) в
Министерство Императорского Двора и Уделов, выделявшееся тем, что не
подлежало контролю со стороны Сената и прочих государственных органов, а
отчитывалось лишь перед самим императором. В 1837 г. было создано
Министерство Государственных Имуществ, ведавшее государственной
собственностью. Прежде того поступавшие от этих двух видов собственности
доходы объединялись в общий фонд. До этого же времени русские императоры,
как им заблагорассудится, передавали или продавали частным лицам обширные
государственные земли с сотнями тысяч крестьян. Но даже после этих реформ
различия между собственностью короны и государства твердо не соблюдали.
Министерство Государственных Имуществ было создано не из хорошего
юридического тона, а в связи с тем, что без него миллионами государственных
крестьян распоряжались из рук вон плохо. Учредивший оба вышеозначенных
министерства Николай I всегда без долгих размышлений перемещал крестьян из
императорских владений на государственные земли, и наоборот. То
обстоятельство, что до начала XVIII в. в России не было государственного
бюджета, а после 1700 г. и до 1860-х гг. он оставался строго охраняемой
государственной тайной, лишь способствовало такой практике. В своем качестве
вотчинника всея Руси московский правитель обращался со своим царством
примерно так, как его предки обходились со своими поместьями. Идея
государства отсутствовала в России до середины XVII в. и даже после своего
появления не была толком усвоена. А поскольку не было концепции государства,
не было и следствия ее - концепции общества.*15 То, что в современном
русском языке выражается словом "общество" (неологизм XVIII в.), в словаре
Московской Руси обозначалось словом "земля". В Средние века этим термином
называлась доходная собственность.*16 Иными словами, "земля" воспринималась
главным образом не как противовес сеньору, царю, а как объект его
эксплуатации. Как л везде, целью вотчинного строя на Руси была выжимка из
страны всего имевшегося в ней дохода и рабочей силы. Джайлс Флетчер, поэт и
государственный деятель елизаветинских времен, в 1588-1589 гг. побывавший в
России и оставивший во многих отношениях лучшее из дошедших до нас описаний
Московского царства, сделанных очевидцами, сообщает, что Иван IV нередко
сравнивал свой народ с бородой или с отарой овец, поскольку обоих для
доброго роста надобно часто стричь.*17 Неизвестно, аутентична эта метафора
или ее выдумали жившие в Москве английские купцы, однако в любом случае она
верно отражает дух, пропитывавший внутреннюю политику Московского
правительства, да и вообще любого правительства вотчинного, или
"сеньориального" типа.
*15 Некоторые ученые (например, Джон Кип (John Keep) в Slavonic and
East European Review, April 1970, p. 204, и Ганс Торке [Hans TorkeJ в
Canadian Slavic Studies, winter 1971, p. 467) усматривают на Руси
нарождающееся общество уже в конце XVII в. (Кип) н даже в середине XVI в.
(Торке). Профессор Кип основывает свою точку зрения на брожении среди
служилого класса, однако заключает, что его попытки добиться кое-какой
свободы от государства не увенчались успехом. Свидетельства, приводимые
профессором Торком, в основном указывают на то, что русское правительство в
XVI в. увидело целесообразность привлечения разных сословий к управлению
страной. Идея общества, как я се понимаю н как она обычно определяется на
Западе, предполагает признание государством права социальных групп на
юридический статус и на узаконенную сферу свободной деятельности. В России
же это право было признано лишь в царствованне Екатерины II.
*16 Г. Е. Кочин, ред., Материала для терминологического словаря
древней России. М.-Л-, 1937, стр. 126.
*17 Giles Fletcher, Of the. Russe Commonwealth (London 1591), p. 41
На каком-то этапе московской истории вотчинное умозрение, корни
которого лежали в чисто экономических представлениях, приобрело политическую
окраску. Вотчинник - землевладелец сделался вотчинником-царем. Дух остался
тот же, однако стал выражаться в новых формах и потребовал теоретического
обоснования. Имеющихся данных недостает, чтобы точно сказать, когда и как
случилась эта трансформация. Однако есть убедительные свидетельства того,
что дело решилось в царствование Ивана III, когда два события одновременно
освободили Москву и подвластные ей княжества от внешней зависимости и
впервые позволили северо-восточной Руси почувствовать себя суверенным
государством.
Одним из этих событий явился распад Золотой Орды. Порядок
престолонаследия, существовавший у "белой кости" (потомков Чингисхана),
отличался крайне запутанной системой старшинства, больше подходившей для
племенной организации кочевого народа, чем для империи, и вызывавшей
бесконечные междоусобицы. В 1360-х гг. соперничающие между собой кучки
претендентов учинили в Орде великий разброд; на протяжении последующих
двадцати лет в Сарае пересидело по меньшей мере четырнадцать ханов. Москва
пользовалась этими распрями и натравливала соперников друг на друга. В 1380
г. Дмитрий князь Московский даже отважился выступить против монголов с
оружием в руках. Верно, что он пошел всего-навсего против крымского
хана-узурпатора; также верно, что одержанная им на Куликовом поле победа
имела небольшое военное значение, поскольку два года спустя монголы
отомстили за неудачу и разорили Москву. И тем не менее, Куликовская битва
показала русским, что они могут тягаться со своими хозяевами.
Орда, уже резко ослабевшая из-за усобиц, получила решающий удар от
Тимура (Тамерлана). Со своего опорного пункта в Средней Азии тюркский
завоеватель предпринял с 1389 по 1395 г. три кампании против Орды, и во
время последней войска его разрушили Сарай. Орда так и не оправилась от этих
ударов. В середине XV в. она распалась на несколько частей, важнейшими из
которых были Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Эти
государствапреемники Орды, в особенности Крымское ханство, все еще могли без
труда совершать набеги на Русь, но полной власти над ней уже больше не
имели. А к концу XV в. Москва уже решала, кому из претендентов сидеть на
казанском троне. В царствование Ивана III Москва перестала платить дань Орде
и государствам - ее преемникам (по преданию, это произошло в 1480. г.).
Другим событием, способствовавшим политизации московских правителей, явилось
крушение Византийской империи. Отношения России с Византией никогда не
отличались четкой определенностью. Со времени крещения Руси несомненно
полагали, что она стоит, в некоей зависимости от Константинополя. Об этом не
уставала напоминать греческая иерархия, любившая выдвигать теорию Юстиниана
о "гармонии", или "симфонии", согласно которой церковь и императорская
власть не могут существовать друг без друга. Подразумевалось, что в силу
этого православные на Руси должны сделаться подданными византийских
императоров, но осуществить эти притязания не было никакой возможности, а во
время монгольского господства они вообще сделались бессмысленными, ибо
императором Руси в ту пору был большой нехристь - монгольский хан. Византия
имела кое-какой контроль над Русью через духовенство, то есть через
назначения на высокие иерархические должности, делавшиеся или утверждавшиеся
Константинополем. Но даже эта нить порвалась после 1439 г., когда Русь
отвергла унию Византии с католиками, заключенную на Флорентийском Соборе.
Великие князья Московские, исходившие из убеждения, что Византия совершила
во Флоренции грех вероотступничества, с тех пор стали назначать своих
собственных митрополитов, не утруждая себя больше испрашивать одобрение
греческой иерархии. Так или иначе, все притязания, которые византийский
император и византийская церковь могли иметь на власть над Русью, потеряли
значение в 1453 г., когда Константинополь был захвачен турками, и
императорская линия пресеклась.
неизвестны. В целом ряде писем, адресованных Ивану IV из своего литовского
прибежища, князь Андреи Курбский обрушился с нападками на .всю идею
государства как вотчины. Однако проведенный недавно анализ переписки Ивана с
Курбским ставит ее подлинность под такое сильное сомнение, что на нее нельзя
больше полагаться как на источник.*10 В экономических обстоятельствах,
господствовавших в России в Средние века и в начале Нового времени, институт
частной собственности не мог устойчиво опереться ни на обычай, ни закон, а
незнание римского права делалось серьезным препятствием для внесения этого
института со стороны. Соответственно, между ролью царя как собственника и
как суверена не проводилось разграничения. По мере московской экспансии
новые территориальные приобретения немедленно присоединялись к вотчине
великого князя и оставались при ней навсегда. Таким образом, российская
монархия выросла прямо из порядка власти удельного княжества, то есть из
порядка, который был рассчитан первоначально на экономическую эксплуатацию,
основанную большей частью на рабском труде.
*10 Edward L. Keenan, The Kurbskii-Groznyi Apocrypha (Cambridge,
Mass. 1971)
То обстоятельство, что русское государство вышло из княжеского
поместья, отразилось и в происхождении его административного аппарата. К
несчастью, пожар Москвы 1626 г. уничтожил большую часть архивов центральной
администрации, поэтому трудно установить, когда и при каких обстоятельствах
она создавалась. Однако достаточно известно для уверенного предположения,
что она выросла непосредственно из учреждений, которым первоначально было
поручено управление частным поместьем удельного князя. В течение долгого
времени - скорее всего, до середины XVI в..- двор московского князя выполнял
двойную функцию: заведования княжеским поместьем и управления остальной
частью княжества. "...Вплоть до реформ 50-х и 60-х годов XVI в. общий
контроль над всей системой местного управления осуществлялся не кем иным,
как дворцовыми ведомствами ... которые сосредоточивали в своих руках почти
все основные отрасли государственного управления того времени...".*11
*11 Н. Е. Носов, Очерки по истории местного управления русского
государства первой половины XVI века, .М.-Л., 1957, стр. 322; си. затем у А.
А. Зимина в Исторических записках, Э63, 1958. стр. 181.
Особенно замечательную эволюцию претерпели исполнительные органы
московского управления - приказы. Этимологию термина "приказ" следует искать
в языке удельного княжества: как уже отмечалось (стр. #67), "приказные люди"
были домашними рабами и княжескими служащими, выполнявшими функции
управления в больших поместьях, как княжеских, так и частных. Приказ - это
название учреждения, возглавлявшегося таким управителем. Московские приказы,
насколько можно понять, за самым малым Исключением были впервые созданы лишь
во второй половине XVI в., то есть через добрую сотню лет после того, как
Москва сделалась столицей царства. До этого времени служившие князю
управители - дворецкий и путные бояре - продолжали; когда на то была нужда,
нести публичные административные функции за пределами княжеского поместья.
По мере завоевания и присоединения к Москве других уделов дворы низложенных
князей переносились в Москву и восстанавливались там как новые
административные единицы; так появились там особые ведомства для управления
Рязанью, Новгородом и прочими областями. Каждый из этих областных приказов
представлял собою как бы отдельное правительство, имеющее всю полноту власти
на вверенной ему территории. Подобным же образом распорядились в XVI в. с
завоеванным Казанским царством, а в XVII в. с Сибирью. Таким образом, наряду
с чисто функциональными приказами в Москве появились ведомства, построенные
по территориальному принципу. Такая система управления не давала ни одной
области царства возможности создать органы самоуправления или хотя бы
приобрести начатки политического самосознания. Как пишет П. Н. Милюков:
При самом начале развития наших учреждений мы наталкиваемся на
огромную разницу с западом. Там каждая область была плотным замкнутым целым,
связанным особыми правами... Наша история не выработала никаких прочных
местных связей, никакой местной организации. Немедленно по присоединении к
Москве, присоединенные области распадались на атомы, из которых
правительство могло лепить какие угодно тела; Но на первый раз оно
ограничилось тем, что каждый такой атом разъединило от соседних и привязало
административными нитями к центру.*12
*12 П. Н. Милюков, Очерки по истории русской культуры, 6-е изд., СПб.
1909, ч 1, стр. 197
Все это, разумеется, в значительной степени обусловило отсутствие в
царской и императорской России каких-либо сильных местных средоточий власти,
могущих потягаться со столичным правительством.
Взамен переведенной в Москву местной администрации двор московского
князя открывал отделения в главных городах покоренных княжеств. Они
отправляли частные и публичные функции точно так же, как некогда княжеский
двор внутри удельного княжества. Под напором административных забот,
множившихся по мере беспрерывного территориального расширения Москвы,
дворцовое управление князя преобразовалось в "Приказ Большого Дворца". Этот
безусловно важнейший приказ является первым таким ведомством, о котором у
нас имеются твердые сведения, И все равно экспансия Москвы проходила столь
стремительно, что потребности управления превосходили возможности княжеского
дворцового штата, поэтому со временем начала зарождаться рудиментарная
государственная администрация, отделенная от княжеского двора. Сперва
появился Казенный приказ, а впоследствии своими собственными ведомствами
обзавелись и другие управители.*13
*13 Здесь я в основном следую за А. К. Леонтьевым, Образование
приказной системы управления в русском государстве, М., 1961.
На всем протяжении своего развития московская администрация сохраняла
следы поместной системы управления, из которой выросла. Как и удельные пути
(стр. #66), московские приказы были организованы в соответствии с
источниками дохода, а не с какими-то принципами публичной ответственности. А
причина этого лежала в том, что, как и поместное управление, они были
созданы для извлечения товаров и услуг. И, как и прежде, каждому приказу
были предоставлены собственные источники существования, и каждый из них
чинил суд и расправу над людьми, находившимися в пределах его компетенции.
Эти пережитки удельного периода просуществовали в русской системе управления
до того момента, когда Петр I, следуя западным образцам, ввел принцип
административного рационализма и учредил национальный бюджет.
На Западе государственная машина также выросла из аппарата,
управлявшего королевскими поместьями. В России, однако, поместные учреждения
превратились в государственные необычайно поздно. Во Франции это разделение
завершилось к XVI в., а в России оно началось только в XVIII в. Такая
задержка приобретает немалое значение, если вспомнить, что национальные
государства стали складываться в обеих странах примерно в одно и то же
время, то есть около 1300 г. Во-вторых, в России различие между поместной и
публичной сферами всегда оставалось довольно нерезким, что не могло не
наложить отпечатка на поведение управителей. Западный феодализм создал ряд
учреждений (суд, curia regis, Генеральные Штаты) которые самим фактом своей
отделенное от управления королевского двора укрепляли ощущение публичного
порядка. Английский теоретик конституционного права XVI в. Томас Смит хорошо
выразил это, сказав, что суверенитет есть результат слияния короля и народа,
происходящего, когда заседает парламент. В России государственное управление
выросло не из сознания, что князь и государство - это разные вещи и
нуждаются поэтому в раздельных учреждениях, а скорее из того, что штат
княжеского двора был больше не в состоянии один справиться с задачей
управления. Представление о том, что правитель и государство отнюдь не
тождественны (естественное в любой стране с феодальным прошлым), появилось в
России лишь в XVIII в. под влиянием западных теорий. Но к этому времени
политические взгляды и обычаи страны уже вполне сложились.
Другим свидетельством в пользу точки зрения о том, что московский
государственный аппарат вырос из поместного управления московских князей,
является метод оплаты русского чиновничества. В удельном княжестве в тех
сравнительно редких случаях, когда члену княжеского двора надобно было
исполнять свои обязанности за пределами поместья (например, в черноземных
областях), предполагали, что его жалованье будет обеспечиваться местным
населением. Соответствующие платежи делались деньгами или натурой и звались
"кормлениями". Московские цари оставили этот порядок в силе. Чиновники
приказов и прочих ведомств, проживающие в Москве и служащие под
непосредственным началом суверена, получали содержание из царской казны.
Однако провинциальной администрации никаких денег не отпускалось, и ее
представители получали кормления в виде регулярных платежей, а также платы
за выполнение конкретной работы. Этот порядок также продержался до Петра,
который ввел регулярное жалованье для государственных чиновников. Однако
поскольку финансовые затруднения ближайших преемников Петра принудили их
временно прекратить выплату жалованья, послепетровская бюрократия снова
начала жить за счет кормлений. Таким образом, и по своей организации, и по
способу вознаграждения трудов своих чиновников Московское государство
следовало обычаям удельного княжества, что убедительно указывает на его
происхождение из княжеского поместья.
<<страница 98>>
Этот тезис, кроме того, подтверждается неумением русских провести
теоретическое или практическое различие между тремя типами собственности:
собственностью, принадлежащей лично монарху, собственностью государства и
собственностью частных лиц. В удельный период частная собственность на землю
признавалась в форме вотчины. Но, как будет показано в следующей главе, в XV
и XVI вв. московской монархии удалось ликвидировать аллоды и обусловить
светское землевладение несением государственной службы. И лишь в 1785 г.,
при Екатерине II, когда русским землевладельцам удалось заручиться четко
выраженными юридическими правами на свои поместья, в России снова появилась
частная собственность на землю. В свете этого нечего удивляться, что такое
разграничение между собственностью короля и собственностью короны, которое
проводилось во Франции со времен позднего средневековья, в России стало
признаваться очень поздно:
...ни в Москвском уделе, ни в великом княжении Владимирском, в
котором утверждается та же московская линия князей, ни в Московском
государстве мы не находим ни малейших указаний на наличность государственных
имуществ, которые отличались бы от имущества князя. В Москве есть только
земельные имущества великого князя, а не государственные. Земли великого
князя различаются на черные и дворцовые; последние приписаны к дворцам и
несут особые повинности на их содержание; но и те и другие одинаково
принадлежат государю и даже повинностями не всегда различаются. Великий
князь одинаково распоряжается как теми, так и другими. Черные земли могут
быть приписаны к дворцу, а дворцовые отписаны в черные. И те и другие могут
быть розданы в поместья и вотчины, могут быть назначены сыновьям, княгиням,
дочерям, монастырям и т. д. Наши источники не делают никакого различия между
куплями государя, конфискованными им у частных людей землями и другими
владениями, способ приобретения которых остался нам неизвестен. Все это
безразлично называется государевыми землями и управляется на одинаковых
основаниях.*14
*14 В. Сергеевич, Древности русского права. 2-е изд., СП6, 1911, III,
стр. 22-3.
В России первые попытки отграничить царские земли от государственных
были сделаны Павлом I, учредившим Департамент Уделов для управления
имуществом Романовых, доходы от которого использовались для содержания
царской семьи. При Николае I это ведомство было превращено (1826 г.) в
Министерство Императорского Двора и Уделов, выделявшееся тем, что не
подлежало контролю со стороны Сената и прочих государственных органов, а
отчитывалось лишь перед самим императором. В 1837 г. было создано
Министерство Государственных Имуществ, ведавшее государственной
собственностью. Прежде того поступавшие от этих двух видов собственности
доходы объединялись в общий фонд. До этого же времени русские императоры,
как им заблагорассудится, передавали или продавали частным лицам обширные
государственные земли с сотнями тысяч крестьян. Но даже после этих реформ
различия между собственностью короны и государства твердо не соблюдали.
Министерство Государственных Имуществ было создано не из хорошего
юридического тона, а в связи с тем, что без него миллионами государственных
крестьян распоряжались из рук вон плохо. Учредивший оба вышеозначенных
министерства Николай I всегда без долгих размышлений перемещал крестьян из
императорских владений на государственные земли, и наоборот. То
обстоятельство, что до начала XVIII в. в России не было государственного
бюджета, а после 1700 г. и до 1860-х гг. он оставался строго охраняемой
государственной тайной, лишь способствовало такой практике. В своем качестве
вотчинника всея Руси московский правитель обращался со своим царством
примерно так, как его предки обходились со своими поместьями. Идея
государства отсутствовала в России до середины XVII в. и даже после своего
появления не была толком усвоена. А поскольку не было концепции государства,
не было и следствия ее - концепции общества.*15 То, что в современном
русском языке выражается словом "общество" (неологизм XVIII в.), в словаре
Московской Руси обозначалось словом "земля". В Средние века этим термином
называлась доходная собственность.*16 Иными словами, "земля" воспринималась
главным образом не как противовес сеньору, царю, а как объект его
эксплуатации. Как л везде, целью вотчинного строя на Руси была выжимка из
страны всего имевшегося в ней дохода и рабочей силы. Джайлс Флетчер, поэт и
государственный деятель елизаветинских времен, в 1588-1589 гг. побывавший в
России и оставивший во многих отношениях лучшее из дошедших до нас описаний
Московского царства, сделанных очевидцами, сообщает, что Иван IV нередко
сравнивал свой народ с бородой или с отарой овец, поскольку обоих для
доброго роста надобно часто стричь.*17 Неизвестно, аутентична эта метафора
или ее выдумали жившие в Москве английские купцы, однако в любом случае она
верно отражает дух, пропитывавший внутреннюю политику Московского
правительства, да и вообще любого правительства вотчинного, или
"сеньориального" типа.
*15 Некоторые ученые (например, Джон Кип (John Keep) в Slavonic and
East European Review, April 1970, p. 204, и Ганс Торке [Hans TorkeJ в
Canadian Slavic Studies, winter 1971, p. 467) усматривают на Руси
нарождающееся общество уже в конце XVII в. (Кип) н даже в середине XVI в.
(Торке). Профессор Кип основывает свою точку зрения на брожении среди
служилого класса, однако заключает, что его попытки добиться кое-какой
свободы от государства не увенчались успехом. Свидетельства, приводимые
профессором Торком, в основном указывают на то, что русское правительство в
XVI в. увидело целесообразность привлечения разных сословий к управлению
страной. Идея общества, как я се понимаю н как она обычно определяется на
Западе, предполагает признание государством права социальных групп на
юридический статус и на узаконенную сферу свободной деятельности. В России
же это право было признано лишь в царствованне Екатерины II.
*16 Г. Е. Кочин, ред., Материала для терминологического словаря
древней России. М.-Л-, 1937, стр. 126.
*17 Giles Fletcher, Of the. Russe Commonwealth (London 1591), p. 41
На каком-то этапе московской истории вотчинное умозрение, корни
которого лежали в чисто экономических представлениях, приобрело политическую
окраску. Вотчинник - землевладелец сделался вотчинником-царем. Дух остался
тот же, однако стал выражаться в новых формах и потребовал теоретического
обоснования. Имеющихся данных недостает, чтобы точно сказать, когда и как
случилась эта трансформация. Однако есть убедительные свидетельства того,
что дело решилось в царствование Ивана III, когда два события одновременно
освободили Москву и подвластные ей княжества от внешней зависимости и
впервые позволили северо-восточной Руси почувствовать себя суверенным
государством.
Одним из этих событий явился распад Золотой Орды. Порядок
престолонаследия, существовавший у "белой кости" (потомков Чингисхана),
отличался крайне запутанной системой старшинства, больше подходившей для
племенной организации кочевого народа, чем для империи, и вызывавшей
бесконечные междоусобицы. В 1360-х гг. соперничающие между собой кучки
претендентов учинили в Орде великий разброд; на протяжении последующих
двадцати лет в Сарае пересидело по меньшей мере четырнадцать ханов. Москва
пользовалась этими распрями и натравливала соперников друг на друга. В 1380
г. Дмитрий князь Московский даже отважился выступить против монголов с
оружием в руках. Верно, что он пошел всего-навсего против крымского
хана-узурпатора; также верно, что одержанная им на Куликовом поле победа
имела небольшое военное значение, поскольку два года спустя монголы
отомстили за неудачу и разорили Москву. И тем не менее, Куликовская битва
показала русским, что они могут тягаться со своими хозяевами.
Орда, уже резко ослабевшая из-за усобиц, получила решающий удар от
Тимура (Тамерлана). Со своего опорного пункта в Средней Азии тюркский
завоеватель предпринял с 1389 по 1395 г. три кампании против Орды, и во
время последней войска его разрушили Сарай. Орда так и не оправилась от этих
ударов. В середине XV в. она распалась на несколько частей, важнейшими из
которых были Казанское, Астраханское и Крымское ханства. Эти
государствапреемники Орды, в особенности Крымское ханство, все еще могли без
труда совершать набеги на Русь, но полной власти над ней уже больше не
имели. А к концу XV в. Москва уже решала, кому из претендентов сидеть на
казанском троне. В царствование Ивана III Москва перестала платить дань Орде
и государствам - ее преемникам (по преданию, это произошло в 1480. г.).
Другим событием, способствовавшим политизации московских правителей, явилось
крушение Византийской империи. Отношения России с Византией никогда не
отличались четкой определенностью. Со времени крещения Руси несомненно
полагали, что она стоит, в некоей зависимости от Константинополя. Об этом не
уставала напоминать греческая иерархия, любившая выдвигать теорию Юстиниана
о "гармонии", или "симфонии", согласно которой церковь и императорская
власть не могут существовать друг без друга. Подразумевалось, что в силу
этого православные на Руси должны сделаться подданными византийских
императоров, но осуществить эти притязания не было никакой возможности, а во
время монгольского господства они вообще сделались бессмысленными, ибо
императором Руси в ту пору был большой нехристь - монгольский хан. Византия
имела кое-какой контроль над Русью через духовенство, то есть через
назначения на высокие иерархические должности, делавшиеся или утверждавшиеся
Константинополем. Но даже эта нить порвалась после 1439 г., когда Русь
отвергла унию Византии с католиками, заключенную на Флорентийском Соборе.
Великие князья Московские, исходившие из убеждения, что Византия совершила
во Флоренции грех вероотступничества, с тех пор стали назначать своих
собственных митрополитов, не утруждая себя больше испрашивать одобрение
греческой иерархии. Так или иначе, все притязания, которые византийский
император и византийская церковь могли иметь на власть над Русью, потеряли
значение в 1453 г., когда Константинополь был захвачен турками, и
императорская линия пресеклась.
После падения Византийской империи у православной церкви были веские
причины на то, чтобы способствовать созданию на Руси крепкой царской власти.
Этот вопрос будет подробнее разбираться в главе, посвященной отношениям
между церковью и государством (Глава 9). Здесь же следует подчеркнуть лишь
главное обстоятельство. Православная церковь, стесненная магометанами,
соперничающая с католиками и расшатываемая еретическими реформистскими
движениями в своей собственной иерархии, боролась за свою жизнь. С падением
Константинополя московский правитель стал выступать как единственный в мире
православный князь, способный оградить православную церковь от сонма ее
внешних и внутренних противников. Посему, чтобы выжить, надо было
поддерживать московских властителей и воспитывать в этих накопителях земель
и дельцах политическое сознание, которое позволит им выглянуть за узкий
горизонт своих поместий. После 1453 г. греческая и русская православные
иерархии делали все, что могли, дабы сделать из московского князя защитника
веры, ответственного за благоденствие всех православных христиан. Одной из
кульминационных точек этого, процесса явился церковный синод 1561 г.,
присовокупивший к своим решениям послание константинопольского патриарха к
Ивану IV, провозглашавшее последнего "царем и государем православных
христиан во всей вселенной".*18
*18 Цит. в Helmut Neubauer. Car und Setbstherncher (Wiesbaden 1964),
стр. 39-40.
Крушение Золотой Орды и Византии освободило Москву от подчинения двум
империям, претендовавшим на какую-то форму верховной власти над нею. Поэтому
именно в это время - во второй половине XV в.- великие князья Московские
начинают мало-помалу величать себя царским титулом. Иван III был первым
русским правителем, изредка называвшим себя царем. Первоначально этим
званием величали византийского императора, а с 1265 г. оно предназначалось
для хана Золотой Орды, Женившись на племяннице последнего византийского
императора, Иван III стал пользоваться и его двуглавым императорским орлом.
Сын его Василий звал себя царем еще чаще, а внук Иван IV узаконил в 1547 г.
этот обычай, сделав звание "царя всея России" титулом российских правителей.
В городах и селах, северо-восточной Руси завелись теперь значительные идеи.
Князья, предки которых некогда ползали на четвереньках на потеху хану и его
придворным, ныне вели свою родословную от императора Августа, корона же
якобы была пожалована им Византией. Ходили разговоры о том, что Москва
является "Третьим Римом" и что ей предопределено на веки вечные занять место
развращенных и павших Рима Петра и Рима Константина. Среди темного народа
пошли фантастические легенды, связывающие деревянный по большей части город
на Москве-реке со смутно понимаемыми событиями библейской и античной
истории.
Вот при таких обстоятельствах вотчинное мировоззрение и приобрело
политическую окраску. Далее встает вопрос: какой образец для подражания
избрали московские князья, добивавшиеся самодержавной, имперской власти? Они
были знакомы с двумя образцами - византийским василевсом и монгольским
ханом. Западные короли для этой цели не годились, отчасти из-за своего
католичества, отчасти потому, что, по крайней мере номинально, они были
вассалами Римского императора и по этой причине не были настоящими
суверенами в том смысле, какой вкладывала в это понятие Москва. В 1488 г. в
Москву явился посланец императора Фридриха III, прося ее помощи в войне с
турками. Чтобы заручиться содействием Ивана III, он предложил ему помощь в
приобретении королевской короны. Данный на это предложение ответ не только
показывает, какого высокого мнения был о себе московский князь, но и
косвенным образом демонстрирует, что он думал про обычных европейских
монархов: "... мы Божиею милостию Государи на своей земле изначала, от
первых своих прародителей, а поставление именем от Бога, как наши
прародители ... а постановления, как есмя наперед сего не хотели ни от кого,
так и ныне не хотим".*19
*19 Памятники дипломатических сношений древней России с державами
иностранными СПб. 1851, I. стр. 12.
Византийский образец сделался известным на Руси почти исключительно
через посредство духовенства и церковной литературы. У Москвы не было прямых
дипломатических или торговых связей с Константинополем и потому не было и
возможности узнать, что представляет собою тамошний монарх и что он делает.
Церковь по вышеуказанным причинам была весьма заинтересована в сильной
русской монархии. Она потворствовала ее амбициям, способствовала выработке
доктрины самодержавия и разработала сложный церемониал коронации. Неясно
только, как церковь могла обучить московских князей искусству политики.
<<страница 104>>
Если мы хотим узнать, где Москва обучилась науке царствования (не как
некоего идеала, а как реально действующего института), нам следует
обратиться к Золотой Орде. Вопрос о монгольском влиянии сильно задевает
русских, которых очень обижает предположение о том, что их культурное
наследие, возможно, несет на себе кое-какую печать Востока, а в особенности
- восточной державы, памятной более всего своими чудовищными зверствами и
уничтожением великих центров цивилизации. Тем не менее, вопрос этот обойти
нельзя, и несоветские историки, за немногими исключениями, готовы отвести
монгольскому влиянию важную и даже решающую роль в становлении Московского
государства. В предыдущей главе затрагивался вопрос о духовном и
нравственном влиянии монгольского владычества на русскую политику; здесь мы
коснемся его влияния на институты.
Золотая Орда дала первый пример централизованной политической власти,
с которым вплотную столкнулись русские князья. На протяжении полутора веков
хан был их абсолютным господином. Его могущество и величие почти полностью
стерли из памяти образ византийского василевса. Последний являл собою нечто
весьма отдаленное, легенду; ни один из удельных князей не бывал в
Константинополе, зато многим из них была очень хорошо известна дорога в
Сарай. Именно в Сарае имели они возможность вплотную лицезреть абсолютную
монархию за работой, лицезреть власть, "с которой нельзя входить в
соглашение, которой надо подчиняться безусловно".*20 Здесь они научились
облагать налогами дворы и торговые сделки, вести дипломатические отношения,
управлять курьерской службой и расправляться с непокорными подданными.
Русский словарь хранит отчетливые следы этого влияния. Слово "казна" есть
прямое заимствование из языка татаро-монголов, равно как и понятия "деньги"
и "таможня", оба происходящие от "тамги", обозначавшей при монголах казенную
печать, ставившуюся на товарах в знак уплаты пошлины. Связывавшая Москву с
провинцией "ямская служба" была тем же самым монгольским "ямом", но под
другим начальством. Татаро-монгольское воздействие на язык репрессий
отмечалось выше (стр. #82). Возможно, самым важным, чему научились русские у
монголов, была политическая философия, сводившая функции государства к
взиманию дани (или налогов), поддержанию порядка и охране безопасности и
начисто лишенная сознания ответственности за общественное благосостояние.
*20 В Сергеевич, Древности русского права, 3-е изд., СПб., 1908, II,
стр 34.
<<страница 105>>
В период, когда Москва выступала агентом Орды на Руси, ей пришлось
создать административный аппарат, соответствующий нуждам аппарата, которому
он служил. Ввиду природного консерватизма политических учреждений нет ничего
удивительного в том, что эта структура управления осталась почти неизменной
даже после того, как Московское княжество сделалось суверенным государством.
Так, не покончили с данью, которую великий князь Московский собирал для
хана; вместо этого дань превратилась в налог, взимаемый для великого князя.
Точно так же полагалось поддерживать монгольскую курьерскую службу, теперь
уже для великого князя.*21 Так, почти незаметно, Москва переняла многие
монгольские институты. Из-за хозяйственной ориентации удельного княжества,
из которого вышло Московское государство, и сопутствующей ей неразвитости
политических институтов русские, естественно, склонны были заимствовать у
монголов вещи, которых у них самих не было, то есть центральные налоговые
ведомства, связь и средства подавления.
*21 А. Лаппо-Данилевский, Организация прямого обложения в Московском
государстве, СПб., 1890, стр 14-15.
Есть кое-какие указания на то, что первые цари смотрели на себя как
на наследников монгольских ханов. Хотя под церковным влиянием они иногда
ссылались на византийский образец, они не называли себя преемниками
византийских императоров. В. Савва обнаружил, что в поисках международного
признания своих прав на царское или имперское звание российские правители не
указывали на преемство своей власти от Византии.*22 С другой стороны, нет
недостатка в свидетельствах того, что они придавали первостепенное значение
завоеванию государств-преемников Золотой Орды - Казани и Астрахани. Уже во
время последнего наступления на Казань и Астрахань Иван называл их своей
вотчиной; это утверждение могло значить лишь одно - что он смотрел на себя
как на наследника хана Золотой Орды. Чиновник московского Посольского
Приказа Григорий Котошихин, бежавший в Швецию и написавший там весьма ценное
сочинение о московском государстве, начинает свой рассказ с сообщения, что
Иван IV сделался "царем и великим князем всея Руси" с того момента, как
завоевал Казань, Астрахань и Сибирь.*23 Титул "белого царя", иногда
использовавшийся московскими правителями в XVI в., по всей вероятности
связан с "белой костью" - родом потомков Чингисхана и, возможно,
представляет собою еще одну попытку подчеркнуть преемство от правящей
монгольской династии. Достоверные документальные свидетельства по теории
российского монархического правления в период его становления весьма скудны.
Однако что касается политических воззрений московского двора, то здесь
аутентичных материалов достаточно, чтобы сделать по этому поводу кое-какие
обобщения. Западные люди, посетившие Россию в XVI-XVII вв., были ошеломлены
заносчивостью, с которой они столкнулись в Москве. По наблюдениям иезуита
Поссевино, отправленного Папой послом к Ивану IV, царь был абсолютно убежден
в том, что является могущественнейшим и мудрейшим правителем на свете. Когда
в ответ на его похвальбу Поссевино вежливо напомнил Ивану о других
прославленных христианских князьях, тот спросил - скорее презрительно, чем
недоверчиво - "Да сколько же их на свете?" (Quinam isti sunt in mundo?).
Жители Москвы, обнаружил Поссевино, разделяли самомнение своего правителя,
ибо посол слышал, как они говорили:
Это знает лишь Господь и наш Великий Господин (Magnus Dominus) (то
есть наш Князь). Этот наш Великий Господин знает все. Одним словом он может
развязать любой узел и разрешить все затруднения. Нет такой веры, с обрядами
и догмами которой он не был бы знаком. Всем, что мы имеем, и тем, что мы
хорошо ездим верхом, и тем, что мы в добром здравии, всем этим мы обязаны
милости нашего Великого Господина.
Поссевино добавляет, что царь усердно насаждает такую веру среди
своего народа.*24
*22 В. Савва, Московские, цари и византийские василевсы Харьков, 1901
стр 400
*23 О России в царствование Алексея Михайловича, сочинение Григорья
Котошихина 4-е изд.. СПб.. 1906. стр. 1.
*24 Antonio Possevino, Moscovia (Antwerpen 1567), стр. 55, 93.
Чёто сёня Пайпс плохо идёт. Всего сто шесть страниц асилил. Завтра шоль продолжить?
III. Л. Толстой в русской революции
В Толстом нет ничего пророческого, он ничего не предчувствовал и не предсказывал. Как художник, он обращен к кристаллизованному прошлому. В нем не было той чуткости к динамизму человеческой природы, которая в высшей степени была у Достоевского. Но в русской революции торжествуют не художественные прозрения Толстого, а моральные его оценки. Л. Толстой как искатель правды жизни, как моралист и религиозный учитель очень характерен для России и русских. Толстовцев в узком смысле слова, разделяющих доктрину Толстого, мало, и они представляют незначительное явление. Но толстовство в широком, не доктринальном смысле слова очень характерно для русского человека, оно определяет русские моральные оценки. Толстой не был прямым учителем русской левой интеллигенции, ей было чуждо-толстовское религиозное учение. Но Толстой уловил и выразил особенности морального склада большей части русской интеллигенции, быть может, даже русского человека вообще. И русская революция являет собой своеобразное торжество толстовства. На ней отпечатлелся и русский толстовский морализм и русская аморальность. Этот русский морализм и эта русская аморальность связаны между собой и являются двумя сторонами одной и той же болезни нравственного сознания. Болезнь русского нравственного сознания я вижу прежде всего в отрицании личной нравственной ответственности и личной нравственной дисциплины, в слабом развитии чувства долга и чувства чести, в отсутствии сознания нравственной ценности подбора личных качеств. Русский человек не чувствует себя в достаточной степени нравственно вменяемым и он мало почитает качества в личности. Это связано с тем, что личность чувствует себя погруженной в коллектив, личность недостаточно еще раскрыта и сознана. Такое состояние нравственного сознания порождает целый ряд претензий, обращенных к судьбе, к истории, к власти, к культурным ценностям, для данной личности недоступным. Моральная настроенность русского человека характеризуется не здоровым вменением, а болезненной претензией. Русский человек не чувствует неразрывной связи между правами .и обязанностями, у него затемнено и сознание прав, и сознание обязанностей, он утопает в безответственном коллективизме, в претензии за всех. Русскому человеку труднее всего почувствовать, что он сам - кузнец своей судьбы. Он не любит качеств, повышающих жизнь личности, и не любит силы. Всякая сила, повышающая жизнь, представляется русскому человеку нравственно подозрительной, скорее злой, чем доброй. С этими особенностями морального сознания связано и то, что русский человек берет под нравственное подозрение ценности культуры. Ко всей высшей культуре он предъявляет целый ряд нравственных претензий и не чувствует нравственной обязанности творить культуру. Все эти особенности и болезни русского нравственного сознания представляют благоприятную почву для возникновения учения Толстого.
Толстой - индивидуалист и очень крайний индивидуалист. Он совершенно антиобществен, для него не существует проблемы общественности. Индивидуалистична и толстовская мораль. Но ошибочно было бы сделать отсюда заключение, что толстовская мораль покоится на ясном и твердом сознании личности. Толстовский индивидуализм решительно враждебен личности, как это и всегда бывает с индивидуализмом. Толстой не видит лица человеческого, не знает лица, он весь погружен в природный коллективизм, который представляется ему жизнью божественной. Жизнь личности не представляется ему истинной, божественной жизнью, это - ложная жизнь этого мира. Истинная, божественная жизнь есть жизнь безличная, общая жизнь, в которой исчезли все качественные различения, все иерархические расстояния. Нравственное сознание Толстого требует, чтобы не было больше человека как самобытного, качественного бытия, а была только всеобщая, бескачественная божественность, уравнение всех и всего в безличной божественности. Только полное уничтожение всякого личного и разнокачественного бытия в безликой и бескачественной всеобщности представляется Толстому выполнением закона Хозяина жизни. Личность, качественность есть уже грех и зло. И Толстой хотел бы последовательно истребить все, что связано с личностью и качественностью. Это в нем восточная, буддийская настроенность, враждебная христианскому Западу. Толстой делается нигилистом из моралистического рвения. Поистине демоничен его морализм и истребляет все богатства бытия. Эгалитарная и нигилистическая страсть Толстого влечет его к истреблению всех духовных реальностей, всего подлинно онтологического. Не знающая границ моралистическая претензия Толстого все делает призрачным, она отдает под подозрение и низвергает реальность истории, реальность церкви, реальность государства, реальность национальности, реальность личности и реальность всех сверхличных ценностей, реальность всей духовной жизни. Все представляется Толстому нравственно предосудительным и недопустимым, основанным на жертвах и страданиях, к которым он испытывает чисто животный страх. Я не знаю во всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь. Он весь погружен в жизнь телесно-душевную, животную. И вся религия Толстого есть требование такой всеобщей кроткой животности, освобожденной от страдания и удовлетворенной. Я не знаю в христианском мире никого, кому была бы так чужда и противна самая идея искупленья, так непонятна тайна Голгофы, как Толстому. Во имя счастливой животной жизни всех отверг он личность и отверг всякую сверхличную ценность. Поистине личность и сверхличная ценность неразрывно связаны. Личность потому только и существует, что в ней есть сверхличное, ценное содержание, что она принадлежит к иерархическому миру, в котором существуют качественные различения и расстояния. Природа личности не выносит смешения и бескачественного уравнения. И любовь людей во Христе менее всего есть такое смешение и бескачественное уравнение, но есть бесконечно в глубь идущее утверждение всякого лика человеческого в Боге. Толстой не знал этого, и мораль его была низменной моралью, притязательной моралью нигилиста. Мораль Ницше бесконечно выше, духовнее морали Толстого. Возвышенность толстовской морали есть великий обман, который должен быть изобличен. Толстой мешал нарождению и развитию в России нравственно ответственной личности, мешал подбору личных качеств, и потому он был злым гением России, соблазнителем ее. В нем совершилась роковая встреча русского морализма с русским нигилизмом и дано было религиозно-нравственное оправдание русского нигилизма, которое соблазнило многих. В нем русское народничество, столь роковое для судьбы России, получило религиозное выражение и нравственное оправдание. Почти вся русская интеллигенция признала толстовские моральные оценки самыми высшими, до каких только может подняться человек. Эти моральные оценки считали даже слишком высокими и потому себя считали недостойными их и неспособными подняться на их высоту. Но мало кто сомневается в высоте толстовского морального сознания. В то время как принятие этого толстовского морального сознания влечет за собой погром и истребление величайших святынь и ценностей, величайших духовных реальностей, смерть личности и смерть Бога, ввергнутых в безличную божественность среднего рода. У нас не относятся еще достаточно серьезно и углубленно к соблазнительной лжи толстовской морали. Противоядием против нее должны были бы быть пророческие прозрения Достоевского. Толстовская мораль восторжествовала в русской революции, но не теми идиллическими и любвеобильными путями, которые предносились самому Толстому. Толстой сам, вероятно, ужаснулся бы этому воплощению своих моральных оценок. Но он многого, слишком многого из того, что сейчас происходит, хотел. Он вызывал тех духов, которые владеют революцией, и сам был ими одержим.
Толстой был максималистом. Он отверг всякую историческую преемственность, он не хотел допустить никаких ступеней в историческом развитии. Этот толстовский максимализм осуществляется в русской революции - она движется истребляющей моралью максимализма, она дышит ненавистью ко всему историческому. И в духе толстовского максимализма русская революция хотели бы вырвать каждого человека из мирового и исторического целого, к которому он органически принадлежит, превратить его в атом для того, чтобы повергнуть его немедленно в безличный коллектив. Толстой отрицал историю и исторические задачи, он отрекался от великого исторического прошлого и не хотел великого исторического будущего. В этом русская революция верна ему, она совершает отречение от исторических заветов прошлого и исторических задач будущего, она хотела бы, чтобы русский народ не жил исторической жизнью. И подобно тому как у Толстого, в русской революции это максималистическое отрицание исторического мира рождается из исступленной эгалитарной страсти. Пусть будет абсолютное уравнение, хотя бы то было уравнение в небытии! Исторический мир - иерархичен, он весь состоит из ступеней, он сложен и многообразен, в нем - различия и дистанции, в нем - разнокачественность и дифференцированность. Все это так же ненавистно русской революции, как и Толстому. Она хотела бы сделать исторический мир серым, однородным, упрощенным, лишенным всех качеств и всех красок. И этому учил Толстой как высшей правде. Исторический мир разлагается на атомы, и атомы принудительно соединяются в безличном коллективе. "Без аннексий и контрибуций"
и есть отвлеченное отрицание всех положительных исторических задач. Ибо поистине все исторические задачи предполагают "аннексии и контрибуции", предполагают борьбу конкретных исторических индивидуальностей, предполагают сложение и разложение исторических целостей, цветение и отцветание исторических тел.
Толстой сумел привить русской интеллигенции ненависть ко всему исторически-индивидуальному и исторически-разностному. Он был выразителем той стороны русской природы, которая питала отвращение к исторической силе и исторической славе. Это он приучал элементарно и упрощенно морализировать над историей и переносить на историческую жизнь моральные категории-жизни индивидуальной. Этим он морально подрывал возможность для русского народа жить исторической жизнью, исполнять свою историческую судьбу и историческую миссию. Он морально уготовлял историческое самоубийство русского народа. Он подрезывал крылья русскому народу как народу историческому, морально отравил источники всякого порыва к историческому творчеству. Мировая война проиграна Россией потому, что в ней возобладала толстовская моральная оценка войны. Русский народ в грозный час мировой борьбы обессилили кроме предательств и животного эгоизма толстовские моральные оценки. Толстовская мораль обезоружила Россию и отдала ее в руки врага. И это толстовское непротивленство, эта толстовская пассивность очаровывает и увлекает тех, которые поют гимны совершенному революцией историческому самоубийству русского народа. Толстой и был выразителем непротивленческой и пассивной стороны русского народного характера. Толстовская мораль расслабила русский народ, лишила его мужества в суровой исторической борьбе, но оставила непреображенной животную природу человека с ее самыми элементарными инстинктами. Она убила в русской породе инстинкт силы и славы, но оставила инстинкт эгоизма, зависти и злобы. Эта мораль бессильна преобразить человеческую природу, но может ослабить человеческую природу, обесцветить ее, подорвать творческие инстинкты.
Толстой был крайним анархистом, врагом всякой государственности по морально-идеалистическим основаниям. Он отверг государство, как основанное на жертвах и страданиях, и видел в нем источник зла, которое для него сводилось к насилию. Толстовский анархизм, толстовская вражда к государству также одержали победу в русском народе. Толстой оказался выразителем антигосударственных, анархических инстинктов русского народа. Он дал этим инстинктам морально-религиозную санкцию. И он один из виновников разрушения русского государства. Также враждебен Толстой всякой культуре. Культура для него основана на неправде и насилии, в ней источник всех зол нашей жизни. Человек по природе своей естественно добр и благостен и склонен жить по закону Хозяина жизни. Возникновение культуры, как и государства, было падением, отпадением от естественного божественного порядка, началом зла, насилием. Толстому было совершенно чуждо чувство первородного греха, радикального зла человеческой природы, и потому он не нуждался в религии искупления и не понимал ее. Он был лишен чувства зла, потому что лишен был чувства свободы и самобытности человеческой природы, не ощущал личности. Он был погружен в безличную, нечеловеческую природу и в ней искал источников божественной правды. И в этом Толстой оказался источником всей философии русской революции. Русская революция враждебна культуре, она хочет вернуть к естественному состоянию народной жизни, в котором видит непосредственную правду и благостность. Русская революция хотела бы истребить весь культурный слой наш. утопить его в естественной народной тьме. И Толстой является одним из виновников разгрома русской культуры. Он нравственно подрывал возможность культурного творчества, отравлял истоки творчества. Он отравил русского человека моральной рефлексией, которая сделала его бессильным и неспособным к историческому и культурному действию. Толстой настоящий отравитель колодцев жизни. Толстовская моральная рефлексия есть настоящая отрава, яд, разлагающий всякую творческую энергию, подкапывающий жизнь. Эта моральная рефлексия ничего общего не имеет с христианским чувством греха и христианской потребностью в покаянии. Для Толстого нет ни греха, ни покаяния, возрождающего человеческую природу. Для него есть лишь обессиливающая. безблагодатная рефлексия, которая есть обратная сторона бунта против божественного миропорядка. Толстой идеализировал простой народ, в нем видел источник правды и обоготворял физический груд, в котором искал спасения от бессмыслицы жизни. Но у него было пренебрежительное и презрительное отношение ко всякому духовному труду и творчеству. Все острие толстовской критики всегда было направлено против культурного строя. Эти толстовские оценки также победили в русской революции, которая возносит на высоту представителей физического труда и низвергает представителей труда духовного. Толстовское народничество, толстовское отрицание разделения труда положены в основу моральных суждений революции, если только можно говорить о ее моральных суждениях. Поистине Толстой имеет не меньшее значение для русской революции, чем Руссо имел для революции французской. Правда, насилия и кровопролития ужаснули бы Толстого, он представлял себе осуществление своих идей иными путями. Но ведь и Руссо ужаснули бы деяния Робеспьера и революционный террор. Но Руссо так же несет ответственность за революцию французскую, как Толстой за революцию русскую. Я даже думаю, что учение Толстого было более разрушительным, чем учение Руссо. Это Толстой сделал нравственно невозможным существование Великой России. Он много сделал для разрушения России. Но в этом самоубийственном деле он был русским, в нем сказались роковые и несчастные русские черты. Толстой был одним из русских соблазнов.
Толстовство в широком смысле этого слова - русская внутренняя опасность, принявшая обличье высочайшего добра. Сокрушить внутренне русскую силу только и могло это соблазнительное и ложное добро, лжедобро, эта идея безблагодатной святости, лжесвятости. В толстовском учении соблазняет радикальный призыв к совершенству, к совершенному исполнению закона добра. Но это толстовское совершенство потому так истребительно, так нигилистично, так враждебно всем ценностям, так несовместимо с каким бы то ни было творчеством, что это совершенство - безблагодатное. В святости., к которой стремился Толстой, была страшная безблагодатность, богопокинутость, и потому это - ложная, злая святость. Благодатная святость не может совершать таких истреблений, не может быть нигилистической. У настоящих святых было благословение жизни, была милость. Это благословение и эта милость были прежде всего у Христа. В духе же Толстого ничего не было от духа Христова. Толстой, требует немедленного и полного осуществления абсолютного, абсолютного добра в этой земной жизни, подчиненной законам грешной Природы, и не допускает относительного, истребляет все относительное. Так хотел он вырвать всякое существо человеческое из мирового целого и повергнуть в пустоту, в небытие отрицательного абсолютного. И абсолютная жизнь оказывается лишь элементарной животной жизнью, протекающей в физическом труде и удовлетворении самых простых потребностей. В такое отрицательное абсолютное, пустое и нигилистическое, и хочет повергнуть русская революция всю Россию и всех русских людей. Идеал безблагодатного совершенства ведет к нигилизму. Отрицание прав относительного, т. е. всего многообразия жизни, всех ступеней истории, в конце концов отделяет от источников жизни абсолютной, от абсолютного духа. Религиозный гений апостол Павел некогда понял всю опасность превращения христианства в еврейскую апокалиптическую секту и ввел христианство в поток всемирной истории, признав и освятив право относительных ступеней. Толстой прежде всего восстал против дела апостола Павла. Вся ложь и призрачность толстовства с неотвратимой диалектикой развернулась в русской революции. В революции народ изживает свои соблазны, свои ошибки, свои ложные оценки. Это многому научает, но научение покупается слишком дорогой ценой. Необходимо освободиться от Толстого как от нравственного учителя. Преодоление толстовства есть духовное оздоровление России, ее возвращение от смерти к жизни, к возможности творчества, возможности исполнения миссии в мире.
Н.А. Бердяев
РАЗМЫШЛЕНИЯ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революция в России случилась. Это - факт, который должен быть признан. Признание факта не связано с его оценкой. Революция есть явление природы. Нельзя спорить о том, следует ли признавать или не признавать японское землетрясение. Русская революция есть великое несчастье. Всякая революция - несчастье. Счастливых революций никогда не бывало. Но революции посылаются Божьим промыслом, и потому народы многому в них научаются. Русская революция - отвратительна. Но ведь всякая революция отвратительна. Хороших, благообразных, прекрасных революций никогда не бывало и быть не может. Всякая революция бывает неудачной. Удачных революций никогда не бывало. Французская революция, признанная "великой", тоже была отвратительна и неудачна. Она не лучше русской революции, она была не менее кровавой и жестокой, столь же безбожной, столь же разрушительной в отношении ко всем историческим святыням.
Русская революция не признана великой, она пока только большая революция, она лишена нравственного ореола. Но найдутся историки, которые ее идеализируют и канонизируют в чине великой; создадут легенду, окружат ореолом, хотя потом явятся другие историки, которые разоблачат эту идеализацию и низвергнут легенду. Несчастные русские люди, жестоко пострадавшие духовно и материально от революции, забыли как будто бы, что такое революция, что такое всякая революция. Читать книги по истории революции приятнее, чем переживать революции. Слишком большое негодование против большевистской революции, слишком исключительное приписывание всякого злодейства большевикам есть нередко результат идеализации революции, непреодоленной иллюзии, что революция может быть хорошей и благородной. Историческая память очень коротка у людей революционной эпохи. Слишком многие люди эпохи революции хотят по-своему направить ее и оченьозлоблены, что это не удается. Но забыли, что революции вообще направить нельзя, как нельзя ее и остановить. Революция есть рок и стихия. И большевики не направляли революции, а были лишь ее послушным орудием. Все почти господствующие оценки революции основаны на том предположении, что ее могло бы и не быть и ее можно было бы не допустить или что она могла бы быть разумной и доброй, если бы злодеи большевики не помешали. Так делается невозможным постижение смысла революции и духовное переживание ее трагического опыта. Нет ничего более жалкого, чем столь распространенные в русской заграничной среде споры о том, произошла ли в России революция или смута, и кто будет отвечать за революцию. Это - самоутешение от совершенного бессилия и немощи. (1) Всякая революция есть смута. Всякая революция есть процесс разложения старого общества и культуры. Идеально-нормативные представления о революции совершенно должны быть оставлены. Революция никогда не бывает такой, какой должна быть, ибо нет должной революции, и не может быть революция долженствованием. Революция есть рок народов и великое несчастье. И несчастье это нужно пережить с достоинством, как с достоинством нужно пережить тяжелое заболевание или смерть близкого существа.
Совершенной потерей исторической перспективы нужно признать ту психологию, в силу которой хотят остановить революцию с точки зрения дореволюционных начал. Это есть нежелание понять, что такое всякая революция, закрывание глаз на ее природу, забвение того, что люди раньше знали о революции. Революция подобна тяжкой инфекционной болезни. Раз зараза проникла в организм, нельзя уже остановить неотвратимого течения болезни. В известный момент будет 41 градус температуры, будет бред. А потом температура падет до 36 градусов. Природа революции такова, что она должна дойти до конца, должна изжить свою яростную стихию, чтобы в конце концов претерпеть неудачу и перейти в свою противоположность, чтобы из собственных недр породить противоядие. В революции неизбежно должны торжествовать крайние течения, и более умеренные течения должны быть извергнуты и уничтожены. В революции всегда погибают те, которые ее начали и которые о ней мечтали. Таков закон революции и такова, по гениальной мысли Ж. де Местра, воля Провидения, всегда незримо действующая в революциях. Революциями Бог карает людей и народы. Рационалистическим безумием нужно признать всякую надежду, .что в стихии революции могут господствовать и могут ее направлять какие-либо более умеренные, разумные партии, жирондисты или кадеты. Это и есть самая неосуществимая из утопий. В русской революции утопистами были кадеты, большевики же были реалистами. Не утопичны ли, не бессмысленны ли были мечты, что Россию вдруг можно превратить в правовое демократическое государство, что русский народ можно гуманными речами заставить признать права и свободы человека и гражданина, что можно либеральными мерами искоренить инстинкты насилия управителей и управляемых? Это была бы неправдоподобная революция, отрицание всех исторических инстинктов и традиций русского народа, более радикальное, чем отрицание большевиков, которые усвоили себе традиционные методы управления и использовали некоторые исконные инстинкты народа. Большевики совсем не были максималистами, они были минималистами, они действовали в направлении наименьшего сопротивления, в полном согласии с инстинктивными вожделениями солдат, истомленных непосильной войной и жаждавших мира, крестьян, вожделевших земель помещиков, рабочих, настроенных злобно и мстительно. Максималистами были те, которые хотели продолжения войны во что бы то ни стало, а не те, которые решили ее прикончить после того, как война внутренне разложилась. Те, которые потворствуют иррациональной стихии революции, действуют в своем роде более рассудительно и реалистично, чем те, которые в этой иррациональной стихии хотят осуществить кабинетный рациональный план политики. Всех кабинетных рациональных политиков революция низвергает и уничтожает, и она по-своему права. В рациональной кабинетной политике не чувствуется никакой органической почвы, никакой стихии, никаких глубоких корней. В революции же есть извращенная и больная народная стихия. Большевизм есть рационалистическое безумие, мания окончательного регулирования жизни, опирающаяся на иррациональную народную стихию. Рационализм же либеральных политиков, готовый признать и некоторые права за иррациональным, ни на какую стихию не опирается. Большевизм был извращенным, вывернутым наизнанку осуществлением русской идеи, и потому он победил. Помогло то, что у русских очень слабо иерархическое чувство, но очень сильна склонность к автократической власти. Ни о каком правовом, конституционном государстве русский народ и слышать не хотел.
* * *
Когда революция случилась в судьбе народа, когда стряслось это несчастье, т.е. только один из нее выход. Нужно принять этот факт как ниспосланный Провидением, принять так, как должно принять все страдания и несчастья жизни, все великие испытания: противиться всеми силами духа соблазнам революции, оставаться верными своим святыням, унести светильники в катакомбы, пережить духовно и религиозно-просветленно это несчастье, постигнув его, как искупление вины, помогать тем жизненным процессам, в которых революция переходит в свою противоположность, к положительному творчеству. Духовно ложно считать, что источник зла вне меня, а сам я сосуд добра. На этой почве рождается злобный и ненавистнический фанатизм. Винить во всем евреев, масонов, интеллигенцию есть.такое же извращение, как во всем винить буржуазию, дворянство, старую власть. Нет, источник зла и во мне самом, и я должен и на себя переложить вину и ответственность. Это было бы верно и в отношении к старому самодержавию, это остается верным и в отношении к большевизму. Лишь молекулярные процессы внутри народной жизни, духовные и материальные, ведут к окончанию революции, к выходу из нее. Гражданские войны во время революции являются роковой неизбежностью, и во время войн этих может быть проявле^ большой героизм и самопожертвование. Но никакие гражданские войны не могут положить конец революции, не могут быть выходом из трагедии революций. Гражданские войны целиком принадлежат самой иррациональной стихии революции, они пребывают в революционном распаде и увеличивают этот распад. Гражданские войны революционных и контрреволюционных армий есть обычно борьба сил революционных с силами дореволюционными, революцией пораженными. Настоящую же контрреволюцию, полагающую конец революции, могут сделать лишь силы пореволюционные, а не дореволюционные, лишь силы, развившиеся внутри самой революции. Контрреволюцию, начинающую новую, пореволюционную эпоху, не могут сделать классы и партии, которым революция нанесла тяжелые удары и которые она вытеснила из первых мест жизни. Кончил революцию во Франции "сын революции" Наполеон, а не дворяне, не эмигранты, не партии, которые революция вытеснила из жизни в своем стихийном потоке. Революция, как некий органический патологический процесс, вырабатывает в своих недрах силы, которые принесут избавление от ее демонов. Тот, кто находит выход из революции, из ее безвыходной стихии, обычно "ее носил в самом себе". Она непреодолима извне. Бонапартизм - типичный исход революции. Сила Кромвеля и Наполеона в том, что они являются роковыми людьми, носителями рока революции. И опыт истории, и наш собственный духовный опыт научает тому, что революции могут быть преодолены лишь силами пореволюционными, лишь началами, отличными и от тех, что господствовали до революции, и от тех, что господствуют в самой революции. Все дореволюционное есть лишь внутренняя составная часть самой революции, самого революционного распада. Дореволюционное и революционное есть одно и то же, но в разные моменты. Революция есть догнивание старого режима. И нет спасения ни в том, что начало гнить, ни в том, что довершило гниение. Спасение может быть лишь в зарождении новой жизни. Кончить революцию и избавить ее от кровавого кошмара не может ни русское земледельческое дворянство, желающее вернуть себе земли, ни старая русская буржуазия, желающая вернуть себе фабрики и капиталы, ни русская интеллигенция старого типа, желающая вернуть себе былой идейный престиж и осуществить свои старые политические программы. В русской революции в муках кончается Россия господская и Россия интеллигентская, и нарождается новая неведомая Россия. Кончить русскую революцию может лишь русское крестьянство, лишь народившаяся в самой революции новая буржуазия, лишь красная армия, опомнившаяся от своего кровавого бреда, лишь новая интеллигенция, духовно углубившаяся в трагическом опыте революции и стяжавшая себе новые положительные идеи. Хорошо ли это или плохо, но это так. Таков рок, такова судьба. После революции нельзя ждать в России ничего особенно хорошего. Опустошения слишком велики. Деморализация ужасна. Культурный уровень должен понизиться. Но нужно прямо смотреть в глаза судьбе. Нет никаких оснований для розового исторического оптимизма. Христианство ему не научает. Мир идет к трагическому раздвоению и борьбе противоположных духовных начал. Но в путях этих имеет великий смысл устранение иллюзий, разоблачение подлинных реальностей. И революция, как и все в истории, служат не тому, чему думают служить, смысл их неведом самим деятелям революции. Воля же наша должна быть направлена к осуществлению гениального афоризма Ж. де Местра: контрреволюция должна быть не обратной революцией, а обратным революции.
Нельзя жить негативным чувством, чувством ненависти, злобы, мести. Нельзя негативными чувствами спасти Россию. Революция отравила Россию злобой и напоила ее кровью. Что будет с несчастной Россией, если контрреволюция отравит ее новой злобой и напоит ее новой кровью. Это будет продолжением кровавого кошмара революции, а не выходом из него. Партия ненависти и злобы есть одна партия; в ней соединены коммунисты и крайние монархисты. Никакая жизнь не может быть создана отрицательным, в основу ее должно быть положено положительное. Наша любовь всегда должна быть сильнее нашей ненависти. Нужно любить Россию и русский народ больше, чем ненавидеть революцию и большевиков. В основе нашей политики должна лежать стихийная любовь к русской земле, к русской народной душе. Только такую направленность можно признать нормальным духовным устроением. Большевистская революция была порождена отрицательными чувствами, она была делом злобы. Если против нее направить равные по сиде отрицательные чувства, если низвержение ее превратить прежде всего в дело злобы, то продолжится дело разрушения. Между тем как с горестью нужно признать, что отрицательные и злобные чувства слишком часто владеют теми, которых революция жестоко обидела и обездолила. Это значит, что они не пережили революцию духовно, что они претерпели ее внешне, телесно. Поистине величайшая задача, которая стоит перед Россией, как и перед всем миром, это - задача выхода из кровавого круга революций и реакций, перехода в другое измерение. На негативном пути, определяемом лишь отрицательными реакциями, открывается плохая бесконечность революций и реакций. Кровь порождает кровь. Кровь отравила уже народы. Революция сама по себе носит характер отрицательной реакции, она имеет реакционную природу. И нужно выйти из подвластности отрицательным реакциям. Это - наш духовный долг, долг христиан. Революция случилась, она и была мрачной и кровавой реакцией против дореволюционного зла, зла старой жизни, злой реакцией на злую реакцию. И все силы духа должны быть направлены к положительному добру. Реставрация старой дореволюционной жизни невозможна. Когда читаешь письма последней русской царицы к последнему русскому царю, то всем существом своим чувствуешь, что революция предрешена и неизбежна, что старый режим обречен и возврат невозможен. И это совсем не есть осуждение личности тех, которые оказались мучениками и, как люди, были гораздо лучше нынешних правителей. Реставраций никогда не бывает. Бывают лишь судорожные конвульсивные движения сил, догнивающих в революции, сил, претерпевших распад в революции,и затем новые попытки сил, выдвинутых революцией, удержать свое жизненное положение. Бессмысленно реставрировать то, что привело к революции. Это есть пребывание в безвыходном магическом кругу. Выход из движения налево и направо может быть найден лишь в движении вглубь и ввысь. Идейная контрреволюция должна быть направлена к созданию новой жизни, в которой прошлое и будущее соединяются в вечном, она должна быть направлена и против всякой реакции. Революция уничтожила в России всякую свободу, и потому контревволюция в России должна быть освободительным процессом, должна дать свободу, свободу дышать, мыслить, двигаться, сидеть в своей комнате, жить духовной жизнью. Вот парадокс, который нужно сознать до конца.
* * *
Нельзя внешне относиться к революции, видеть в ней лишь эмпирический факт, никак не связанный с моей духовной жизнью, с моей судьбой. При таком внешнем отношении только и может человека душить бессильная злоба. Революция совершилась не только вне меня и надо мной как факт, несоизмеримый с моим смыслом жизни, т.е. абсолютно бессмысленный. она совершилась также со мной как внутреннее событие в моей жизни. Большевизм в России явился и победил, потому что я таков, каков есть, потому что во мне не было настоящей духовной силы, не было силы веры, двигающей горами. Большевизм есть мой грех, моя вина. Это есть ниспосланное мне испытание. Страдания, которые мне причинил большевизм есть искупление моей вины, моего греха, нашей общей вины и нашего общего греха. Все ответственны за всех. Только такое переживание революции может быть названо религиозным, духовно просветленным. Русская революция есть судьба русского народа и моя судьба, расплата и искупление народа и мои. Пусть "правые" не делают такого невинного, самодовольного и возмущенного выражения лиц. Грехи их велики, и им надлежит пройти через суровое покаяние. Революцию нужно с достоинством, с духовной силой до конца изжить как несчастье, посланное Богом. Претерпевший до конца спасется. Поверхностно и ложно смотрят на большевизм те, которые видят в нем исключительно внешнее насилие над русским народом шайки разбойников. Так нельзя понимать исторические судьбы народов. Это взгляд или обывателей, пострадавших от революции, или активных борцов, ослепленных в яростной стихии борьбы. Большевики не шайка разбойников, напавших на русский народ в его историческом пути и связавшая его по рукам и ногам, и не случайна их победа. Большевизм есть явление гораздо более глубокое и более страшное, более зловещее, Шайка разбойников была бы более не.винным явлением. Большевизм есть не внешнее, а внутреннее для русского народа явление, его тяжелая духовная болезнь, органический недуг русского народа. Большевизм есть лишь отображение внутреннего зла, живущего в нас. Большевизм не есть самостоятельная онтологическая реальность, он не имеет бытия в себе. Он есть лишь галлюцинация больного народного духа. Большевизм соответствует духовному состоянию русского народа, выражает внешне внутренние духовные распады, отступничество от веры, религиозный кризис, глубокую деморализацию народа. Советская власть - не демократическая власть и не поставлена каким-либо учредительным собранием. Но никакая власть не создавалась формально, ее всегда создает сила. И советская власть оказалась единственной возможной в России властью в момент разложения войны, которой русский народ не имел силы вынести, в момент духовного упадка и экономического разгрома, в момент ослабления нравственных устоев. Эта власть оказалась народной в очень нелестном для нее смысле. Но признать это важно для понимания революции. Другая власть не могла быть создана в стихии революции при той духовной и исторической обстановке, в которой эта стихия разбушевалась. Народ находился в лживом состоянии и создал лживую власть. Только большевизм мог как-нибудь организовать и сдержать раскованную им демоническую стихию. Истинный принцип авторитета власти был утерян. Жалкая и бессильная роль временного правительства показала, что власть не может быть организована на гуманистических началах, не может быть либеральной и демократической, не может быть и социалистической в умеренном гуманном духе. Принцип же монархический проклинали и разлагали в течение столетия. Он пал. Он существовал потому, что имел санкцию в религиозных верованиях народа. Авторитет власти всегда ведь держится религиозными верованиями народа. Когда религиозные верования разлагаются, авторитет власти колеблется и падает. Это и случилось в России. Религиозные верования народа изменились. В народ начало проникать полупросвещение, которое в России всегда принимает форму нигилизма. Только большевики сумели организовать власть в соответствий с изменившимися верованиями народа, в соответствии с кровавой стихией войны. Когда рушатся духовные основы войны, она превращается в кровавую анархию, в войну всех против всех. И тогда оказывается возможной лишь грубая и кровавая диктатура. Рухнули все начала, охранявшие культурный слой в России. Этот культурный слой, эта тонкая культура возможны были лишь благодаря монархии, которая не допускала буйного разлития народной тьмы. Россия была необъятным и темным мужицким царством, с очень слабо развитыми классами, с очень тонким культурным слоем, с царем, сдерживавшим это царство и недопускавшим растерзания народом этого культурного слоя. Пусть царская власть часто преследовала и гнала культурный слой, но она в прошлом делала возможным самое его существование, она до известного времени устанавливала качественную иерархию в русской жизни, градации и ступени. С падением царской власти в России наступило "упро-стительное смешение", низвержены были все качественные различия, разбита вся социальная структура русского общества, темная солдатско-мужицкая стихия ее затопила. Культурный слой, не имевший корней в крепких социальных классах, был низвергнут в бездну. В таких условиях монархическая власть могла быть заменена только советской властью. Произошло страшное огрубение жизни, огрубение всего быта, воцарился солдатско-народный стиль. Большевики не столько создали эту грубую жизнь, грубый способ властвования, сколько отразили и выразили совершавшееся огрубение народной жизни. Власть, которая пожелала бы быть более культурной, не могла бы существовать, не соответствовала бы состоянию народа. Культурный слой, более утонченный, верный традициям, не мог более господствовать в России. Бог как бы передал власть большевикам в наказание за грехи народа. И потому во власти этой есть таинственная, им самим непбнятная сила. Замечательно, что в русской революции нет борющихся сторон, нет активных партий. Этим она глубоко отличается от революции французской. Когда французский жирондист или монтаньяр шел на эшафот, он шел как гражданин, временно побежденный в борьбе. В русской революции нет чувства гражданства. У нас идут на расстрел с иным чувством, покоряясь роковой силе, безраздельно господствующей.
Русская культура была по преимуществу дворянской. Она кончилась. Дворянство низвергнуто. И оно само много сделало для своего падения. Оно выродилось и потеряло сознание своего призвания. Дворянский стиль культуры, который господствовал и в недворянских слоях, в буржуазии и интеллигенции, заменился стилем солдатско-мужицко-про-летарским. В этом стиле управлять страной может только советская власть, враждебная высшей культуре, объявившая войну всем качествам во имя количеств, грубая и жестокая в своих приемах. В первые ряды жизни выдвигает новый энергичный слой, прошедший школу на войне, жадный к жизни, завистливый и злобный, перенесший все приемы войны в управление страной, продолжающий войну во имя других целей внутри страны. Стиль советской власти - военный стиль. Это - стиль завоевателей. Но это менее всего означает, что завоеватели эти чужды состояниям самого народа. Народ и выдвинул их в момент своего падения и кровавого разложения. Большевики осуществили народный идеал черного передела. И они вполне отвечают русскому нигилизму. Это очень непопулярная и нелюбимая власть. Но непопулярная и нелюбимая власть может оказаться единственной возможной властью, ее может заслужить народ. Русский народ во время падшей войны и разложившейся революции только и заслужил такой власти. И это не значит вместе с тем, чторусский народ - большевик. Катастрофа произошла в самых первоосновах русского общества и русской культуры, она произошла в глубине духа народного. Русский народный слой, в сущности, никогда не мог не только социально, но и религиозно принять русский культурный слой и русское барство. Раскол между верхним и нижним слоями у нас всегда был таков, какого не знали народы Запада. Народ не принял войны, потом не принял гуманитарно-демократической власти. И в суждениях о революции и о путях спасения от нее нельзя игнорировать духовное состояние русского народа, состояние его верований или его неверия. Все определяется изнутри, а не извне. Никто не обязан поклоняться верованиям народа и воле народа, если он считает эти верования и эту волю злыми. Я не признаю принципа суверенитета народа. Но безумно было бы игнорировать духовное состояние народа. Власть не демократична по своей природе, но она должна быть народна. Все в конце концов определяется религиозными верованиями народа, ими определялось и существование самодержавной монархии. И если верования народные ложны и злы, то я все силы свои должен прежде всего направить на обращение моего народа к истинным и добрым верованиям. Духу принадлежит примат над политикой. Это теперь должно быть признано более чем когда-либо. Русский вопрос есть сейчас прежде всего духовный вопрос. Вне духовного перерождения Россия не может быть спасена. Неодухотворенная борьба за политическую власть сейчас лишь увеличивает ее болезнь, лишь усиливает разложение. Между тем как те, которые вели активную борьбу против революции и коммунизма, не имели великой идеи, которую они могли бы противопоставить идее коммунистической. И в Западной Европе невозможно активно идейное движение против большевиков и большевиков и большевизма, потому что не сознает она правды, во имя которой могла бы подняться в крестовый поход.
Мы переживаем состояние, схожее с падением Римской империи и античной цивилизации III века, когда только христианство духовно спасло мир от гибели и окончательного разложения. Варварские начала уже вошли в дряхлеющую и падающую культуру. Аристократические основы культуры потрясены. И необходима новая переработка варварской стихии, необходимо рождение света во тьме. Большевизм нельзя ликвидировать хорошей организацией кавалерийских дивизий. Кавалерийские дивизии сами по себе могут лишь усилить хаос и разложение. Они поддерживают то недолжноё и опасное состояние, в котором власть создается лишь внешней военной силой, лишь солдатчиной. На этом пути и погибла Римская империя. Большевизм должен быть прежде всего преодолен изнутри духовно, а затем уже политически. Должен быть найден новый духовный принцип организации власти и культуры. Военный принцип в наши дни может стать и злым принципом, и необходимо искать выходов из его исключительного господства. Этому научает нас и нынешнее состояние Европы. Господство солдатчины грозит огрублением всей культуры и помимо большевиков. Вся европейская политика основана на насилии и лжи. И в Европе произошло страшное огрубение. Это мы видим и на таком интересном явлении, как фашизм. Итальянский фашизм вопреки распространенному мнению тоже" был революцией, совершенной молодыми людьми, прошедшими школу войны, полными энергии и жажды преобладания в жизни. Эти молодые люди имеют психологическое сходство с советскими молодыми людьми, но энергия их направлена в другое русло и приняла не разрушительный, а созидательный характер. Мы живем в эпоху цезаризма. И , значение будут иметь лишь люди типа Муссолини, единственного, быть может, творческого государственного деятеля Европы, который сумел подчинить себе и государственной идее воинствующе-насильнические инстинкты молодежи, дал выход энергии.
Я совсем не пацифист, наоборот, но бывают времена, когда необходимо восстать против того, чтобы исторические судьбы определялись исключительно военной силой. Россию погубило превращение народа в войско. Войско разрушило государство. И спасти может только какой-то высший принцип. Буржуазно-капиталистический милитаризм сам себя разрушил, он уничтожил войну в старом благородном смысле слова. Войны роковым образом превратились в революция. И сейчас в мире все более и более побеждает тип революционных войн. Новые технические открытия грозят истреблением человечества. Нет, проблема большевизма не есть внешнемеханическая проблема, разрешимая военной силой, это - прежде всего внутренне-духовная проблема. Нельзя исключительно военным путем освободить Россию и русский народ от большевиков как шайки разбойников, которая держит его связанным. Это - внешнее и поверхностное восприятие. Русский народ в огромной массе своей терпеть не может большевиков, но он находится в большевистском состоянии, во лжи. Это - парадокс, который должен быть понят до конца. Русский народ должен быть выведен из большевистского состояния, преодолеть в себе большевизм. Есть ли это проповедь пассивности в противоположность активности, которую проповедуют те, которые хотят разрешить русскую трагедию исключительно военной силой? Когда падала Римская империя и рушился весь древний мир, Диоклетиан проявлял большую энергию, пытаясь укрепить империю. Но меньшую ли активность проявлял Бл. Августин и не принадлежит ли ему большее место во всемирной истории, чем Диоклетиану? Наше время есть прежде всего время дел, подобных делу Бл. Августина. Нам нужна вера и идея. Спасение ныне погибающих обществ пойдет от союзов и корпораций, имеющих крепкую основу, воодушевленных верою. Из них сложится новая ткань общества. Они должны укреплять связи в эпоху падения старых государств. А старые государства рушатся. Новая история кончается. И мы подходим к эпохе, аналогичной раннему средневековью. Реакционерами, людьми отсталыми, должны быть признаны те, которые хотят удержаться на принципах новой истории, вернуться к идеям XIX века, хотя бы то была демократия, гуманистический социализм и пр. Революция, совершающаяся в Европе, может производить впечатление реакции, как, например, фашизм. Но она, во всяком случае, направлена против начал новой истории, против бессодержательного либерализма, против индивидуализма, против юридического формализма.
* * *
Очень полезно в наши дни напомнить об идеях Ж. де Местра о революции, высказанных в его гениальной книге "Соnsiderations sur la France". Ему впервые удалось сказать что-то существенное о природе всякой революции. Революция - сатанична. В ней действуют не люди, а высшие силы. Революционеры лишь кажутся активными, в действительности они пассивны, они лишь орудие неведомой им силы. Но революции не только сатаничны, они также провиденциальны, они посылаются народам за их грехи, они есть искупление вины. Ж. де Местр не был человеком старого режима, дореволюционным человеком. Он понимал своеобразное величие революции, понимал ее роковой характер. Он, величайший идеолог реакции начала XIX ... века, глава теократической школы, роялист, думает, что революционеры, якобинцы действовали для славы Франции, в то время как контрреволюционеры, эмигранты хотели разделения Франции и победы над ней. Насильственную контрреволюцию де Местр признает решительным злом, он не хочет ее, он ждет терпеливо, чтобы созрела органическая почва для восстановления монархии. Ж. де Местр не любил эмигрантов эпохи французской революции и осуждал их, считал их деятельность ненациональной и непатриотической. Он настаивал на совершенном бессилии и ничтожестве французских эмигрантов. "Эмигранты ничто и не могут ничего". "Один из законов французской революций, что Эмигранты ее могут атаковать лишь для собственного несчастья и совершенно исключены из какого бы то ни было дела, которое должно совершиться". "Они никогда ничего не предприняли, что бы удалось и даже что не было бы обращено против них. Они не только ничего не достигают, но и все, что они предпринимают, носит характер такого бессилия и ничтожества, что сложилось мнение о них, как о людях, которые защищают осужденное дело". Эмигранты "не должны более делать внешних усилий, быть может, даже желательно, чтобы их никогда не видели в угрожающей позе" (с. 127). "Эмигранты ничего не могут, и можно даже прибавить, что они ничто" (с. 128). Ж. де Местр, который имел такую устрашающую репутацию, был сторонником мягкой и бескровной, почти нежной, контрреволюции, он решительный противник мести. У него есть также очень тонкая мысль, что не могут быть выразителями пореволюционной, контрреволюционной справедливости те, которые революцией обижены, так как они будут мстителями. "Самое большое несчастье, которое может случиться с деликатным человеком, это быть судьею убийцы своего отца, своего родственника, своего друга или похитителя своего имения. А это именно и случилось бы, если бы произошла контрреволюция такой, как ее ожидали; так как высшие судьи все почти принадлежали бы классу обиженному, и юстиция, даже если бы она только наказывала, имела бы вид мести". Вот изумительные по благородству слова, которые очень следует повторять в наши дни, когда жажда мести легко смешивается со справедливым судом. Де Местр тоже думал, что народ должен изжить, горькие плоды революции и получить к ней отвращение, что революция должна сама себя пожрать. И он видит провиденциальную справедливость в том, что революционеры истребляют друг друга. Народы никогда не достигают того, к чему стремятся. И французская революция будет иметь положительное значение, но не то, которое пытались придать ей деятели революции. Сам Ж. де Местр был положительным результатом революции. Католическое и романтическое движение начала XIX века возможно было лишь после революции. Оно было настоящим завоеванием революции. Так будет и у нас. Положительным результатом революции будут религиозное углубление и возрождение. Начнется новая эпоха в христианстве, освобождена будет Церковь от власти государства. В суждениях пламенного революционера де Местра о революции была большая отрешенность. Об этих суждениях полезно напомнить в наше время. Но эмиграция эпохи русской революции отличается от эмиграции эпохи французской революции. Страдания ее велики. Она более разнообразна, к ней принадлежит очень высокий культурный слой, и она может иметь большое положительное культурное значение, если преодолеет в себе специфически эмигрантскую психологию. В русской эмиграции есть героически настроенная молодежь, способная к самоотвержению. Задачи русской эмиграции лежат прежде всего в области духовной и национально-культурной, а не политической. Но русская эмиграция пока не имеет вдохновляющих ее идей. Нельзя назвать идеей возврат к политическим формам, господствовавшим в недавнем прошлом или в жизни, или в сознании. Все старые политические формы, будь то монархия или демократия, отжили свое время и сами по себе не имеют цены.
* * *
Русская революция совершилась по Достоевскому, Он пророчески раскрыл ее идейную диалектику и дал ее образы. Достоевский понимал, что социализм в России есть религиозный вопрос, вопрос атеистический, что русская революци- . онная интеллигенция совсем не политикой занята, а спасением человечества без Бога. И тем, которые хотят понять смысл русской революции, необходимо вдуматься в прозрения Достоевского. Можно открыть неисчислимое количество причин русской, революции. Многие из этих причин бросаются всякому в глаза. Страшная война, которой духовно и материально не мог выдержать русский народ, слабое правосознание русского народа и отсутствие в нем настоящей культуры, земельная неустроенность русского крестьянства, зараженность русской интеллигенции ложными идеями - все это бесспорные причины русской революции. Но не на этих путях раскрывается основной смысл русской революции. Смысл этот раскрывается в ее духовном первофеномене. В историческом процессе действуют разнообразные причины, которые раскрывает историческая наука, но философия истории имеет своей целью раскрытие основных духовных феноменов, первофеноменов, в которых и нужно искать смысл исторических событий. Так, для новой истории таким основным духовным феноменом являются гуманизм и его внутренняя диалектика. Он и лежит в основе французской революции, хотя она имела свои многообразные специфические причины. И вот я утверждаю, что в основе русской революции, разыгравшейся в полуазиатской, полуварварской стихии и в атмосфере разложившейся войны, лежит религиозный факт, связанный с религиозной природой русского народа. Русский народ не может создать серединного гуманистического царства, он не хочет правового государства в европейском смысле этого слова. Это - аполитический народ по строению своего духа, он устремлен к концу истории, к осуществлению Царства Божьего. Он хочет или Царства Божьего, братства во Христе, или товарищества в антихристе, царства князя мира сего. В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада --отрешенность, он не чувствовал исключительной прикованности и привязанности к земным вещам, к собственности, к семье, к государству, к своим правам, к своей мебели, к внешнему бытовому укладу. Русский народ приковывался к земной жизни грехом, и грехи его были не меньше, даже больше, чем у народов Европы. Русский народ, вероятно, менее честный и добропорядочный народ, чем народы Запада. Но народы Запада добродетелями своими прикованы к земной жизни и к земным благам. Русский же народ добродетелями своими отрешен от земли и обращен к небу. В этом духовно воспитало его православие. Европейский человек считает свою собственность священной и не позволит без жестокой борьбы отнять ее у себя. У него есть идеология, оправдывающая его отношение к земным благам. Русский человек, даже если грех корыстолюбия и стяжательства овладел его природой, не считает своей собственности священной, не имеет идеологического оправдания своего обладания материальными благами жизни, и в глубине души думает, что лучше уйти в монастырь или сделаться странником, Легкость низвержения собственности в России произошла не только от слабости правосознания в русском народе и недостатке буржуазной честности, но от исключительной отрешенности русского человека от земных благ. То, что европейскому буржуа представлялось добродетелью, то русскому человеку представлялось грехом. И русский помещик никогда не был до конца уверен, что он по правде владеет своей землей. Не случайно А.С.Хомяков думал, что он владеет землями лишь по поручению народа управлять ими. И русский купец думал, что нажился он не чистыми способами и раньше или позже должен покаяться. Православие внушало идею обязанности, а не идею права. Обязанности не исполняли по греховности, право же не счители добродетелью. Буржуазная идеология никогда не имела у нас силы и не владела русскими сердцами. У нас никоща не было идейно приличного обоснования прав буржуазных классов и буржуазного строя. Буржуазный строй у нас, в сущности, почти не считали грехом, - не только революционеры-социалисты, но и славянофилы и русские религиозные люди, и все русские писатели, даже сама русская буржуазия, всегда чувствовавшая себя нравственно униженной.
И европейского буржуа нельзя противопоставить русскому коммунисту. По духовному складу русского народа, русского человека так нельзя победить коммунизм, нельзя победить его буржуазными идеями и буржуазным строем. Такова Россия, таково призвание русского народа в мире. Хомяков и К. Леонтьев, Достоевский и Л. Толстой, Владимир Соловьев и Н. Федоров низвергают буржуазный строй и буржуазный дух не менее, чем русские революционеры, социалисты и коммунисты. Такова русская идея. И русским патриотам следует ее познать. Русский религиозный человек сознает, что перед лицом Божьим европейский буржуа не лучше, чем русский коммунист. И не может русский человек хотеть, чтобы на место коммуниста пришел европейский буржуа. Он не соглашается заменить коммунистические пороки буржуазными добродетелями, ибо добродетели эти он низвергает. Секуляризованная культура, добропорядочная и благоустроенная цивилизация не соблазняют русского человека, русского религиозного человека. Поэтому и социализм у нас носит сакральный характер, есть лже-Церковь и лжетеократия. Русские люди всегда духовно противились власти буржуазно-мещанской цивилизации XIX века, не любили ее, видели в ней умаление духа. В этом Герцен и Леонтьев сходятся. И нельзя русским людям привить немецкий или французский патриотизм, западно-европейский национализм. Многие русские патриоты и националисты выглядят безнадежными инородцами, чуждыми душе России. Все это нужно помнить, чтобы понять характер русской революции. У нас никогда не было буржуазной идеологии. Никогда не было у нас и идеологии государственной. Катков не был характерным для России мыслителем. Русский дух не может признать верховенство государственной идеи, она всегда будет занимать подчиненное место, а часто и совсем отсутствовать. Русским людям присущ своеобразный анархизм. Русский народ устремлен к Царству Божьему, и этим объясняются не только его добродетели, но и многие его пороки. Ибо Царство Божье нудится и есть бремя послушания миру, которое должен нести человек на земле, есть долг в отношении к историческому процессу, который русские люди часто забывают. Вот почему наша несчастная и безобразная революция должна быть признана национальной. Душа русского человека устремлена к Царству Божьему, но она легко поддается соблазнам, подменам и смешениям, легко попадает во власть царства лжи. И царство лжи и подмены воцарилось в России. В большевиках есть что-то запредельное, потустороннее. Этим жутки они. Магические токи и энергия исходят из самого среднего большевика. За каждым большевиком стоит коллективная намагниченная среда, и она повергает русский народ в магнетический сон, заключает русский народ в магический круг. Нужно расколдовать Россию. Вот главная задача.
* * *
Русскую революцию нужно пережить духовно углубленно. Должен наступить катарсис, внутреннее очищение. Тот не пережил духовно революцию, кто пережил ее корыстно, кто хочет возвращения себе утерянного имущества, кто полон злобы и жаждет возмездия. Это - телесное, а не духовное - переживание революции, обывательское к ней отношение. Не духовно пережил революцию тот, кто к ней приспособился, не сумел отстоять в ней свободу своего духа, и тот, кто мечтает о реставрации старой, дореволюционной жизни, полный злобы и мести, не сознает своего собственного греха. Лишь подлинное покаяние делает переживание революции духовным. Через тайну и таинство покаяния раскрывается новая жизнь. Только покаяние освобождает от власти темного прошлого, от давящих его призраков. Психология христианского покаяния прямо противоположна не только психологии революционной, но и психологии реставрационной, всеща мстительнозлобной. Жажда мести и жажда реставрации старой греховной жизни совсем не совместима с покаянием, всегда обращенным к новой жизни, это состояние нераскаявшихся грешников. Духовное и углубленное переживание революции должно признать глубокую серьезность переживаемого кризиса, русского и мирового. Нельзя продолжать делать вид, что ничего особенного не случилось, что произошло лишь буйство, безобразие и скандал, которому легко положить предел полицейско-во-енными мерами. Нет ничего более жалкого, как самоутешение людей, выбитых из первых рядов жизни, выражающееся в отрицании самого факта революции, в желании назвать ее смутой и бунтом. Я думаю, что не только произошла революция в России, но происходит и мировая революция. Происходит мировой кризис, подобный падению античного мира. И желать возвращения к тому состоянию мира, которое было до катастрофы мировой войны, значит совершенно не отдавать себе отчета в том, что происходит, не иметь исторической перспективы. Изжиты основы целой исторической эпохи. Все основы жизни потрясены. Обнаружились ложь и гнилость тех основ, на которых покоилось цивилизованное общество XIX и XX веков. И эти основы, которые в гниении своем породили страшные войны и революции, хотят реставрировать, вожделеют этой греховной и дурной жизни. Ужасен прогрессивный паралич, но не менее ужасен сифилис, на почве которого он произошел. И в России, и в Европе нет возврата к довоенной и дореволюционной жизни и не должно быть. Если бы совершился этот возврат, то страдания и муки наших дней не имели бы смысла и оправдания. Дурное реак-ционерство и есть желание возврата к недавнему прошлому. Революция не создает новой, лучшей жизни, в ней совершается лишь гниение старой, греховной жизни. Но духовно пережитый опыт войны и революции должен обратить к новой, лучшей жизни. Это каждый духовно просветленный человек должен решить для себя независимо от того, оптимистически или пессимистически он смотрит на историческое будущее. Новая, лучшая жизнь есть прежде всего духовная жизнь. И каждый должен сказать себе: "Нет возврата к старому интеллигентному либерализму, народничеству, социализму, как нет возврата к старой монархии, старому дворянскому быту. Мы должны желать новой, лучшей жизни, осуществления права".
Кончилась барская, господская Россия, и все тленное и грешное в ней не должно быть возрождено. Вечное же в старой России неистребимо и должно войти во всякую новую жизнь. В аристократии есть вечное начало, и мир не мог бы существовать без аристократии. Но русскому дворянству как классу и сословию никогда не будет возвращено то социальное значение, которое оно имело в прошлом. Вожделеть этого значит наполнять свое сердце злобой и ненавистью. Никогда не вернет себе старого своего положения и русская буржуазия. В этом отношении произошел не внешний, а внутренний переворот. Революции совершаются не только для социальных интересов низших классов общества, но и для того, чтобы перестали говорить "ты" и начали говорить "вы". В этом отношении у нас случился бесповоротный бытовой переворот. Барско-господское отношение к народу более невозможно. Замена "ты" на "вы" и будет, вероятно, единственным бытовым завоеванием революции. Еще более глубокой революцией было бы, если бы все начали говорить друг другу "ты". Но к этому не ведут внешние революции, этого не могла достигнуть французская революция, хотя и пыталась. Отныне аристократия должна оставаться благородством породы.
В России разрушена структура социальных классов. И это было легко сделать, потому что у нас никогда не было сильных социальных классов. Но нужно отдать себе отчет в том, что в России сейчас все классы уничтожены, кроме крестьянства. Дворянства и буржуазии как социальных классов в России больше не существует. Коммунистическая революция уничтожила попутно и рабочий класс. Кроме крестьянства существуют лишь советская бюрократия и угнетенная интеллигенция. И совершенно непонятно, на какие слои думает опереться реставрация. Но в России образовался новый слой, не столько социальный, сколько антропологический слой. В русской революции победил новый антропологический тип. Произошел подбор биологически сильнейших, и они выдвинулись в первые ряды жизни. Появился молодой человек в френче, гладко выбритый, во
енного типа, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни, в большинстве случаев наглый и беззастенчивый. Его можно повсюду узнать, он повсюду господствует. Это он стремительно мчится на автомобиле, сокрушая все и вся на пути своем, он заседает на ответственных советских местах, он расстреливаете он наживается на революции. Этот молодой человек, внешне мало похожий и даже во всем противоположный старому типу революционера, или коммунист, или приспособился к коммунизму и стоит на советской платформе. Он заявляет себя хозяином жизни, строителем будущей России. Старые большевики, русские интеллигенты-революционеры, боятся этого нового типа и предчувствуют в нем гибель коммунистической идеи, но должны с ним считаться. Чека также держится этими молодыми людьми. Это - новый русский буржуа, господин жизни, но это не социальный класс. Это прежде всего новый антропологический тип. В России, в русском народе что-то до неузнаваемости изменилось, изменилось выражение русского лица. Таких лиц прежде не было в России. Новый молодой человек - не русский, а интернациональный по своему типу. В России появился вкус к силе и власти, буржуазный вкус, которого у нас не было и нарождения которого хотели наши буржуазные идеологи и который должны были бы теперь приветствовать. Война сделала возможным появление этого типа, она была школой, выработавшей этих молодых людей. Дети, внуки этих молодых людей будут уже производить впечатление солидных буржуа, господ жизни. Эти господа проберутся к первым местам жизни через деятельность Чека, совершив неисчислимое количество расстрелов. И кровь не остановит их в осуществлении своей похоти жизни и похоти власти. Самая зловещая фигура в России - это не фигура старого коммуниста, обреченная на смерть, а фигура этого молодого человек. В ней может быть загублена душа России, призвание русского народа. Этот новый антропологический тип может свергнуть коммунизм, он может обернуться русским фашизмом. Но от этого еще не будет большой радости. Все дело не в поверхности жизни, именуемой коммунизмом и советской властью, а во внутренних процессах, совершающихся в России. Страшно именно то, что в коммунистической революции Россия делается впервые буржуазной, мещанской страной, какой она никогда не была. Ловкие, беззастенчивые и энергичные дельцы мира сего выдвинулись и заявили свои права быть господами жизни. Им неведома уже будет русская тоска по Небесному Иерусалиму. Царская, дворянская, мужицкая, монашеская странническая и интеллигентская Россия никогда не была буржуазным мещанским царством. То, чего так безумно боялся К. Леонтьев, совершилось. И об этом нужно глубже задуматься, чем о способах свержения советской власти. Русская эмиграция недостаточно понимает, что русский вопрос совсем не в кучке большевиков, стоящих у власти, которую можно было бы свергнуть, а в огромном слое новых людей, пришедших к господству в жизни, которых свергнуть не так легко. Коммунистическая революция есть прежде всего материализация русской жизни, парадоксально связанная с развоплощением исторических тел. Коммунизм есть борьба против духа и духовной жизни. И его моральные последствия более ужасны, чем последствия государственные, правовые и экономические, они будут длительнее.
Россия переживает эпоху деморализации, погони за наслаждениями жизни, аналогичную эпохе директории. Материализация и деморализация захватили не только коммунистов, этот процесс гораздо шире. Русские люди привыкают к рабству, им более не нужна свобода, они предали свободу духа за внешние блага. Черное чувство зависти становится определяющей силой мира. И трудно остановить его возрастающую власть.
В России прерывается культурная традиция. Предстоит страшное понижение уровня культуры, качества культуры. Россия в преобладающей своей части сделается царством цивиизованного крестьянства. Новая русская буржуазия, под которой следует понимать не класс фабрикантов и банкиров, а победоносный социально-антропологический тип, предъявит спрос на техническую цивилизацию, но не будет нуждаться в высшей культуре всегда аристократической. Процесс варваризации у нас неотвратимо должен произойти. Мы можем утешать себя тем, что после войны варваризация должна произойти и происходит частично и повсюду в Европе.
Революция разбила не только русское дворянство, но и русскую интеллигенцию в старом смысле слова. Интеллигенция столетие мечтала о революции и готовила ее. Но осуществление революции оказалось ее гибелью, ее собственным концом. Одна часть интеллигенции стала властью, другая же ее часть была выброшена за борт жизни. Революция изобличила ложность идеологии, которой жила интеллигенция. Должна народиться новая народная интеллигенция, но она будет очень понижена в своем культурном уровне, ей не свойственны будут высшие запросы духа. Ведь и интеллигенция Чернышевского была уже значительным понижением культурного уровня по сравнению с интеллигенцией Чаадаева, Хомякова и Герцена. Когда русский мужик пожелает устроить свою жизнь, ему не понадобятся ни с.-р., ни кадеты, ни правые, он сам устроится.
Грядущий образ России двоится, он не может быть воспринят целостно. Старая, великая Россия была полна великих контрастов и полярных противоположностей. И все же был у нее целостный образ. Одна и та же Россия чувствовалась на вершинах русской культуры, у великих русских писателей и в самых темных недрах народной стихии. Этого, по-видимому, более не будет. В России как бы происходит разделение на два царства. Качественно будет продолжать существовать вечная Россия, Россия духовная, призванная сказать свое слово в конце истории, но количественно, может быть, будет преобладать Россия безбожной цивилизации. Но и повсюду в мире должно произойти разделение и повсюду, по-видимости, могут побеждать враждебные Христову духу начала. Наши усилия должны быть направлены к победе вечной, качественной России, и усилия эти не пропадут в нравственном миропорядке.
Старая интеллигентски-революционная психология теперь перешла к контрреволюционным эмигрантским кругам. Те чувства, которые раньше были направлены на самодержавие, переносятся на большевиков. Большевизм для русской интеллигенции заменил самодержавие и исполняет его роль. Подобно тому как раньше думали, что настоящая жизнь начнется лишь после крушения самодержавия, так и теперь думают, что настоящая жизнь начнется лишь после крушения большевизма. Так вся жизнь ставится в исключительно внешнюю перспективу, все ожидания связаны исключительно с внешним политическим переворотом. Контрреволюционная в отношении к большевистской революции интеллигенция осталась по психологии своей старолиберальной и старорадикальной. Но ничего нет бесплоднее в нашу эпоху, чем такого рода либерализм или радикализм. И опять следует напоминать о правде старых "Вех", эта правда остается в силе и при большевиках. Она прежде всего заключается в том, что жизнь определяется изнутри и духовно, а не извне и политически, как думают революционеры и подобные им контрреволюционеры, она призывает к духовной работе и нравственному оздоровлению. Нельзя верить в спасительность политических форм, демократических или монархических. Спасает дух, который создает свои новые формы. Для нового вина нужны новые меха. Легитимизм, все равно монархический или демократический, есть мертвая идея в катастрофические периоды истории. Монархия, да еще насильно навязанная народу, не может быть конкретной~задачей в нашу эпоху и для монархистов.
Революция нанесла тяжелые раны России, от которых она с трудом сможет оправиться. Но в одном отношении революция будет иметь положительные результаты - она послужит делу возрождения Церкви и религиозной жизни в России. Революция всегда помогает проявитьдействительно религиозное состояние народа. В жизни религиозной у нас накопилось много лжи и лицемерия. Внешнебытовое и корыстно-утилитарное отношение к православной Церкви преобладало у слишком многих. Авторитет косного православного быта должен быть разбит. У верхнего нашего слоя, у дворянства и бюрократии религиозность не была глубокой; и христианство не принималось достаточно всерьез. Религиозность садукеев всегда носит характер государственный, и в ней перспективы жизни временной всегда побеждают перспективы жизни вечной. В церковной жизни нашей были заметны признаки омертвения. Революция рассеяла лживую атмосферу вокруг Церкви и разрыхлила почву, на которой возгорается религиозный свет. В атмосфере революции нет уже никаких оснований притворяться православным, нет уже никаких внешних выгод от Церкви, и государственная религиозность не имеет места. Революция изначально носит характер антирелигиозный и антихристианский. Она гонит христианство, и гонения эти приобрели безобразный характер. Но гонения никогда не были страшны для христианства. Гонение для Церкви лучше, чем насильническое покровительство. В гонениях христианство крепло и возрастало. Христианство есть религия распятой правды. Религиозные гонения революционной эпохи производят качественный отбор. Церковь потеряет в количестве, но выиграет в качестве. Христианство вновь требует от верных сынов своих жертвоспособности. И эта жертвоспособность в стихии революции была проявлена. Русские православные священники в лучшей своей части остались верны святыне, мужественно защищали православие, мужественно шли на расстрел. Христиане показали, что умеют умирать. Русская православная Церковь внешне унижена и растерзана, но внутренне возросла и возвеличена. Она имеет мучеников. Православная Церковь показала, что внутреннее единство ее, внутренний свет ее и мистические основы ее остаются незыблемы и после того, как внешнее церковное управление и внешний строй Церкви разрушен. В России несомненно происходит церковное углубление. Русские люди, претерпевшие величайшие испытания, живут в религиозно-напряженной атмосфере. Суровость и серьезность жизни, близость смерти, падение всех внешних иллюзий и утеря тех внешних вещей, которые порабощают человеческий дух, - все это обращают к Богу и духовной жизни. Интеллигенция, которая столетие была враждебна вере и проповедовала тот атеизм, который ее привел к революции, начинает обращаться к религии. Это - новое явление. И в самой России это движение к религиозной жизни не носит корыстного характера, не связано с реставрационными планами и жаждой вернуть себе утерянные блага жизни. Русские люди пережили подлинный духовный опыт, изменили свое отношение к благам жизни. К сожалению, нужно сказать, что русская православная Церковь на Западе за рубежом нередко подвергается угнетению и засилию правых политических партий, воспроизводящих в малом масштабе старые отношения Церкви и государства. На почве утилитарно-политического отношения в Церкви не будет ни возрождения Церкви, ни возрождения России. Церковь не может себя связать с какой-либо застывшей политической формой. Только бескорыстно-духовное отношение к Церкви, только согласие на жертвы и на отказ от привелигированных благ жизни могут вести к религиозному возрождению и спасению нашей Родины. Теперь не время ни для садукеев, ни для фарисеев. Теперь время реализации в жизни евангельской истины. Будущее России зависит от религиозных верований русского народа. Это должны осознать все политики и покориться этой истине. Лучший из русских старцев накануне моей высылки из России рассказал мне, как к нему ходили каяться коммунисты и красноармейцы, и говорил, что надеется не на Деникина и Врангеля, а на действие духа Божьего в самом грешном русском народе. Это не только религиозно, но и национально более авторитетный голос, чем голоса тех русских эмигрантов, которые почитают себя националистами и патриотами, но в русский народ не верят. Слова старца прозвучали как голос из иного мира, в котором нет "правых" и "левых", нет борьбы политических партий за власть и борьбы классов за свои материальные интересы. И мы сами должны обратиться к иному миру, чтобы в нем найти критерии для наших оценок и энергию для наших дел. Должно быть религиозно преодолено ложное идолопоклонство перед государством и национальностью.
Нельзя, невозможно и недолжно поставить себя вне России и русского народа, вне его единой судьбы. Произошло обобществление человеческой судьбы и нет уже судьбы индивидуально-изолированной. Индивидуализм кончен. С русским народом и русской землей нужно до конца претерпеть все испытания и все страдания. Россия прежде всего там, где русская земля и русский народ. И само прикосновение к русской земле есть уже начало исцеления и обретения истоков жизни. Вот почему психология специфически эмигрантская есть греховная психология, убивающая источники жизни. Ее может и не быть у русских людей, живущих за границей. Спасена Россия может лишь изнутри, лишь через жизненные процессы, протекающие в самой России. Народ не хочет умирать и спасает себя жизнью. Большевистская власть к жизни должна приспособляться. В советское строительство верить нельзя. Оно ужаснее и кошмарнее советского разрушения. Это - система Шигалева, система скотоводства, примененная к людям. Большевики лишь внешне поражают своей силой. Но они до ужаса бездарны, и на делах их лежит печать пошлости и скуки. Они имитируют людей власти. Но русский народ за всем этим и несмотря на все это живет, он остался великим и одаренным народом. В недрах России, в ее первичных истоках происходят молекулярные процессы, которые и приведут к ее спасению. И вы сами можете быть участниками этих жизненных процессов и изменять их результаты, если вы духовно чувствуете себя внутри русского народа и русской земли. Нет ничего безнравственнее принципа: чем хуже, тем лучше. Он возможен лишь для тех, которые чувствуют себя вне того, чему будет хуже или лучше. Кто с Россией, русской землей и русским народом, тот может лишь желать, чтобы ему было лучше. Да и конец большевизма придет от улучшения, а не от ухудшения положения России. Гнет голода и нищеты укрепляет большевиков. Жизнь в самой России есть мука, согласие на жертву и подвиг, на унижение. Но этой мукой, жертвой и подвигом спасается Россия. Самый факт жизни в советской России есть уже непрерывная духовная активность, духовное противление тем ядам, которые отравляют дыхание. Коммунистическая власть принуждает к повиновению голодом -и подкупом. И слабым людям трудно устоять. Странно вспомнить о жалобах и негодованиях на отсутствие свободы и тиранию в старом строе. Тогда все-таки была огромная свобода по сравнению со строем советским. Все произойдет иначе, чем думает большая часть эмигрантов и представителей политических партий. Много неожиданностей предстоит. И освобождение придет не оттуда, откуда его ждут люди, а откуда его пошлет Бог. Нельзя ждать спасения от Европы, которой нет дела до нас и которая сама агонизирует. Нельзя изнасиловать русский народ, нужно способствовать его перерождению изнутри. Революция должна сама себя изжить, истребить себя. И то, что большевизм так долго существует, .что он не был внешне и насильственно свергнут, имеет и хорошую сторону. Коммунистическая идея сама себя опозорила, она не может уже иметь никакого ореола, яд не может войти внутрь. Процесс выздоровления есть медленный, но органический процесс. Это есть прежде всего искупление от духа лжи, выход из царства призраков и фантомов к реальностям. Сейчас более всего необходимо утверждать примат духовной активности над политической. Необходимо духовно бороться с кровавым кошмаром, охватившим мир. Исключительное преобладание политики увеличивает этот кошмар и усиливает жажду крови. Теперь нужно спасать свободу человеческого духа. Опять перед христианскими народами стоит вопрос о том, принимают ли они всерьез свое христианство и хотят ли направить свою волю к его осуществлению. Если христианские народы не сделают величайшего напряжения духа для осуществления христианского пути, если не проявят величайшей активности, то в мире будет торжествовать атеистический коммунизм. Свободный же дух должен действовать независимо от того, какие силы преобладают и торжествуют. Христианство возвращается к состоянию до Константина и должно вновь завоевывать мир.
__________________________
1 В новейшей книге по истории французской революции, в книге Луи Мадлена "Французская революция" говорится об эмигрантах: "Франция, по их мнению, просто была запугана несколькими разбойниками. Запугиванию надо было противопоставить запугивание. Манифест, который мог бы испугать страну, бросить ее всю целиком к ногам короля. И тогда будет достаточно легиона Кондэ; он войдет с развевающимся белым флагом и тотчас положит конец всему". (Т.1, с. 306.) В истории многое повторяется.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Революция в России случилась. Это - факт, который должен быть признан. Признание факта не связано с его оценкой. Революция есть явление природы. Нельзя спорить о том, следует ли признавать или не признавать японское землетрясение. Русская революция есть великое несчастье. Всякая революция - несчастье. Счастливых революций никогда не бывало. Но революции посылаются Божьим промыслом, и потому народы многому в них научаются. Русская революция - отвратительна. Но ведь всякая революция отвратительна. Хороших, благообразных, прекрасных революций никогда не бывало и быть не может. Всякая революция бывает неудачной. Удачных революций никогда не бывало. Французская революция, признанная "великой", тоже была отвратительна и неудачна. Она не лучше русской революции, она была не менее кровавой и жестокой, столь же безбожной, столь же разрушительной в отношении ко всем историческим святыням.
Русская революция не признана великой, она пока только большая революция, она лишена нравственного ореола. Но найдутся историки, которые ее идеализируют и канонизируют в чине великой; создадут легенду, окружат ореолом, хотя потом явятся другие историки, которые разоблачат эту идеализацию и низвергнут легенду. Несчастные русские люди, жестоко пострадавшие духовно и материально от революции, забыли как будто бы, что такое революция, что такое всякая революция. Читать книги по истории революции приятнее, чем переживать революции. Слишком большое негодование против большевистской революции, слишком исключительное приписывание всякого злодейства большевикам есть нередко результат идеализации революции, непреодоленной иллюзии, что революция может быть хорошей и благородной. Историческая память очень коротка у людей революционной эпохи. Слишком многие люди эпохи революции хотят по-своему направить ее и оченьозлоблены, что это не удается. Но забыли, что революции вообще направить нельзя, как нельзя ее и остановить. Революция есть рок и стихия. И большевики не направляли революции, а были лишь ее послушным орудием. Все почти господствующие оценки революции основаны на том предположении, что ее могло бы и не быть и ее можно было бы не допустить или что она могла бы быть разумной и доброй, если бы злодеи большевики не помешали. Так делается невозможным постижение смысла революции и духовное переживание ее трагического опыта. Нет ничего более жалкого, чем столь распространенные в русской заграничной среде споры о том, произошла ли в России революция или смута, и кто будет отвечать за революцию. Это - самоутешение от совершенного бессилия и немощи. (1) Всякая революция есть смута. Всякая революция есть процесс разложения старого общества и культуры. Идеально-нормативные представления о революции совершенно должны быть оставлены. Революция никогда не бывает такой, какой должна быть, ибо нет должной революции, и не может быть революция долженствованием. Революция есть рок народов и великое несчастье. И несчастье это нужно пережить с достоинством, как с достоинством нужно пережить тяжелое заболевание или смерть близкого существа.
Совершенной потерей исторической перспективы нужно признать ту психологию, в силу которой хотят остановить революцию с точки зрения дореволюционных начал. Это есть нежелание понять, что такое всякая революция, закрывание глаз на ее природу, забвение того, что люди раньше знали о революции. Революция подобна тяжкой инфекционной болезни. Раз зараза проникла в организм, нельзя уже остановить неотвратимого течения болезни. В известный момент будет 41 градус температуры, будет бред. А потом температура падет до 36 градусов. Природа революции такова, что она должна дойти до конца, должна изжить свою яростную стихию, чтобы в конце концов претерпеть неудачу и перейти в свою противоположность, чтобы из собственных недр породить противоядие. В революции неизбежно должны торжествовать крайние течения, и более умеренные течения должны быть извергнуты и уничтожены. В революции всегда погибают те, которые ее начали и которые о ней мечтали. Таков закон революции и такова, по гениальной мысли Ж. де Местра, воля Провидения, всегда незримо действующая в революциях. Революциями Бог карает людей и народы. Рационалистическим безумием нужно признать всякую надежду, .что в стихии революции могут господствовать и могут ее направлять какие-либо более умеренные, разумные партии, жирондисты или кадеты. Это и есть самая неосуществимая из утопий. В русской революции утопистами были кадеты, большевики же были реалистами. Не утопичны ли, не бессмысленны ли были мечты, что Россию вдруг можно превратить в правовое демократическое государство, что русский народ можно гуманными речами заставить признать права и свободы человека и гражданина, что можно либеральными мерами искоренить инстинкты насилия управителей и управляемых? Это была бы неправдоподобная революция, отрицание всех исторических инстинктов и традиций русского народа, более радикальное, чем отрицание большевиков, которые усвоили себе традиционные методы управления и использовали некоторые исконные инстинкты народа. Большевики совсем не были максималистами, они были минималистами, они действовали в направлении наименьшего сопротивления, в полном согласии с инстинктивными вожделениями солдат, истомленных непосильной войной и жаждавших мира, крестьян, вожделевших земель помещиков, рабочих, настроенных злобно и мстительно. Максималистами были те, которые хотели продолжения войны во что бы то ни стало, а не те, которые решили ее прикончить после того, как война внутренне разложилась. Те, которые потворствуют иррациональной стихии революции, действуют в своем роде более рассудительно и реалистично, чем те, которые в этой иррациональной стихии хотят осуществить кабинетный рациональный план политики. Всех кабинетных рациональных политиков революция низвергает и уничтожает, и она по-своему права. В рациональной кабинетной политике не чувствуется никакой органической почвы, никакой стихии, никаких глубоких корней. В революции же есть извращенная и больная народная стихия. Большевизм есть рационалистическое безумие, мания окончательного регулирования жизни, опирающаяся на иррациональную народную стихию. Рационализм же либеральных политиков, готовый признать и некоторые права за иррациональным, ни на какую стихию не опирается. Большевизм был извращенным, вывернутым наизнанку осуществлением русской идеи, и потому он победил. Помогло то, что у русских очень слабо иерархическое чувство, но очень сильна склонность к автократической власти. Ни о каком правовом, конституционном государстве русский народ и слышать не хотел.
* * *
Когда революция случилась в судьбе народа, когда стряслось это несчастье, т.е. только один из нее выход. Нужно принять этот факт как ниспосланный Провидением, принять так, как должно принять все страдания и несчастья жизни, все великие испытания: противиться всеми силами духа соблазнам революции, оставаться верными своим святыням, унести светильники в катакомбы, пережить духовно и религиозно-просветленно это несчастье, постигнув его, как искупление вины, помогать тем жизненным процессам, в которых революция переходит в свою противоположность, к положительному творчеству. Духовно ложно считать, что источник зла вне меня, а сам я сосуд добра. На этой почве рождается злобный и ненавистнический фанатизм. Винить во всем евреев, масонов, интеллигенцию есть.такое же извращение, как во всем винить буржуазию, дворянство, старую власть. Нет, источник зла и во мне самом, и я должен и на себя переложить вину и ответственность. Это было бы верно и в отношении к старому самодержавию, это остается верным и в отношении к большевизму. Лишь молекулярные процессы внутри народной жизни, духовные и материальные, ведут к окончанию революции, к выходу из нее. Гражданские войны во время революции являются роковой неизбежностью, и во время войн этих может быть проявле^ большой героизм и самопожертвование. Но никакие гражданские войны не могут положить конец революции, не могут быть выходом из трагедии революций. Гражданские войны целиком принадлежат самой иррациональной стихии революции, они пребывают в революционном распаде и увеличивают этот распад. Гражданские войны революционных и контрреволюционных армий есть обычно борьба сил революционных с силами дореволюционными, революцией пораженными. Настоящую же контрреволюцию, полагающую конец революции, могут сделать лишь силы пореволюционные, а не дореволюционные, лишь силы, развившиеся внутри самой революции. Контрреволюцию, начинающую новую, пореволюционную эпоху, не могут сделать классы и партии, которым революция нанесла тяжелые удары и которые она вытеснила из первых мест жизни. Кончил революцию во Франции "сын революции" Наполеон, а не дворяне, не эмигранты, не партии, которые революция вытеснила из жизни в своем стихийном потоке. Революция, как некий органический патологический процесс, вырабатывает в своих недрах силы, которые принесут избавление от ее демонов. Тот, кто находит выход из революции, из ее безвыходной стихии, обычно "ее носил в самом себе". Она непреодолима извне. Бонапартизм - типичный исход революции. Сила Кромвеля и Наполеона в том, что они являются роковыми людьми, носителями рока революции. И опыт истории, и наш собственный духовный опыт научает тому, что революции могут быть преодолены лишь силами пореволюционными, лишь началами, отличными и от тех, что господствовали до революции, и от тех, что господствуют в самой революции. Все дореволюционное есть лишь внутренняя составная часть самой революции, самого революционного распада. Дореволюционное и революционное есть одно и то же, но в разные моменты. Революция есть догнивание старого режима. И нет спасения ни в том, что начало гнить, ни в том, что довершило гниение. Спасение может быть лишь в зарождении новой жизни. Кончить революцию и избавить ее от кровавого кошмара не может ни русское земледельческое дворянство, желающее вернуть себе земли, ни старая русская буржуазия, желающая вернуть себе фабрики и капиталы, ни русская интеллигенция старого типа, желающая вернуть себе былой идейный престиж и осуществить свои старые политические программы. В русской революции в муках кончается Россия господская и Россия интеллигентская, и нарождается новая неведомая Россия. Кончить русскую революцию может лишь русское крестьянство, лишь народившаяся в самой революции новая буржуазия, лишь красная армия, опомнившаяся от своего кровавого бреда, лишь новая интеллигенция, духовно углубившаяся в трагическом опыте революции и стяжавшая себе новые положительные идеи. Хорошо ли это или плохо, но это так. Таков рок, такова судьба. После революции нельзя ждать в России ничего особенно хорошего. Опустошения слишком велики. Деморализация ужасна. Культурный уровень должен понизиться. Но нужно прямо смотреть в глаза судьбе. Нет никаких оснований для розового исторического оптимизма. Христианство ему не научает. Мир идет к трагическому раздвоению и борьбе противоположных духовных начал. Но в путях этих имеет великий смысл устранение иллюзий, разоблачение подлинных реальностей. И революция, как и все в истории, служат не тому, чему думают служить, смысл их неведом самим деятелям революции. Воля же наша должна быть направлена к осуществлению гениального афоризма Ж. де Местра: контрреволюция должна быть не обратной революцией, а обратным революции.
Нельзя жить негативным чувством, чувством ненависти, злобы, мести. Нельзя негативными чувствами спасти Россию. Революция отравила Россию злобой и напоила ее кровью. Что будет с несчастной Россией, если контрреволюция отравит ее новой злобой и напоит ее новой кровью. Это будет продолжением кровавого кошмара революции, а не выходом из него. Партия ненависти и злобы есть одна партия; в ней соединены коммунисты и крайние монархисты. Никакая жизнь не может быть создана отрицательным, в основу ее должно быть положено положительное. Наша любовь всегда должна быть сильнее нашей ненависти. Нужно любить Россию и русский народ больше, чем ненавидеть революцию и большевиков. В основе нашей политики должна лежать стихийная любовь к русской земле, к русской народной душе. Только такую направленность можно признать нормальным духовным устроением. Большевистская революция была порождена отрицательными чувствами, она была делом злобы. Если против нее направить равные по сиде отрицательные чувства, если низвержение ее превратить прежде всего в дело злобы, то продолжится дело разрушения. Между тем как с горестью нужно признать, что отрицательные и злобные чувства слишком часто владеют теми, которых революция жестоко обидела и обездолила. Это значит, что они не пережили революцию духовно, что они претерпели ее внешне, телесно. Поистине величайшая задача, которая стоит перед Россией, как и перед всем миром, это - задача выхода из кровавого круга революций и реакций, перехода в другое измерение. На негативном пути, определяемом лишь отрицательными реакциями, открывается плохая бесконечность революций и реакций. Кровь порождает кровь. Кровь отравила уже народы. Революция сама по себе носит характер отрицательной реакции, она имеет реакционную природу. И нужно выйти из подвластности отрицательным реакциям. Это - наш духовный долг, долг христиан. Революция случилась, она и была мрачной и кровавой реакцией против дореволюционного зла, зла старой жизни, злой реакцией на злую реакцию. И все силы духа должны быть направлены к положительному добру. Реставрация старой дореволюционной жизни невозможна. Когда читаешь письма последней русской царицы к последнему русскому царю, то всем существом своим чувствуешь, что революция предрешена и неизбежна, что старый режим обречен и возврат невозможен. И это совсем не есть осуждение личности тех, которые оказались мучениками и, как люди, были гораздо лучше нынешних правителей. Реставраций никогда не бывает. Бывают лишь судорожные конвульсивные движения сил, догнивающих в революции, сил, претерпевших распад в революции,и затем новые попытки сил, выдвинутых революцией, удержать свое жизненное положение. Бессмысленно реставрировать то, что привело к революции. Это есть пребывание в безвыходном магическом кругу. Выход из движения налево и направо может быть найден лишь в движении вглубь и ввысь. Идейная контрреволюция должна быть направлена к созданию новой жизни, в которой прошлое и будущее соединяются в вечном, она должна быть направлена и против всякой реакции. Революция уничтожила в России всякую свободу, и потому контревволюция в России должна быть освободительным процессом, должна дать свободу, свободу дышать, мыслить, двигаться, сидеть в своей комнате, жить духовной жизнью. Вот парадокс, который нужно сознать до конца.
* * *
Нельзя внешне относиться к революции, видеть в ней лишь эмпирический факт, никак не связанный с моей духовной жизнью, с моей судьбой. При таком внешнем отношении только и может человека душить бессильная злоба. Революция совершилась не только вне меня и надо мной как факт, несоизмеримый с моим смыслом жизни, т.е. абсолютно бессмысленный. она совершилась также со мной как внутреннее событие в моей жизни. Большевизм в России явился и победил, потому что я таков, каков есть, потому что во мне не было настоящей духовной силы, не было силы веры, двигающей горами. Большевизм есть мой грех, моя вина. Это есть ниспосланное мне испытание. Страдания, которые мне причинил большевизм есть искупление моей вины, моего греха, нашей общей вины и нашего общего греха. Все ответственны за всех. Только такое переживание революции может быть названо религиозным, духовно просветленным. Русская революция есть судьба русского народа и моя судьба, расплата и искупление народа и мои. Пусть "правые" не делают такого невинного, самодовольного и возмущенного выражения лиц. Грехи их велики, и им надлежит пройти через суровое покаяние. Революцию нужно с достоинством, с духовной силой до конца изжить как несчастье, посланное Богом. Претерпевший до конца спасется. Поверхностно и ложно смотрят на большевизм те, которые видят в нем исключительно внешнее насилие над русским народом шайки разбойников. Так нельзя понимать исторические судьбы народов. Это взгляд или обывателей, пострадавших от революции, или активных борцов, ослепленных в яростной стихии борьбы. Большевики не шайка разбойников, напавших на русский народ в его историческом пути и связавшая его по рукам и ногам, и не случайна их победа. Большевизм есть явление гораздо более глубокое и более страшное, более зловещее, Шайка разбойников была бы более не.винным явлением. Большевизм есть не внешнее, а внутреннее для русского народа явление, его тяжелая духовная болезнь, органический недуг русского народа. Большевизм есть лишь отображение внутреннего зла, живущего в нас. Большевизм не есть самостоятельная онтологическая реальность, он не имеет бытия в себе. Он есть лишь галлюцинация больного народного духа. Большевизм соответствует духовному состоянию русского народа, выражает внешне внутренние духовные распады, отступничество от веры, религиозный кризис, глубокую деморализацию народа. Советская власть - не демократическая власть и не поставлена каким-либо учредительным собранием. Но никакая власть не создавалась формально, ее всегда создает сила. И советская власть оказалась единственной возможной в России властью в момент разложения войны, которой русский народ не имел силы вынести, в момент духовного упадка и экономического разгрома, в момент ослабления нравственных устоев. Эта власть оказалась народной в очень нелестном для нее смысле. Но признать это важно для понимания революции. Другая власть не могла быть создана в стихии революции при той духовной и исторической обстановке, в которой эта стихия разбушевалась. Народ находился в лживом состоянии и создал лживую власть. Только большевизм мог как-нибудь организовать и сдержать раскованную им демоническую стихию. Истинный принцип авторитета власти был утерян. Жалкая и бессильная роль временного правительства показала, что власть не может быть организована на гуманистических началах, не может быть либеральной и демократической, не может быть и социалистической в умеренном гуманном духе. Принцип же монархический проклинали и разлагали в течение столетия. Он пал. Он существовал потому, что имел санкцию в религиозных верованиях народа. Авторитет власти всегда ведь держится религиозными верованиями народа. Когда религиозные верования разлагаются, авторитет власти колеблется и падает. Это и случилось в России. Религиозные верования народа изменились. В народ начало проникать полупросвещение, которое в России всегда принимает форму нигилизма. Только большевики сумели организовать власть в соответствий с изменившимися верованиями народа, в соответствии с кровавой стихией войны. Когда рушатся духовные основы войны, она превращается в кровавую анархию, в войну всех против всех. И тогда оказывается возможной лишь грубая и кровавая диктатура. Рухнули все начала, охранявшие культурный слой в России. Этот культурный слой, эта тонкая культура возможны были лишь благодаря монархии, которая не допускала буйного разлития народной тьмы. Россия была необъятным и темным мужицким царством, с очень слабо развитыми классами, с очень тонким культурным слоем, с царем, сдерживавшим это царство и недопускавшим растерзания народом этого культурного слоя. Пусть царская власть часто преследовала и гнала культурный слой, но она в прошлом делала возможным самое его существование, она до известного времени устанавливала качественную иерархию в русской жизни, градации и ступени. С падением царской власти в России наступило "упро-стительное смешение", низвержены были все качественные различия, разбита вся социальная структура русского общества, темная солдатско-мужицкая стихия ее затопила. Культурный слой, не имевший корней в крепких социальных классах, был низвергнут в бездну. В таких условиях монархическая власть могла быть заменена только советской властью. Произошло страшное огрубение жизни, огрубение всего быта, воцарился солдатско-народный стиль. Большевики не столько создали эту грубую жизнь, грубый способ властвования, сколько отразили и выразили совершавшееся огрубение народной жизни. Власть, которая пожелала бы быть более культурной, не могла бы существовать, не соответствовала бы состоянию народа. Культурный слой, более утонченный, верный традициям, не мог более господствовать в России. Бог как бы передал власть большевикам в наказание за грехи народа. И потому во власти этой есть таинственная, им самим непбнятная сила. Замечательно, что в русской революции нет борющихся сторон, нет активных партий. Этим она глубоко отличается от революции французской. Когда французский жирондист или монтаньяр шел на эшафот, он шел как гражданин, временно побежденный в борьбе. В русской революции нет чувства гражданства. У нас идут на расстрел с иным чувством, покоряясь роковой силе, безраздельно господствующей.
Русская культура была по преимуществу дворянской. Она кончилась. Дворянство низвергнуто. И оно само много сделало для своего падения. Оно выродилось и потеряло сознание своего призвания. Дворянский стиль культуры, который господствовал и в недворянских слоях, в буржуазии и интеллигенции, заменился стилем солдатско-мужицко-про-летарским. В этом стиле управлять страной может только советская власть, враждебная высшей культуре, объявившая войну всем качествам во имя количеств, грубая и жестокая в своих приемах. В первые ряды жизни выдвигает новый энергичный слой, прошедший школу на войне, жадный к жизни, завистливый и злобный, перенесший все приемы войны в управление страной, продолжающий войну во имя других целей внутри страны. Стиль советской власти - военный стиль. Это - стиль завоевателей. Но это менее всего означает, что завоеватели эти чужды состояниям самого народа. Народ и выдвинул их в момент своего падения и кровавого разложения. Большевики осуществили народный идеал черного передела. И они вполне отвечают русскому нигилизму. Это очень непопулярная и нелюбимая власть. Но непопулярная и нелюбимая власть может оказаться единственной возможной властью, ее может заслужить народ. Русский народ во время падшей войны и разложившейся революции только и заслужил такой власти. И это не значит вместе с тем, чторусский народ - большевик. Катастрофа произошла в самых первоосновах русского общества и русской культуры, она произошла в глубине духа народного. Русский народный слой, в сущности, никогда не мог не только социально, но и религиозно принять русский культурный слой и русское барство. Раскол между верхним и нижним слоями у нас всегда был таков, какого не знали народы Запада. Народ не принял войны, потом не принял гуманитарно-демократической власти. И в суждениях о революции и о путях спасения от нее нельзя игнорировать духовное состояние русского народа, состояние его верований или его неверия. Все определяется изнутри, а не извне. Никто не обязан поклоняться верованиям народа и воле народа, если он считает эти верования и эту волю злыми. Я не признаю принципа суверенитета народа. Но безумно было бы игнорировать духовное состояние народа. Власть не демократична по своей природе, но она должна быть народна. Все в конце концов определяется религиозными верованиями народа, ими определялось и существование самодержавной монархии. И если верования народные ложны и злы, то я все силы свои должен прежде всего направить на обращение моего народа к истинным и добрым верованиям. Духу принадлежит примат над политикой. Это теперь должно быть признано более чем когда-либо. Русский вопрос есть сейчас прежде всего духовный вопрос. Вне духовного перерождения Россия не может быть спасена. Неодухотворенная борьба за политическую власть сейчас лишь увеличивает ее болезнь, лишь усиливает разложение. Между тем как те, которые вели активную борьбу против революции и коммунизма, не имели великой идеи, которую они могли бы противопоставить идее коммунистической. И в Западной Европе невозможно активно идейное движение против большевиков и большевиков и большевизма, потому что не сознает она правды, во имя которой могла бы подняться в крестовый поход.
Мы переживаем состояние, схожее с падением Римской империи и античной цивилизации III века, когда только христианство духовно спасло мир от гибели и окончательного разложения. Варварские начала уже вошли в дряхлеющую и падающую культуру. Аристократические основы культуры потрясены. И необходима новая переработка варварской стихии, необходимо рождение света во тьме. Большевизм нельзя ликвидировать хорошей организацией кавалерийских дивизий. Кавалерийские дивизии сами по себе могут лишь усилить хаос и разложение. Они поддерживают то недолжноё и опасное состояние, в котором власть создается лишь внешней военной силой, лишь солдатчиной. На этом пути и погибла Римская империя. Большевизм должен быть прежде всего преодолен изнутри духовно, а затем уже политически. Должен быть найден новый духовный принцип организации власти и культуры. Военный принцип в наши дни может стать и злым принципом, и необходимо искать выходов из его исключительного господства. Этому научает нас и нынешнее состояние Европы. Господство солдатчины грозит огрублением всей культуры и помимо большевиков. Вся европейская политика основана на насилии и лжи. И в Европе произошло страшное огрубение. Это мы видим и на таком интересном явлении, как фашизм. Итальянский фашизм вопреки распространенному мнению тоже" был революцией, совершенной молодыми людьми, прошедшими школу войны, полными энергии и жажды преобладания в жизни. Эти молодые люди имеют психологическое сходство с советскими молодыми людьми, но энергия их направлена в другое русло и приняла не разрушительный, а созидательный характер. Мы живем в эпоху цезаризма. И , значение будут иметь лишь люди типа Муссолини, единственного, быть может, творческого государственного деятеля Европы, который сумел подчинить себе и государственной идее воинствующе-насильнические инстинкты молодежи, дал выход энергии.
Я совсем не пацифист, наоборот, но бывают времена, когда необходимо восстать против того, чтобы исторические судьбы определялись исключительно военной силой. Россию погубило превращение народа в войско. Войско разрушило государство. И спасти может только какой-то высший принцип. Буржуазно-капиталистический милитаризм сам себя разрушил, он уничтожил войну в старом благородном смысле слова. Войны роковым образом превратились в революция. И сейчас в мире все более и более побеждает тип революционных войн. Новые технические открытия грозят истреблением человечества. Нет, проблема большевизма не есть внешнемеханическая проблема, разрешимая военной силой, это - прежде всего внутренне-духовная проблема. Нельзя исключительно военным путем освободить Россию и русский народ от большевиков как шайки разбойников, которая держит его связанным. Это - внешнее и поверхностное восприятие. Русский народ в огромной массе своей терпеть не может большевиков, но он находится в большевистском состоянии, во лжи. Это - парадокс, который должен быть понят до конца. Русский народ должен быть выведен из большевистского состояния, преодолеть в себе большевизм. Есть ли это проповедь пассивности в противоположность активности, которую проповедуют те, которые хотят разрешить русскую трагедию исключительно военной силой? Когда падала Римская империя и рушился весь древний мир, Диоклетиан проявлял большую энергию, пытаясь укрепить империю. Но меньшую ли активность проявлял Бл. Августин и не принадлежит ли ему большее место во всемирной истории, чем Диоклетиану? Наше время есть прежде всего время дел, подобных делу Бл. Августина. Нам нужна вера и идея. Спасение ныне погибающих обществ пойдет от союзов и корпораций, имеющих крепкую основу, воодушевленных верою. Из них сложится новая ткань общества. Они должны укреплять связи в эпоху падения старых государств. А старые государства рушатся. Новая история кончается. И мы подходим к эпохе, аналогичной раннему средневековью. Реакционерами, людьми отсталыми, должны быть признаны те, которые хотят удержаться на принципах новой истории, вернуться к идеям XIX века, хотя бы то была демократия, гуманистический социализм и пр. Революция, совершающаяся в Европе, может производить впечатление реакции, как, например, фашизм. Но она, во всяком случае, направлена против начал новой истории, против бессодержательного либерализма, против индивидуализма, против юридического формализма.
* * *
Очень полезно в наши дни напомнить об идеях Ж. де Местра о революции, высказанных в его гениальной книге "Соnsiderations sur la France". Ему впервые удалось сказать что-то существенное о природе всякой революции. Революция - сатанична. В ней действуют не люди, а высшие силы. Революционеры лишь кажутся активными, в действительности они пассивны, они лишь орудие неведомой им силы. Но революции не только сатаничны, они также провиденциальны, они посылаются народам за их грехи, они есть искупление вины. Ж. де Местр не был человеком старого режима, дореволюционным человеком. Он понимал своеобразное величие революции, понимал ее роковой характер. Он, величайший идеолог реакции начала XIX ... века, глава теократической школы, роялист, думает, что революционеры, якобинцы действовали для славы Франции, в то время как контрреволюционеры, эмигранты хотели разделения Франции и победы над ней. Насильственную контрреволюцию де Местр признает решительным злом, он не хочет ее, он ждет терпеливо, чтобы созрела органическая почва для восстановления монархии. Ж. де Местр не любил эмигрантов эпохи французской революции и осуждал их, считал их деятельность ненациональной и непатриотической. Он настаивал на совершенном бессилии и ничтожестве французских эмигрантов. "Эмигранты ничто и не могут ничего". "Один из законов французской революций, что Эмигранты ее могут атаковать лишь для собственного несчастья и совершенно исключены из какого бы то ни было дела, которое должно совершиться". "Они никогда ничего не предприняли, что бы удалось и даже что не было бы обращено против них. Они не только ничего не достигают, но и все, что они предпринимают, носит характер такого бессилия и ничтожества, что сложилось мнение о них, как о людях, которые защищают осужденное дело". Эмигранты "не должны более делать внешних усилий, быть может, даже желательно, чтобы их никогда не видели в угрожающей позе" (с. 127). "Эмигранты ничего не могут, и можно даже прибавить, что они ничто" (с. 128). Ж. де Местр, который имел такую устрашающую репутацию, был сторонником мягкой и бескровной, почти нежной, контрреволюции, он решительный противник мести. У него есть также очень тонкая мысль, что не могут быть выразителями пореволюционной, контрреволюционной справедливости те, которые революцией обижены, так как они будут мстителями. "Самое большое несчастье, которое может случиться с деликатным человеком, это быть судьею убийцы своего отца, своего родственника, своего друга или похитителя своего имения. А это именно и случилось бы, если бы произошла контрреволюция такой, как ее ожидали; так как высшие судьи все почти принадлежали бы классу обиженному, и юстиция, даже если бы она только наказывала, имела бы вид мести". Вот изумительные по благородству слова, которые очень следует повторять в наши дни, когда жажда мести легко смешивается со справедливым судом. Де Местр тоже думал, что народ должен изжить, горькие плоды революции и получить к ней отвращение, что революция должна сама себя пожрать. И он видит провиденциальную справедливость в том, что революционеры истребляют друг друга. Народы никогда не достигают того, к чему стремятся. И французская революция будет иметь положительное значение, но не то, которое пытались придать ей деятели революции. Сам Ж. де Местр был положительным результатом революции. Католическое и романтическое движение начала XIX века возможно было лишь после революции. Оно было настоящим завоеванием революции. Так будет и у нас. Положительным результатом революции будут религиозное углубление и возрождение. Начнется новая эпоха в христианстве, освобождена будет Церковь от власти государства. В суждениях пламенного революционера де Местра о революции была большая отрешенность. Об этих суждениях полезно напомнить в наше время. Но эмиграция эпохи русской революции отличается от эмиграции эпохи французской революции. Страдания ее велики. Она более разнообразна, к ней принадлежит очень высокий культурный слой, и она может иметь большое положительное культурное значение, если преодолеет в себе специфически эмигрантскую психологию. В русской эмиграции есть героически настроенная молодежь, способная к самоотвержению. Задачи русской эмиграции лежат прежде всего в области духовной и национально-культурной, а не политической. Но русская эмиграция пока не имеет вдохновляющих ее идей. Нельзя назвать идеей возврат к политическим формам, господствовавшим в недавнем прошлом или в жизни, или в сознании. Все старые политические формы, будь то монархия или демократия, отжили свое время и сами по себе не имеют цены.
* * *
Русская революция совершилась по Достоевскому, Он пророчески раскрыл ее идейную диалектику и дал ее образы. Достоевский понимал, что социализм в России есть религиозный вопрос, вопрос атеистический, что русская революци- . онная интеллигенция совсем не политикой занята, а спасением человечества без Бога. И тем, которые хотят понять смысл русской революции, необходимо вдуматься в прозрения Достоевского. Можно открыть неисчислимое количество причин русской, революции. Многие из этих причин бросаются всякому в глаза. Страшная война, которой духовно и материально не мог выдержать русский народ, слабое правосознание русского народа и отсутствие в нем настоящей культуры, земельная неустроенность русского крестьянства, зараженность русской интеллигенции ложными идеями - все это бесспорные причины русской революции. Но не на этих путях раскрывается основной смысл русской революции. Смысл этот раскрывается в ее духовном первофеномене. В историческом процессе действуют разнообразные причины, которые раскрывает историческая наука, но философия истории имеет своей целью раскрытие основных духовных феноменов, первофеноменов, в которых и нужно искать смысл исторических событий. Так, для новой истории таким основным духовным феноменом являются гуманизм и его внутренняя диалектика. Он и лежит в основе французской революции, хотя она имела свои многообразные специфические причины. И вот я утверждаю, что в основе русской революции, разыгравшейся в полуазиатской, полуварварской стихии и в атмосфере разложившейся войны, лежит религиозный факт, связанный с религиозной природой русского народа. Русский народ не может создать серединного гуманистического царства, он не хочет правового государства в европейском смысле этого слова. Это - аполитический народ по строению своего духа, он устремлен к концу истории, к осуществлению Царства Божьего. Он хочет или Царства Божьего, братства во Христе, или товарищества в антихристе, царства князя мира сего. В русском народе всегда была исключительная, неведомая народам Запада --отрешенность, он не чувствовал исключительной прикованности и привязанности к земным вещам, к собственности, к семье, к государству, к своим правам, к своей мебели, к внешнему бытовому укладу. Русский народ приковывался к земной жизни грехом, и грехи его были не меньше, даже больше, чем у народов Европы. Русский народ, вероятно, менее честный и добропорядочный народ, чем народы Запада. Но народы Запада добродетелями своими прикованы к земной жизни и к земным благам. Русский же народ добродетелями своими отрешен от земли и обращен к небу. В этом духовно воспитало его православие. Европейский человек считает свою собственность священной и не позволит без жестокой борьбы отнять ее у себя. У него есть идеология, оправдывающая его отношение к земным благам. Русский человек, даже если грех корыстолюбия и стяжательства овладел его природой, не считает своей собственности священной, не имеет идеологического оправдания своего обладания материальными благами жизни, и в глубине души думает, что лучше уйти в монастырь или сделаться странником, Легкость низвержения собственности в России произошла не только от слабости правосознания в русском народе и недостатке буржуазной честности, но от исключительной отрешенности русского человека от земных благ. То, что европейскому буржуа представлялось добродетелью, то русскому человеку представлялось грехом. И русский помещик никогда не был до конца уверен, что он по правде владеет своей землей. Не случайно А.С.Хомяков думал, что он владеет землями лишь по поручению народа управлять ими. И русский купец думал, что нажился он не чистыми способами и раньше или позже должен покаяться. Православие внушало идею обязанности, а не идею права. Обязанности не исполняли по греховности, право же не счители добродетелью. Буржуазная идеология никогда не имела у нас силы и не владела русскими сердцами. У нас никоща не было идейно приличного обоснования прав буржуазных классов и буржуазного строя. Буржуазный строй у нас, в сущности, почти не считали грехом, - не только революционеры-социалисты, но и славянофилы и русские религиозные люди, и все русские писатели, даже сама русская буржуазия, всегда чувствовавшая себя нравственно униженной.
И европейского буржуа нельзя противопоставить русскому коммунисту. По духовному складу русского народа, русского человека так нельзя победить коммунизм, нельзя победить его буржуазными идеями и буржуазным строем. Такова Россия, таково призвание русского народа в мире. Хомяков и К. Леонтьев, Достоевский и Л. Толстой, Владимир Соловьев и Н. Федоров низвергают буржуазный строй и буржуазный дух не менее, чем русские революционеры, социалисты и коммунисты. Такова русская идея. И русским патриотам следует ее познать. Русский религиозный человек сознает, что перед лицом Божьим европейский буржуа не лучше, чем русский коммунист. И не может русский человек хотеть, чтобы на место коммуниста пришел европейский буржуа. Он не соглашается заменить коммунистические пороки буржуазными добродетелями, ибо добродетели эти он низвергает. Секуляризованная культура, добропорядочная и благоустроенная цивилизация не соблазняют русского человека, русского религиозного человека. Поэтому и социализм у нас носит сакральный характер, есть лже-Церковь и лжетеократия. Русские люди всегда духовно противились власти буржуазно-мещанской цивилизации XIX века, не любили ее, видели в ней умаление духа. В этом Герцен и Леонтьев сходятся. И нельзя русским людям привить немецкий или французский патриотизм, западно-европейский национализм. Многие русские патриоты и националисты выглядят безнадежными инородцами, чуждыми душе России. Все это нужно помнить, чтобы понять характер русской революции. У нас никогда не было буржуазной идеологии. Никогда не было у нас и идеологии государственной. Катков не был характерным для России мыслителем. Русский дух не может признать верховенство государственной идеи, она всегда будет занимать подчиненное место, а часто и совсем отсутствовать. Русским людям присущ своеобразный анархизм. Русский народ устремлен к Царству Божьему, и этим объясняются не только его добродетели, но и многие его пороки. Ибо Царство Божье нудится и есть бремя послушания миру, которое должен нести человек на земле, есть долг в отношении к историческому процессу, который русские люди часто забывают. Вот почему наша несчастная и безобразная революция должна быть признана национальной. Душа русского человека устремлена к Царству Божьему, но она легко поддается соблазнам, подменам и смешениям, легко попадает во власть царства лжи. И царство лжи и подмены воцарилось в России. В большевиках есть что-то запредельное, потустороннее. Этим жутки они. Магические токи и энергия исходят из самого среднего большевика. За каждым большевиком стоит коллективная намагниченная среда, и она повергает русский народ в магнетический сон, заключает русский народ в магический круг. Нужно расколдовать Россию. Вот главная задача.
* * *
Русскую революцию нужно пережить духовно углубленно. Должен наступить катарсис, внутреннее очищение. Тот не пережил духовно революцию, кто пережил ее корыстно, кто хочет возвращения себе утерянного имущества, кто полон злобы и жаждет возмездия. Это - телесное, а не духовное - переживание революции, обывательское к ней отношение. Не духовно пережил революцию тот, кто к ней приспособился, не сумел отстоять в ней свободу своего духа, и тот, кто мечтает о реставрации старой, дореволюционной жизни, полный злобы и мести, не сознает своего собственного греха. Лишь подлинное покаяние делает переживание революции духовным. Через тайну и таинство покаяния раскрывается новая жизнь. Только покаяние освобождает от власти темного прошлого, от давящих его призраков. Психология христианского покаяния прямо противоположна не только психологии революционной, но и психологии реставрационной, всеща мстительнозлобной. Жажда мести и жажда реставрации старой греховной жизни совсем не совместима с покаянием, всегда обращенным к новой жизни, это состояние нераскаявшихся грешников. Духовное и углубленное переживание революции должно признать глубокую серьезность переживаемого кризиса, русского и мирового. Нельзя продолжать делать вид, что ничего особенного не случилось, что произошло лишь буйство, безобразие и скандал, которому легко положить предел полицейско-во-енными мерами. Нет ничего более жалкого, как самоутешение людей, выбитых из первых рядов жизни, выражающееся в отрицании самого факта революции, в желании назвать ее смутой и бунтом. Я думаю, что не только произошла революция в России, но происходит и мировая революция. Происходит мировой кризис, подобный падению античного мира. И желать возвращения к тому состоянию мира, которое было до катастрофы мировой войны, значит совершенно не отдавать себе отчета в том, что происходит, не иметь исторической перспективы. Изжиты основы целой исторической эпохи. Все основы жизни потрясены. Обнаружились ложь и гнилость тех основ, на которых покоилось цивилизованное общество XIX и XX веков. И эти основы, которые в гниении своем породили страшные войны и революции, хотят реставрировать, вожделеют этой греховной и дурной жизни. Ужасен прогрессивный паралич, но не менее ужасен сифилис, на почве которого он произошел. И в России, и в Европе нет возврата к довоенной и дореволюционной жизни и не должно быть. Если бы совершился этот возврат, то страдания и муки наших дней не имели бы смысла и оправдания. Дурное реак-ционерство и есть желание возврата к недавнему прошлому. Революция не создает новой, лучшей жизни, в ней совершается лишь гниение старой, греховной жизни. Но духовно пережитый опыт войны и революции должен обратить к новой, лучшей жизни. Это каждый духовно просветленный человек должен решить для себя независимо от того, оптимистически или пессимистически он смотрит на историческое будущее. Новая, лучшая жизнь есть прежде всего духовная жизнь. И каждый должен сказать себе: "Нет возврата к старому интеллигентному либерализму, народничеству, социализму, как нет возврата к старой монархии, старому дворянскому быту. Мы должны желать новой, лучшей жизни, осуществления права".
Кончилась барская, господская Россия, и все тленное и грешное в ней не должно быть возрождено. Вечное же в старой России неистребимо и должно войти во всякую новую жизнь. В аристократии есть вечное начало, и мир не мог бы существовать без аристократии. Но русскому дворянству как классу и сословию никогда не будет возвращено то социальное значение, которое оно имело в прошлом. Вожделеть этого значит наполнять свое сердце злобой и ненавистью. Никогда не вернет себе старого своего положения и русская буржуазия. В этом отношении произошел не внешний, а внутренний переворот. Революции совершаются не только для социальных интересов низших классов общества, но и для того, чтобы перестали говорить "ты" и начали говорить "вы". В этом отношении у нас случился бесповоротный бытовой переворот. Барско-господское отношение к народу более невозможно. Замена "ты" на "вы" и будет, вероятно, единственным бытовым завоеванием революции. Еще более глубокой революцией было бы, если бы все начали говорить друг другу "ты". Но к этому не ведут внешние революции, этого не могла достигнуть французская революция, хотя и пыталась. Отныне аристократия должна оставаться благородством породы.
В России разрушена структура социальных классов. И это было легко сделать, потому что у нас никогда не было сильных социальных классов. Но нужно отдать себе отчет в том, что в России сейчас все классы уничтожены, кроме крестьянства. Дворянства и буржуазии как социальных классов в России больше не существует. Коммунистическая революция уничтожила попутно и рабочий класс. Кроме крестьянства существуют лишь советская бюрократия и угнетенная интеллигенция. И совершенно непонятно, на какие слои думает опереться реставрация. Но в России образовался новый слой, не столько социальный, сколько антропологический слой. В русской революции победил новый антропологический тип. Произошел подбор биологически сильнейших, и они выдвинулись в первые ряды жизни. Появился молодой человек в френче, гладко выбритый, во
енного типа, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни, в большинстве случаев наглый и беззастенчивый. Его можно повсюду узнать, он повсюду господствует. Это он стремительно мчится на автомобиле, сокрушая все и вся на пути своем, он заседает на ответственных советских местах, он расстреливаете он наживается на революции. Этот молодой человек, внешне мало похожий и даже во всем противоположный старому типу революционера, или коммунист, или приспособился к коммунизму и стоит на советской платформе. Он заявляет себя хозяином жизни, строителем будущей России. Старые большевики, русские интеллигенты-революционеры, боятся этого нового типа и предчувствуют в нем гибель коммунистической идеи, но должны с ним считаться. Чека также держится этими молодыми людьми. Это - новый русский буржуа, господин жизни, но это не социальный класс. Это прежде всего новый антропологический тип. В России, в русском народе что-то до неузнаваемости изменилось, изменилось выражение русского лица. Таких лиц прежде не было в России. Новый молодой человек - не русский, а интернациональный по своему типу. В России появился вкус к силе и власти, буржуазный вкус, которого у нас не было и нарождения которого хотели наши буржуазные идеологи и который должны были бы теперь приветствовать. Война сделала возможным появление этого типа, она была школой, выработавшей этих молодых людей. Дети, внуки этих молодых людей будут уже производить впечатление солидных буржуа, господ жизни. Эти господа проберутся к первым местам жизни через деятельность Чека, совершив неисчислимое количество расстрелов. И кровь не остановит их в осуществлении своей похоти жизни и похоти власти. Самая зловещая фигура в России - это не фигура старого коммуниста, обреченная на смерть, а фигура этого молодого человек. В ней может быть загублена душа России, призвание русского народа. Этот новый антропологический тип может свергнуть коммунизм, он может обернуться русским фашизмом. Но от этого еще не будет большой радости. Все дело не в поверхности жизни, именуемой коммунизмом и советской властью, а во внутренних процессах, совершающихся в России. Страшно именно то, что в коммунистической революции Россия делается впервые буржуазной, мещанской страной, какой она никогда не была. Ловкие, беззастенчивые и энергичные дельцы мира сего выдвинулись и заявили свои права быть господами жизни. Им неведома уже будет русская тоска по Небесному Иерусалиму. Царская, дворянская, мужицкая, монашеская странническая и интеллигентская Россия никогда не была буржуазным мещанским царством. То, чего так безумно боялся К. Леонтьев, совершилось. И об этом нужно глубже задуматься, чем о способах свержения советской власти. Русская эмиграция недостаточно понимает, что русский вопрос совсем не в кучке большевиков, стоящих у власти, которую можно было бы свергнуть, а в огромном слое новых людей, пришедших к господству в жизни, которых свергнуть не так легко. Коммунистическая революция есть прежде всего материализация русской жизни, парадоксально связанная с развоплощением исторических тел. Коммунизм есть борьба против духа и духовной жизни. И его моральные последствия более ужасны, чем последствия государственные, правовые и экономические, они будут длительнее.
Россия переживает эпоху деморализации, погони за наслаждениями жизни, аналогичную эпохе директории. Материализация и деморализация захватили не только коммунистов, этот процесс гораздо шире. Русские люди привыкают к рабству, им более не нужна свобода, они предали свободу духа за внешние блага. Черное чувство зависти становится определяющей силой мира. И трудно остановить его возрастающую власть.
В России прерывается культурная традиция. Предстоит страшное понижение уровня культуры, качества культуры. Россия в преобладающей своей части сделается царством цивиизованного крестьянства. Новая русская буржуазия, под которой следует понимать не класс фабрикантов и банкиров, а победоносный социально-антропологический тип, предъявит спрос на техническую цивилизацию, но не будет нуждаться в высшей культуре всегда аристократической. Процесс варваризации у нас неотвратимо должен произойти. Мы можем утешать себя тем, что после войны варваризация должна произойти и происходит частично и повсюду в Европе.
Революция разбила не только русское дворянство, но и русскую интеллигенцию в старом смысле слова. Интеллигенция столетие мечтала о революции и готовила ее. Но осуществление революции оказалось ее гибелью, ее собственным концом. Одна часть интеллигенции стала властью, другая же ее часть была выброшена за борт жизни. Революция изобличила ложность идеологии, которой жила интеллигенция. Должна народиться новая народная интеллигенция, но она будет очень понижена в своем культурном уровне, ей не свойственны будут высшие запросы духа. Ведь и интеллигенция Чернышевского была уже значительным понижением культурного уровня по сравнению с интеллигенцией Чаадаева, Хомякова и Герцена. Когда русский мужик пожелает устроить свою жизнь, ему не понадобятся ни с.-р., ни кадеты, ни правые, он сам устроится.
Грядущий образ России двоится, он не может быть воспринят целостно. Старая, великая Россия была полна великих контрастов и полярных противоположностей. И все же был у нее целостный образ. Одна и та же Россия чувствовалась на вершинах русской культуры, у великих русских писателей и в самых темных недрах народной стихии. Этого, по-видимому, более не будет. В России как бы происходит разделение на два царства. Качественно будет продолжать существовать вечная Россия, Россия духовная, призванная сказать свое слово в конце истории, но количественно, может быть, будет преобладать Россия безбожной цивилизации. Но и повсюду в мире должно произойти разделение и повсюду, по-видимости, могут побеждать враждебные Христову духу начала. Наши усилия должны быть направлены к победе вечной, качественной России, и усилия эти не пропадут в нравственном миропорядке.
Старая интеллигентски-революционная психология теперь перешла к контрреволюционным эмигрантским кругам. Те чувства, которые раньше были направлены на самодержавие, переносятся на большевиков. Большевизм для русской интеллигенции заменил самодержавие и исполняет его роль. Подобно тому как раньше думали, что настоящая жизнь начнется лишь после крушения самодержавия, так и теперь думают, что настоящая жизнь начнется лишь после крушения большевизма. Так вся жизнь ставится в исключительно внешнюю перспективу, все ожидания связаны исключительно с внешним политическим переворотом. Контрреволюционная в отношении к большевистской революции интеллигенция осталась по психологии своей старолиберальной и старорадикальной. Но ничего нет бесплоднее в нашу эпоху, чем такого рода либерализм или радикализм. И опять следует напоминать о правде старых "Вех", эта правда остается в силе и при большевиках. Она прежде всего заключается в том, что жизнь определяется изнутри и духовно, а не извне и политически, как думают революционеры и подобные им контрреволюционеры, она призывает к духовной работе и нравственному оздоровлению. Нельзя верить в спасительность политических форм, демократических или монархических. Спасает дух, который создает свои новые формы. Для нового вина нужны новые меха. Легитимизм, все равно монархический или демократический, есть мертвая идея в катастрофические периоды истории. Монархия, да еще насильно навязанная народу, не может быть конкретной~задачей в нашу эпоху и для монархистов.
Революция нанесла тяжелые раны России, от которых она с трудом сможет оправиться. Но в одном отношении революция будет иметь положительные результаты - она послужит делу возрождения Церкви и религиозной жизни в России. Революция всегда помогает проявитьдействительно религиозное состояние народа. В жизни религиозной у нас накопилось много лжи и лицемерия. Внешнебытовое и корыстно-утилитарное отношение к православной Церкви преобладало у слишком многих. Авторитет косного православного быта должен быть разбит. У верхнего нашего слоя, у дворянства и бюрократии религиозность не была глубокой; и христианство не принималось достаточно всерьез. Религиозность садукеев всегда носит характер государственный, и в ней перспективы жизни временной всегда побеждают перспективы жизни вечной. В церковной жизни нашей были заметны признаки омертвения. Революция рассеяла лживую атмосферу вокруг Церкви и разрыхлила почву, на которой возгорается религиозный свет. В атмосфере революции нет уже никаких оснований притворяться православным, нет уже никаких внешних выгод от Церкви, и государственная религиозность не имеет места. Революция изначально носит характер антирелигиозный и антихристианский. Она гонит христианство, и гонения эти приобрели безобразный характер. Но гонения никогда не были страшны для христианства. Гонение для Церкви лучше, чем насильническое покровительство. В гонениях христианство крепло и возрастало. Христианство есть религия распятой правды. Религиозные гонения революционной эпохи производят качественный отбор. Церковь потеряет в количестве, но выиграет в качестве. Христианство вновь требует от верных сынов своих жертвоспособности. И эта жертвоспособность в стихии революции была проявлена. Русские православные священники в лучшей своей части остались верны святыне, мужественно защищали православие, мужественно шли на расстрел. Христиане показали, что умеют умирать. Русская православная Церковь внешне унижена и растерзана, но внутренне возросла и возвеличена. Она имеет мучеников. Православная Церковь показала, что внутреннее единство ее, внутренний свет ее и мистические основы ее остаются незыблемы и после того, как внешнее церковное управление и внешний строй Церкви разрушен. В России несомненно происходит церковное углубление. Русские люди, претерпевшие величайшие испытания, живут в религиозно-напряженной атмосфере. Суровость и серьезность жизни, близость смерти, падение всех внешних иллюзий и утеря тех внешних вещей, которые порабощают человеческий дух, - все это обращают к Богу и духовной жизни. Интеллигенция, которая столетие была враждебна вере и проповедовала тот атеизм, который ее привел к революции, начинает обращаться к религии. Это - новое явление. И в самой России это движение к религиозной жизни не носит корыстного характера, не связано с реставрационными планами и жаждой вернуть себе утерянные блага жизни. Русские люди пережили подлинный духовный опыт, изменили свое отношение к благам жизни. К сожалению, нужно сказать, что русская православная Церковь на Западе за рубежом нередко подвергается угнетению и засилию правых политических партий, воспроизводящих в малом масштабе старые отношения Церкви и государства. На почве утилитарно-политического отношения в Церкви не будет ни возрождения Церкви, ни возрождения России. Церковь не может себя связать с какой-либо застывшей политической формой. Только бескорыстно-духовное отношение к Церкви, только согласие на жертвы и на отказ от привелигированных благ жизни могут вести к религиозному возрождению и спасению нашей Родины. Теперь не время ни для садукеев, ни для фарисеев. Теперь время реализации в жизни евангельской истины. Будущее России зависит от религиозных верований русского народа. Это должны осознать все политики и покориться этой истине. Лучший из русских старцев накануне моей высылки из России рассказал мне, как к нему ходили каяться коммунисты и красноармейцы, и говорил, что надеется не на Деникина и Врангеля, а на действие духа Божьего в самом грешном русском народе. Это не только религиозно, но и национально более авторитетный голос, чем голоса тех русских эмигрантов, которые почитают себя националистами и патриотами, но в русский народ не верят. Слова старца прозвучали как голос из иного мира, в котором нет "правых" и "левых", нет борьбы политических партий за власть и борьбы классов за свои материальные интересы. И мы сами должны обратиться к иному миру, чтобы в нем найти критерии для наших оценок и энергию для наших дел. Должно быть религиозно преодолено ложное идолопоклонство перед государством и национальностью.
Нельзя, невозможно и недолжно поставить себя вне России и русского народа, вне его единой судьбы. Произошло обобществление человеческой судьбы и нет уже судьбы индивидуально-изолированной. Индивидуализм кончен. С русским народом и русской землей нужно до конца претерпеть все испытания и все страдания. Россия прежде всего там, где русская земля и русский народ. И само прикосновение к русской земле есть уже начало исцеления и обретения истоков жизни. Вот почему психология специфически эмигрантская есть греховная психология, убивающая источники жизни. Ее может и не быть у русских людей, живущих за границей. Спасена Россия может лишь изнутри, лишь через жизненные процессы, протекающие в самой России. Народ не хочет умирать и спасает себя жизнью. Большевистская власть к жизни должна приспособляться. В советское строительство верить нельзя. Оно ужаснее и кошмарнее советского разрушения. Это - система Шигалева, система скотоводства, примененная к людям. Большевики лишь внешне поражают своей силой. Но они до ужаса бездарны, и на делах их лежит печать пошлости и скуки. Они имитируют людей власти. Но русский народ за всем этим и несмотря на все это живет, он остался великим и одаренным народом. В недрах России, в ее первичных истоках происходят молекулярные процессы, которые и приведут к ее спасению. И вы сами можете быть участниками этих жизненных процессов и изменять их результаты, если вы духовно чувствуете себя внутри русского народа и русской земли. Нет ничего безнравственнее принципа: чем хуже, тем лучше. Он возможен лишь для тех, которые чувствуют себя вне того, чему будет хуже или лучше. Кто с Россией, русской землей и русским народом, тот может лишь желать, чтобы ему было лучше. Да и конец большевизма придет от улучшения, а не от ухудшения положения России. Гнет голода и нищеты укрепляет большевиков. Жизнь в самой России есть мука, согласие на жертву и подвиг, на унижение. Но этой мукой, жертвой и подвигом спасается Россия. Самый факт жизни в советской России есть уже непрерывная духовная активность, духовное противление тем ядам, которые отравляют дыхание. Коммунистическая власть принуждает к повиновению голодом -и подкупом. И слабым людям трудно устоять. Странно вспомнить о жалобах и негодованиях на отсутствие свободы и тиранию в старом строе. Тогда все-таки была огромная свобода по сравнению со строем советским. Все произойдет иначе, чем думает большая часть эмигрантов и представителей политических партий. Много неожиданностей предстоит. И освобождение придет не оттуда, откуда его ждут люди, а откуда его пошлет Бог. Нельзя ждать спасения от Европы, которой нет дела до нас и которая сама агонизирует. Нельзя изнасиловать русский народ, нужно способствовать его перерождению изнутри. Революция должна сама себя изжить, истребить себя. И то, что большевизм так долго существует, .что он не был внешне и насильственно свергнут, имеет и хорошую сторону. Коммунистическая идея сама себя опозорила, она не может уже иметь никакого ореола, яд не может войти внутрь. Процесс выздоровления есть медленный, но органический процесс. Это есть прежде всего искупление от духа лжи, выход из царства призраков и фантомов к реальностям. Сейчас более всего необходимо утверждать примат духовной активности над политической. Необходимо духовно бороться с кровавым кошмаром, охватившим мир. Исключительное преобладание политики увеличивает этот кошмар и усиливает жажду крови. Теперь нужно спасать свободу человеческого духа. Опять перед христианскими народами стоит вопрос о том, принимают ли они всерьез свое христианство и хотят ли направить свою волю к его осуществлению. Если христианские народы не сделают величайшего напряжения духа для осуществления христианского пути, если не проявят величайшей активности, то в мире будет торжествовать атеистический коммунизм. Свободный же дух должен действовать независимо от того, какие силы преобладают и торжествуют. Христианство возвращается к состоянию до Константина и должно вновь завоевывать мир.
__________________________
1 В новейшей книге по истории французской революции, в книге Луи Мадлена "Французская революция" говорится об эмигрантах: "Франция, по их мнению, просто была запугана несколькими разбойниками. Запугиванию надо было противопоставить запугивание. Манифест, который мог бы испугать страну, бросить ее всю целиком к ногам короля. И тогда будет достаточно легиона Кондэ; он войдет с развевающимся белым флагом и тотчас положит конец всему". (Т.1, с. 306.) В истории многое повторяется.
МАКСИМЫ. О РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ:
вчера, сегодня, завтра
В год 100-летия Первой русской революции, обозначившей неуклонный вектор перехода российской государственности из патриархальности в современность, появился хороший повод задуматься над нашим нынешним отношением к этому историческому факту РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, которая, как известно, не закончилась в 1905-1907 гг., а имела еще два по-настоящему решающих этапа ? в феврале и в октябре 1917 г. 1
Парадокс нашего времени связан с тем, что мы ищем политической стабильности "всерьез и надолго", не задумываясь над тем, что наши усилия в этом направлении безнадежны до тех пор, пока мы не разрешим для себя проблему соотношения революции и контрреволюции в политике. Только решив эту проблему теоретически, по существу, и практически, с учетом всех наших особенностей истории и культуры, можно двигаться дальше. Как вообще возможно патриотическое воспитание и исполненное патриотизма бытие культуры, если ореол власти двоится между непримиримыми полярностями революции и контрреволюции, а как следствие этого, между унитаризмом и регионализмом, между центростремительностью и центробежностью? Эта проблема оставалась неразрешенной в советское время, но она сохраняет свою актуальность и в наши дни.
Как возможно собирание целого в политике, если она по определению дробится на множество партий, преследующих свои исключительные, часто прямо противоположные интересы? Можно ли на самом деле добиться политической стабильности, делая исключительную ставку на один из полюсов политической конфронтации и совершая насилие над другим? Не проще ли перевести полярности из практической плоскости в идеальную, предоставив практике их золотую середину, востребованность их активного диалога?
Все это вопросы по большей части риторические. Всякая диктатура возникает как следствие объективной расколотости общества на непримиримые группировки (классовые или национальные) и невозможности примирить их посредством публичного политического диалога. И наоборот, всякая демократия возникает как свидетельство того, что такой диалог не только необходим, но и возможен. Причем возможен на основе той или иной идеологической системы. Отсюда и разнообразие современных демократических систем: либеральных, консервативных или социалистических ? социально ориентированных. Последние две менее демократичны с формальной стороны, но бывают часто более демократичными по существу. Выбор типа демократической системы зависит от множества культурно-исторических факторов и не в последнюю очередь от конкретного международного влияния, столь характерного для нашей эпохи тотальной глобализации ? тайного или явного насилия в этой области.
Возможность политического диалога, как условия реальной демократии, возникает лишь в ситуации, когда основные субъекты политики согласны между собой в понимании основ общественного и политического устройства. А это последнее решающим образом зависит от адекватного понимания отечественной истории и культуры, от нашей способности восприятия их целостности, а не отдельных и часто вырванных из контекста фрагментов. Диалектика части и целого проявляет себя здесь не только содержательно, но и чисто географически. Это определяет единство исторического и сравнительного методов исследования социокультурной реальности, которая дробится на части и во времени и в пространстве.
Экономическая и интеллектуальная мощь России прирастает ее регионами. Регионы же прирастают либо своей идентичностью с Россией, либо своим сепаратизмом. Последний особенно востребован в периоды предпринимательской активности и культурологической доминанты частнособственнического обособления. Вот почему проблема самоидентификации России обретает сегодня такой повышенный интерес ? она одна только и может противостоять существующим негативным тенденциям. Это проявляется даже на уровне терминологии. На место статистически нейтрального "населения" России заступает "народ российский", на место простого многообразия культур и этносов ? объединяющая их русская культура, а на месте разделительных политических линий консерватизма, либерализма и социализма вступает в свои права гуманистически выверенный патриотизм.
Экономическая, политическая, социальная и культурная палитра современной России расплывается в великом многообразии красок и сюжетов, за которым скрывается кисть невидимого художника. История и культура выводят свои замысловатые сюжеты, предоставляя нам право приписывать субъектное качество отдельным персонажам, и даже самим себе, то ли в качестве этих персонажей, то ли в качестве парящих над ними духов. На самом деле ими (нами) движет лишь два мотива, образующих, по выражению Ф. Энгельса, "параллелограммы сил", разбросанных в индивидах и собранных рукой невидимого художника. Это мотивы инновации и охранительства, революции и контрреволюции, взятые в их диалектической взаимосвязи. Это, в частности, означает, что одна и та же функция ? инновации или охранительства ? может быть наполнена самым разным содержанием ? консерватизма, либерализма или социализма и, наоборот, одно и то же содержание может выполнять в пространстве истории и культуры совершенно разные функции ? инновационности или охранительства, революции или контрреволюции, "левого" или "правого". Все зависит от масштаба и стороны исторического обозрения.
Если мерить масштабом советской эпохи, то именно к ней пристало наименование революционной, вносящей инновацию в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых социальных ценностей. Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной. Это смешение жанров и стилей в наше постсоветское время привносит не мало путаницы в сознание людей. Где одно? Где другое? А где, может быть, третье? И в каком именно значении и направленности? Бог весть. И все-таки есть в этом "вавилонском столпотворении" столицы уравновешивающий его региональный аспект, который один только и способен обозреть искомую канву смысла.
А он в свою очередь напрямую зависит от современной самоидентификации России в мире и в пространстве своей собственной истории и культуры. Современная экономика, как и сто, и двести лет назад строится на доверии, на культуре, на психологии и ментальности, на традиции и способности преломлять ее в новацию. Новейшие тенденции глобализации особенно остро обозначили проблему диалектической взаимосвязи самобытности ? национальной и культурной ? и унификации. Это актуально и для России, как неповторимой евразийской цивилизации с тысячелетней историей и культурой. В этой истории и культуре был и такой период, который стал знаковым для всего мирового сообщества. Это период русской революции и советской эпохи, повлиявших самым решительным образом на весь ход мирового развития в ХХ веке, включая исключительную роль СССР в общей победе союзников над гитлеровской Германией в 1945 г. Но он же оказывает заметное влияние и на современное состояние дел в России. И это влияние, надо полагать, продолжится и в дальнейшем, если речь идет о периоде, раскрывающем нечто существенное в самой этой российской цивилизации, более того, имеющем прямое отношение к процессу самоидентификации России.
Вот почему фактор русской революционной истории и культуры с позиций концепции устойчивого развития постсоветской России обретает характер достаточно категоричных высказываний ? максим, имеющих большую или меньшую связность итоговых выводов из многолетних исследований данной проблемы2.
1 Некоторые историки предлагают события 1991-1993 гг. также относить к разряду революционных, тем самым расширяя горизонт русской революционности до современности. Хотя по другим оценкам эти же события предпочитают называть контрреволюционными, что впрочем, сохраняет напряженность существующей антитезы "революция ? контрреволюция".
2 В основу данной статьи положены материалы подготовленной автором к печати книги "Диалоги о русской революции, народном единстве и государственных праздниках современной России".
Максимы
Н.А. Бердяев писал: "Сaмый бoльшoй пapaдoкc в cyдьбe Poccии и pyccкoй peвoлюции в тoм, чтo либepaльныe идeи, идeи пpaвa, кaк и идeи coциaльнoгo peфopмизмa, oкaзaлиcь в Poccии yтoпичecкими. Бoльшeвизм жe oкaзaлcя нaимeнee yтoпичecким и нaибoлee peaлиcтичecким, нaибoлee coотвeтcтвyющим вceй cитyции, кaк oнa cлoжилacь в Poccии в 1917 гoдy, и нaибoлee вepным нeкoтopым иcкoнным pyccким тpaдициям, и pyccким иcкaниям yнивepcaльнoй coциaльнoй пpaвды, пoнятoй мaкcимaлиcтичecки, и pyccким мeтoдaм yпpaвлeния и влacтвoвaния нacилиeм. Этo былo oпpeдeлeнo вceм xoдoм pyccкoй иcтopии, нo тaкжe и cлaбocтью y нac твopчecкиx дyxoвныx cил. Koммyнизм oкaзaлcя нeотвpaтимoй cyдьбoй Poccии, внyтpeнним мoмeнтoм в cyдьбe pyccкoгo нapoдa". Это хороший повод задуматься над смыслом русской революции в постсоветскую эпоху.
Русская революция ? это глобальное историческое событие перехода российской государственности из патриархальности в современность, от Самодержавия светского и духовного к Республике и Конституции, к подлинному Народовластию, которое лишь в начале приобрело вынужденную форму "самодержавия народа", но в дальнейшем мучительно, но верно проделывало эволюцию в сторону реальной социальной демократии.
Факт перехода российской цивилизации в новое качество постпатриархального развития вольно или невольно связан с событием русской революции 1917 г., а значит, событие это ? больше чем "памятный день российской истории". Оно знаменует собой нечто необратимое, то, без чего современность не может мыслить себя и самое свое право на существование.
Русская революция ? это судьба России. А значит, отвергая эту судьбу, вольно или невольно отвергают саму суть российской цивилизации. Это хорошо понимали евразийцы, казалось бы, воевавшие на стороне белых, но вынужденные признать по итогам гражданской войны историческую правду русского коммунизма.
Исторический факт раскола на две России уходит далеко в глубь веков и возникает задолго до революции, которая лишь обнажила то, что пытались скрывать от самих себя. Революция по определению была призвана этот раскол преодолеть путем возвращения народу его исконных, естественных прав и образования на этой основе единой бурно развивающейся нации.
Вопрос о праздновании Дня русской революции ? это вопрос наличия или отсутствия в современной России общегражданского диалога, точнее, вопрос публичности такого диалога. В конечном счете, это вопрос нашей политической культуры, которая проверяется именно этой способностью все негативное в политическом смысле, но значимое в государственном, переводить на рельсы лояльности и простоты.
Когда чествуют 7 ноября как День русской революции, то имеют в виду вовсе не развязывание гражданской войны в России, что в полной мере лежит на совести контрреволюции, а приход к власти Советов, как подлинных органов народного самоуправления.
Русская революция 7 ноября 1917 года, точно так же как и народное восстание 1612 года, действительно объединили российский народ в его борьбе с иностранной интервенцией и с тем господским классом (боярством или дворянством), который готов был продать национальные интересы России ее злейшим врагам, спасая свой корыстный интерес. Более того, они способны объединить его и в будущем, когда придет время освобождать Москву от новоявленных захватчиков земли русской. И в этом еще один "нечаянный" смысл нового праздника Единения народа, расколотого на олигархов и нищих.
Эти два исторических события, как и событие знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 года, знаменуют собой великую миссию Народного Единства ? приходить на помощь своему государству перед угрозой его фатального разрушения! Будь то поляки, международные интервенты или гитлеровский фашизм ? все они должны были быть повергнуты перед ликом мистической даты русской истории ? 7 ноября (25 октября по старому стилю)!
Если мы всерьез намерены сделать праздник Народного Единства воистину всенародным и государственным праздником современной России, то мы должны чествовать его не 4 ноября, а 7-8 ноября, соединяя в один сноп великие даты 1612, 1917 и 1941 годов, как это сделала за нас сама история.
Русская мессианская идея нашла в новой исторической ситуации, превратившей социализм в лозунг мирового развития, неожиданный материал для своего воплощения. Это был уникальный случай, когда факт исторического отставания становился залогом будущего лидерства в мировом процессе, а модернизация приобретала форму исторического прорыва в новое качество общественной организации и культуры, способное стать знаменем новой эпохи.
Традиционная европейская цивилизация развивалась по принципу: одна нация ? одно государство. Все остальные этносы должны были либо раствориться в титульной нации, либо образовать свое государство. Российская цивилизация изначально строилась по принципу: государство ? собиратель народов. Вот почему в глазах европейского обывателя она представлялась традиционной империей и даже "тюрьмой народов", а на самом деле несла в себе прообраз цивилизации будущего.
Именно русская революция, возникшая на волне молодой буржуазности, дала шанс проскочить эту заведомо антироссийскую фазу цивилизационного развития и спасти исконную русскую мессианскую идею для совершенно изменившихся обстоятельств мирового истории. Это значит, что радикализм русской революции был продиктован внутренними требованиями и условиями выживания российской цивилизации в тотальном капиталистическом окружении, а также принципиальной неготовностью принять и усвоить логику чисто капиталистического развития в той конкретной исторической ситуации.
Быть может, смысл советской эпохи и состоял в том, чтобы подготовить российскую ментальность и государственность к такому освоению либеральной идеи, которое не разрушало бы своеобразие России, а работало на нее. Очевидный провал этой надежды на рубеже XX-XXI вв. вовсе не означает, что сражение уже проиграно окончательно.
"Господство старого мировоззрения над образованным обществом составляет уже такое отдаленное и неясное предание, что интеллигентные снобы могут свободно идеализировать это мировоззрение и безнаказанно мечтать о его реставрации" (П.Н. Милюков). Кажется, эта фраза прямо обращена ко дню сегодняшнему. Только интеллигентский снобизм может всерьез ставить вопрос о реставрации монархии и господствующего положения церкви в современной духовной культуре, о "новом средневековье" для России и всего российского народа. Именно в эту программу действий и входит вполне осознанная и злонамеренная атака на историческую память советской эпохи, по-своему великой и знаменательной.
"Дело Ленина" - форма постсоветского вероисповедания. Это вера в грядущую победу социальной справедливости и человеческого разума над алчным инстинктом частнособственнического грабежа и захвата того, что по праву принадлежит всем. Без нее все разговоры о нравственности и морали в наше время обретают в высшей степени лицемерный характер.
Коммунистическая вера в ее марксистско-ленинском варианте приобрела неожиданную культурно-историческую форму атеистического протестантизма, который проделал в советскую эпоху значительную эволюцию в сторону универсального цивилизованного атеизма, нейтрального ко всему комплексу проблем традиционного вероисповедания и исповедующего современную веротерпимость.
В целом культурно-исторический процесс можно представить как бесконечно длящийся переход от аристократической культуры к демократической и, наоборот, как бы на встречном движении, ? от демократической культуры к аристократической. Причем первое движение характеризует интегральный слой культурного целого, а второе ? отражает способ его человеческой подпитки или "ротации кадров" в культурном слое. Социальные революции имеют отношение и к первому и ко второму, но в большей степени ко второму.
Отныне воля символизирует не произвол, а полноту морального присутствия в развитой личности. Такова действительная парадигма новоевропейского сознания пришедшего на смену средневековой культуре. Она в равной степени присуща либеральной и социальной направленности общественной мысли. Но именно в последней происходит концентрация и синтез личностного и социального начал в их едином порыве к преобразовательной деятельности.
Н.А. Бердяев писал: "Pyccкaя литepaтypa и pyccкaя мыcль cвидeтeльcтвyют o тoм, чтo в импepaтopcкoй Poccии нe былo eдинoй цeлocтнoй кyльтypы, чтo был paзpыв мeждy кyльтypным cлoeм и нapoдoм, чтo cтapый peжим нe имeл мopaльнoй oпopы. Kyльтypныx кoнcepвaтивныx идeй и cил в Poccии нe былo. Bce мeчтaли о пpeoдoлeнии pacкoлa и paзpывa в тoй или инoй фopмe кoллeктивизмa. Bce шлo к peвoлюции"
Россия всей мощью своего культурного развития шла в революцию, и чем дольше откладывалось это событие, тем болезненнее становилось его ожидание.
Вся современная цивилизация построена на революции. Ценности модернизации и отхода от доминанты патриархальности были привнесены в современную цивилизацию через длинную цепь социальных и политических революций Нового и Новейшего времени. Отрицать революцию в этих условиях, значит отрицать современную цивилизацию, саму идею общественного прогресса и развития гуманистической и демократической культуры современности. Россия привнесла в этот всемирный процесс социализации лишь то особенное, без чего он не смог бы достигнуть своей логической завершенности.
Методология народнической мысли исходит из концепции тождества нравственного, культурного и общественного идеалов, которая в свою очередь опирается на идею тождества личности, культуры и общества в историческом и логическом пределе их совершенствования. Этим она принципиально отличается от методологии либеральной и консервативной мысли, для которой личность и общество образуют онтологические противоположности, а значит, несут в себе непреодолимый антагонизм.
Социализм есть такая же универсалия современной культуры, как либерализм и консерватизм. Каждый из них имеет свою нишу и свою меру ответственности за будущее человечества.
Народническое сознание преимущества развития догоняющего в одном отношении, но сохраняющего свою самобытность в другом отношении, стало универсальной смыслообразующей парадигмой русской культуры огромного исторического периода.
Народнический вектор русской культуры настаивал на революционном характере исторического движения. Причем культивировалась не только идея и практика социальной революции, но не менее радикально истолкованной культурной революции, идея духовной Реформации, которая и вдохновила сначала "русский духовный ренессанс" Серебряного века, а затем и "культурную революцию" Советской эпохи.
Социализм был превращен в универсальный идеал не только в психологии революционных партий, но и в сознании широких слоев русской интеллигенции. Народнический дух витал повсюду, проникая во все поры русской культуры. Народническая парадигма, не принятая самодержавной властью даже в ее самых умеренных формах, могла только ужесточаться, сначала на уровне интеллигентского сознания, а затем и в пространстве широкой народной стихии.
Чем дольше власть упорствует в нежелании проводить необходимые социальные и политические реформы, тем вернее и основательнее дух оппозиции укореняется в культуре ? в среде интеллигенции, создавая колоссальную энергию социального взрыва. Именно это накопление кинетической энергии социального взрыва и происходило в России на протяжении более чем полувека во всех порах русской культуры.
Народничество ? это смыслообразующее начало всей русской культуры данного периода. Таков внутренний трагизм народнической парадигмы, вынужденной нагружать явления духовной культуры жесткой политической функцией, невольно противопоставлявшей культуру, как аргумент в политическом споре, самой власти.
Революция ? это скачек в развитии, быстрое и радикальное изменение чего-либо, своего рода ? переворот. Слово переворот здесь напрямую связано с ассоциацией переворачивания песочных часов: когда песок иссяк, и время остановилось, часы нужно перевернуть и тогда движение возобновится. Революция именно возобновляет течение времени после долгого периода его остановки или застоя.
Бунт, как некий эмоциональный протест против вопиющей несправедливости, преходящ. Революция отличается от бунта своей основательностью и необратимостью. В отличие от бунта революция несет положительный смысл, она не столько отрицает прошлое, сколько утверждает настоящее и будущее.
Маленькая или большая буржуазная революция ? вещь обязательная. Мировая история не знает исключений в этом вопросе. Большая буржуазная революция отличается от малой тем, что имеет некое всемирно-исторической значение и оказывает решительное влияние на другие страны. Кроме того, она не останавливается перед угрозой кровопролития со стороны контрреволюции и готова идти до конца в утверждении своего "правого левого дела". Россия с ее масштабами и крутизной могла играть только по крупному.
До большевиков в течение 1917 г. фортуна давала шанс "порулить" каждой из политических партий революционной России, но ни одна не справилась с заданием.
Капитализм ? это неизбежная и по настоящему необходимая ступень исторического развития, но не он есть цель истории. Что-то другое должно прийти ему на смену, снимая то зло, которое он несет в себе. Это зло необузданной частнособственнической наживы, попирающей любую человеческую ценность, социальную справедливость и элементарную правду жизни. Вопрос не в том вечен ли капитализм, а в том, что и каким образом сможет его обуздать, не разрушая того, что принято называть "достижениями мировой цивилизации".
Социализм, как известно, стал в ХХ веке "знаменем эпохи" не только для России, но и для всего мира. Социализм по-разному понимали в разных концах света, но ему следовали как единственному в своем роде "велению времени". Именно поэтому он и стал символом целой эпохи всемирной истории. Уроки социализма и тотальной социализации жизни проходили в ХХ веке и консерваторы и либералы. Рузвельт по-своему, Гитлер по-своему, Сталин по-своему, и даже Черчилль усвоил не один из его уроков.
Российский культурно-исторический генотип запрограммирован на революцию в ситуации, которую характеризуют гамлетовским "быть или не быть", когда именно революция выступает жизненным условием того, чтобы все-таки выжить.
Чем дольше социальная болезнь загоняется вглубь, не находя разрешения, тем болезненнее процесс выздоровления, который уже не обходится без хирургического вмешательства радикальных революций.
Эхо гражданской войны продолжало звучать вплоть до начала Великой отечественной войны, на которой состоялось, наконец, историческое примирение белых и красных армий перед лицом жестокого внешнего врага. Возвращение в советскую армию в конце 1943 года военной формы исконной российской армии, в которой воевали белогвардейцы, стало символическим актом примирения нации и фактического окончания гражданской войны.
Мы живем в эпоху, когда возникает особый соблазн заняться переоценкой ценностей не по критерию их примирения, а по критерию очередного переворачивания песочных часов. Торжество белогвардейской ненависти к Советам и Красной армии в наши дни ? верная дорога к новому расколу нации и новой гражданской войне.
Революция ? это способ преодоления национального раскола через прямое столкновение исторически враждовавших социальных сил ? "расы рабов" и "расы господ". Только преодолев публичное сопротивление патриархальной аристократии, привыкшей править на основе той или иной формы рабовладения, могли состояться современные нации ? французская, американская, итальянская ? Все они прошли через свою гражданскую войну, чтобы, наконец, стать нациями в современном смысле этого слова. В этом и состоит смысл Революции как драматичного, но единственно возможного способа Примирения и Согласия.
Беда нашего нынешнего восприятия советской и социалистической истории в том и состоит, что мы охотно различаем властвующего наездника коммунистического режима, и в упор не замечаем, какое дикое животное ему проходилось обуздывать. Особенность России, как и некоторых других стран, в том, что уж больно дикий жеребец ей достался от истории, а главное, русское ухо оказалось не слишком расположено к его ржанью.
Слово эксперимент вполне применимо к советской эпохе, но лишь в той мере, в какой всякая новация нашей жизни представляется нам экспериментом, пока не адаптируется к прошлому и не откроет простор будущему. Советская эпоха эту процедуру давно проделала, вобрав в себя органику русской истории и оставив нам великую научную и индустриальную державу. А вот нынешнему либеральному эксперименту в России эта работа еще предстоит.
Формула социального экспериментаторства достаточно универсальна для российской действительности, которая на протяжении всей своей истории испытывала на себе ту или иную меру "навязывания ей новомодной цивилизации". Поразительно то, что всякий эксперимент такого рода для русского организма все равно, что припарка, а то и отменная парилка из доброй русской бани. Экстрим только закаляет и бодрит кровь. Он тем более не способен поколебать русский дух.
Тайная Русь, о которой писал Тютчев, тем вернее пребывает в русском человеке, чем жестче новомодный эксперимент. И то сказать: какая еще цивилизация в ХХ веке позволила себе пройти полный круг политического радикализма ? от царистской реакции до сталинского ГУЛАГа и от него к нарочитому "рыночному тоталитаризму" наших дней?
Это и есть русская вольница, неведомая среднеевропейской рафинированности духа и плоти. От уныния до восторга ? один шаг. И что мешает нам нынешнее заунывное восприятие русской и советской политической истории и культуры сменить на веселые половецкие пляски в нашем исконном российском стиле? Впрочем, если бы они уже не звучали в нашем сердце, разве позволили бы мы себе нынешний мазохизм? Русь и в этом вопросе стоит прочно.
В характере революции очень многое решает тип политической культуры и степень развитости политической системы. Многовековая традиция русского самодержавия в результате своего исторического краха при всем желании не могла оставить после себя либерально-демократическую республику, как на это многие надеялись.
Существует органическая связь между политической революцией и духовной реформацией, захватывающей в свою орбиту не только политику и социальную сферу, но и логику экономического развития.
Реформация возникает в тот решающий момент культурной истории, когда традиционная церковная культура утрачивает историческую инициативу, отдавая первенство светской культуре, но общество еще не в состоянии принять этот утонченно-рафинированный вариант гуманистической культуры. Реформация ? это перекресток дорог, когда старая духовная доминанта уже не тянет, а новая духовная доминанта еще не достаточно убедительна для простолюдина. В этой подвешенной ситуации надо что-то делать ? быстро и решительно, тем более, если к этому подталкивает целый комплекс социально-политических и экономических интересов. Эта ситуация во многом универсальна и имеет свойство воспроизводится в совершенно неожиданных условиях.
Проблематика духовной Реформации пронизывает собой череду эпох и столетий. Она может менять формы и даже идеологические конструкции, но она, как истинная универсалия культуры, присутствует во все времена. Можно даже говорить о Реформации до Реформации, до того, как Лютер своей исторической миссией ввел этот термин в культурно-исторический оборот. Реформация как культурологическая категория отличается от своего конкретно-исторического аналога тем, что существует всегда в своей онтологической предзаданности, подобно предвечной сущности Христа, данной еще до Рождества Христова.
Культурологический статус Реформации выражает фундаментальную идею эволюции культурных и религиозных форм ? от жестко догматических, представленных в ореоле святости и коллективного обрядового действия, ко все более индивидуально выраженным, свободным и критическим.
Традиционная "позитивная религия" образует лишь первую половину пути, которую призвана пройти мировая культура, культура расширяющегося сознания, нравственного становления человека и человечества. Это путь, на котором мораль внушается человеку силой внешнего церковного авторитета и "страха Божья". Но сущность второй половины пути связана с обнаружением самобытности морального императива, исходящего из внутренней свободы личности и не признающего какого-либо внешнего авторитета. Для того чтобы прийти к пониманию этого пути, надо было начать с протестантского кредо "sola fide" и "Бог во мне". Таким образом, Реформация открывает и освещает собой вторую и, надо полагать, лучшую половину эволюции культуры и общества.
Русская реформация ХХ века ? это не запоздалое, на несколько столетий, следование за Западом и его Реформацией. Русская реформация образует совершенно особый исторический тип Реформации, которого не было и не могло быть на Западе по причине существенных цивилизационных различий. И, прежде всего, это различия западного и восточного христианства, уходящие своими корнями в различия аристотелизма и платонизма.
Если западная Реформация изначально пронизана буржуазным духом торговли и частного предпринимательства, то Реформация, возникшая и развившаяся на почве русского православия, изначально должна была быть антибуржуазной, подчиненной великой Идее и грандиозному плану ее осуществления. Идеократический принцип российской цивилизации и в новой исторической ситуации освобождения от патриархальности и перехода к доминанте светской культуры не мог не найти для себя убедительного способа своего проявления. Таковым и стал атеистический протестантизм большевиков.
Чтобы понять гуманистическую сущность русской революции, необходимо обратиться к логике реформационного процесса русской культуры, которая восходит к петровским реформам и становлению особого духовного ордена русской интеллигенции.
Н.А. Бердяев писал: "В русском сознании XIX века социальная тема занимала преобладающее место. Можно даже сказать, что русская мысль XIX века в значительной своей части была окрашена социалистически. <?> Все почти думали, что русский народ призван осуществить социальную правду, братство людей. Все надеялись, что Россия избежит неправды и зла капитализма, что она сможет перейти к лучшему социальному строю, минуя капиталистический период в экономическом развитии. <?> Русские умудрялись быть социалистами при крепостном праве и самодержавии"
Русскую революцию называют революцией безбожников и атеистов, забывая о фундаментальных законах секуляризации культуры, которые так долго и искусственно сдерживались официальным православием и русским самодержавием: насаждением неимоверного количества церквей, нарочитым противопоставлением духовной власти церкви идейному и духовному влиянию российской интеллигенции и народному просвещению. Одно только "отлучение от церкви" и придание анафеме великого Л.Н. Толстого стало символом целой эпохи.
Русский секуляризм приобрел по итогам социальной революции 1917 г. форму просвещенческой Реформации со всеми элементами религиозной нетерпимости и даже религиозной войны. Попов ненавидели не только за их казенную веру в чудеса, но главным образом за их прислужничество сильным мира сего ? царской власти и "буржуям-мироедам", за их прямое участие в гражданской войне на стороне белого движения, развязавшего эту войну под лозунгами восстановления монархии и "возврата всех помещичьих земель их законным владельцам" (Колчак). В конечном счете, это привело к расколу в самой русской православной церкви на зарубежную, бежавшую вместе с белыми армиями за границу, и поместную, оставшуюся и признавшую Советскую власть, благословившую ее на "богоугодное правление".
Карл Поппер писал: "По моему убеждению, Маркс, в сущности, исповедовал веру в открытое общество. ? Позиция Маркса по отношению к христианству тесно связана с его нравственным кредо, а также с тем фактом, что лицемерная защита капиталистической эксплуатации являлась в тот период характерной чертой официального христианства. <?> Если такого рода "христианство" исчезло сегодня с лица лучшей части нашей планеты, то это случилось не в последнюю очередь благодаря нравственной реформации, которая произошла под воздействием Маркса. <?> Влияние Маркса на христианство можно, по-видимому, сравнить с влиянием Лютера на Римскую церковь. Обе эти фигуры воплощали вызов, обе, в конечном счете, привели к контрреформации в стане своих противников, к пересмотру и переоценке их этических норм. <?> Ранний марксизм с его этическим ригоризмом, с подчеркнутым вниманием не только к слову, но и к делу был, вероятно, наиважнейшей "реформаторской идеей" нашей эпохи, что и объясняет его огромное влияние".
Однако отмеченный здесь культурно-исторический эффект учения Маркса был бы ничтожен без Ленина и ленинизма, без победоносной русской революции, которая сделала марксизм знаменем целой эпохи всемирной истории.
Народные революции ? это достояние народа. Это верное напоминание властям об их ответственности перед людьми. Только твердая память о народных революциях может гарантировать нас от новых потрясений. Власть, забывающая о народных революциях, пожинает их новую поросль.
Любопытно, что еще Дж. Локк, родоначальник классического либерализма, записал в качестве одного из фундаментальных прав народа его священное право на вооруженное восстание против правительства, попирающего народный суверенитет. Эта истина важна не как призыв к революции, а как важное напоминание властям об их ответственности перед народом, у которого есть полное моральное право вершить свой суверенитет. Только там, где правители помнят даже на подсознательном уровне об этом естественном народном праве, революции если и происходят, то в самых мирных формах. Очень часто и справедливо эта истина напоминает о себе в форме празднования общенационального Дня революции или Дня независимости.
Дело не в том, что глобальные цели коммунистического строительства не были достигнуты, на то были и внутренние и внешнеполитические причины, а в том, что Россия благодаря Советской власти выжила как единое многонациональное государство и цивилизация, что она победила во второй мировой войне и состоялась как великая мировая держава.
Выполнив свою великую историческую миссию духовной и политической реформации российской цивилизации, Советская власть плавно, без гражданской войны передала бразды правления новой постсоветской России в надежде, что она не подведет, что все великие завоевания советской эпохи будут сохранены и приумножены на новой основе ? тотального освоения ценностей либеральной идеи. И не вина, а беда России, что нас в очередной раз занесло и мы без оглядки, как малые дети, бросились резвиться на отеческих гробах, постигая вольницу абсолютной новизны и такой подкупающей близости чужого рая.
Сегодня речь идет о подлинно историческом понимании феномена русской революции и всей советской эпохи, перевода его из политической плоскости в общегражданскую и цивилизационную. Это то, что можно назвать фундаментализацией образа русской революции.
Сегодня речь идет о создании общенационального Монумента жертвам гражданской войны, как акта преклонения перед павшими, где нет победителей и побежденных, где Россия вновь образует внутренний непобедимый союз и единство, как в годы Великой Отечественной войны. Это менее всего может походить на некий исторический реванш и возвращение русского барства или черносотенной идеологии. Нужно суметь взглянуть на нашу революционную историю с какой-то новой ступеньки исторического обзора, но так, чтобы все ценное советской и досоветской истории не было утрачено.
Этот Монумент символизирует идею собирания российской нации, ее произрастания из земли русской, щедро политой кровью отцов и дедов. Этот могучий дуб, когда-то расколотый великой грозой, вновь обрастает свежей корой, а его корни и ветви вновь переплелись в многонациональное братство народов, культур и конфессий. Над ним вновь воссияет солнце разума и любви. Это и есть искомый символ НАРОДОГО ЕДИНСТВА, которое не может, не имеет права разрываться между двумя датами, между 4-м и 7-м, тем более что они на самом деле принадлежат одной.
Великие архитектурные памятники советской эпохи, будь то Мавзолей Ленина или Сталинские высотки, венчаемые монументальным зданием МГУ на Воробьевых горах, останутся в веках как символы своей эпохи, без которой нет ни нашего настоящего, ни нашего будущего. Маяки прошлого, которые мы несем в наших национальных государственных праздниках, обладают тем исключительным достоинством, что выстраивают направление движения в будущее.
Идущему первым даже на коротком участке пути всегда труднее, а тем более, когда против тебя ополчился весь мир, сильные мира сего. Здесь важно не смешивать те испытания, которые посылает тебе история или судьба, и собственные ошибки и просчеты. Спасающий от гибели, ведущий к свободе герой-пророк требует от своего народа готовности пойти на жертвы. Правда, потом этого же героя и судят за те жертвы, а его геройство превращают в обвинительное заключение. Так Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, чтобы забыли "райские кущи" рабской жизни в Египте, а в результате был забит до смерти камнями, чтобы потом другие опомнились и воздали?
Сегодня мы побиваем камнями свое советское прошлое, чтобы спустя годы воздать ему как героическому времени "бури и натиска", без которого не было бы и нынешней нашей свободы.
Вообще эта ментальность советской эпохи сыграла с нами дурную шутку. Мы настолько уверовали, что должны быть лучшими в мире во всем, что когда пришло время открыть глаза немного шире и обратить внимание на некоторые недостатки и естественные отставания в гражданской сфере, то это превратилось в предмет какого-то дикого разочарования и наивного мазохизма. Эта ущемленная советская гордость привела к тому, что мы вдруг с неистовой силой набросились на все советское и стали крушить основы того, без чего просто нет самой российской цивилизации. Впрочем, такого рода психопатизм не возникает на ровном месте, и у него, конечно же, был свой дирижер. Чтобы понять это, достаточно помнить об уроках "холодной войны", о том, что на карту было поставлено само существование жизни на планете.
И когда Господь заглянул в душу к советскому человеку и спросил его: готов ли ты пожертвовать своей советской гордостью и своим великим историческим детищем во имя предотвращения мировой термоядерной войны и спасения всего человечества? ? тот, не задумываясь, ответил: да! Известно так же, что горделивый американец на аналогичный вопрос ответил решительным "нет" и теперь по-своему расплачивается за свою гордыню. Русский же человек и в этом своем испытании не изменил себе.
Фундаментальная линия восхождения человечества в рамках объективного процесса глобализации характеризуется тремя историческими и логическими этапами: консерватизм ? либерализм ? социализм. Они образуют три гигантские ступени истории. Однако в микроисторическом масштабе мы отчетливо различаем забавную рокировку основных политических сил современности, когда заданные историей приоритеты консерватизма ? либерализма ? социализма неожиданно меняются местами, уступая пальму первенства друг другу. Это и есть своего рода политические ритмы глобализации.
Русская революция ознаменовала собой начало новой эпохи во всемирной истории конституционализма: принципы социального демократизма были впервые закреплены на уровне конституционной практики. Во всех конституциях стран Западной Европы, принятых после второй мировой войны, будь то Франция, Германия, Испания, записана конституционная норма " социального правового государства" со всей совокупностью взятых на себя государством обязательств по соблюдению социальных прав человека труда.
Формула Джона Рида о первых дня Октябрьской революции ? Десять дней, которые потрясли мир ? останется в веках, как зримый образ того, что даже тысячелетнему рабству приходит конец, что именно в такие моменты истории человечество совершает величайшие прорывы в новое качество социальной демократии! И даже крайности и нелепости этого пути не могут его перечеркнуть. Русская революция ХХ века останется историческим брендом России в мировой истории. И все, что от нас требуется, так это с достоинством нести то, что дано нашей национальной историей и что образует ее неотъемлемое достояние.
"Единой России" нужно как минимум перестать быть "партией жиреющей российской бюрократии" и взять на себя центристскую политическую роль не на словах, а на деле. Нужно, наконец, повернуться лицом к социалистическим и социальным императивам нашего времени. Здравое отношение к российской революционной истории и всей советской эпохе, умение закрепить его на политическом уровне и, в частности, в концепции и практике государственных праздников современной России, выступает необходимым условием такого поворота. Для этого нужен действенный диалог между всеми субъектами современной политики ? консерватором, либералом и социалистом.
Происхождение термина
- Старая истина гласит: хочешь понять смысл явления, загляни в историю самого термина, обозначающего это явление. Можно ли применить этот метод к столь неоднозначному и запутанному явлению как "революция"?
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к источнику во многих отношениях полезному для целей настоящего повествования. Это книга выдающегося американского социолога Иммануэля Валлерстайна "После либерализма", где он выдвигает на первый взгляд парадоксальное утверждение: падение коммунистических режимов и крах идеологии марксизма-ленинизма на рубеже 1980-1990 гг. свидетельствуют не о торжестве либеральной идеологии в мировом масштабе, а, напротив, о крахе либерализма и решительном вступлении мира в эпоху "после либерализма". Историческое отступление "старых левых", как он называет коммунистов-государственников "реального социализма", не снимает проблемы революционного обновления мира и востребованности левых сил, а переводит ее в новую еще более глобальную плоскость. Вот что он пишет по сути заданного вопроса.
"Революция (revolution) ? странное слово. Изначально оно употреблялось в своем этимологическом смысле и означало круговое движение, возвращающееся в исходную точку. И до сих пор оно может употребляться с таким значением. [Соображения автора относятся к английскому слову revolution, которое способно иметь вполне физический смысл, как в случае revolution of The Earth ?вращение Земли? или two revolutions per minute ?два оборота в минуту?. ? Прим. переводчика.] Но вскоре значение слова подверглось расширению, в результате которого оно стало обозначать поворот, а затем ? переворот. Уже в 1600 г. Оксфордский словарь фиксирует его употребление в смысле свержения правительства подчиненными ему лицами. Но, конечно же, свержение правительства необязательно несообразно с понятием возвращения в исходную точку. Уж сколько раз бывало так, что политическое событие, его протоганистами называвшееся "революцией", ими же провозглашалось восстановлением попранных прав и оттого ? возвращением к более ранней и лучшей системе". [Валлерстайн И. После либерализма. Пер.с англ. / Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. М.: Едиториал УРСС, 2003. С. 196.]
Валлерстайн не уточняет, что круговое движение предполагает не только момент возвращения в исходную точку, но и момент отрыва от нее, и тогда революция оказывается разделенной на два разнонаправленных движения ? туда и обратно, а это больше походит на диалектику революции и контрреволюции. Впрочем, в каждом случае речь идет о некой игре ассоциаций на тему вращения, поэтому любая вариация уместна и любопытна.
"В марксистской традиции, однако, революция прочно водворилась в линейной теории прогресса", которая исповедует идею "скачка", бифуркационного взрыва, перехода в необратимое новое качество системы. Здесь автор явно не учитывает диалектического характера скачка, как продукта отрицания отрицания, выраженного движения по спирали, которое в известной плоскости также совершает круговое движение, но с приращением нового качества и сохранением старого в новом в форме "снятия".
Другим важным способом определения понятия выступает поиск антитезы или того, что ему противоположно. И в этом случае мы имеем множество вариаций. Например, революция (как синоним движения) и застой, революция (как движение туда) и контрреволюция (как движение обратно). Но самая распространенная антитеза революции это реформа. Их различают по множеству критериев: быстро ? медленно, качественно ? количественно, крупномасштабно ? мелкомасштабно, необратимо ? обратимо, действенно ? недейственно, наконец, с правом применения насилия для достижения цели ? без права применения насилия. Этот последний критерий особенно чувствителен в реальной политике и ее моральной оценке. И если в периоды кризисов и войн чаша весов легко перевешивает в сторону революций, причем, даже в моральном отношении, то в мирное время она явно на стороне реформ, если уж вообще изменения неизбежны.
Наконец, особую тему составляет поиск своеобразия и взаимодействия революций в различных сферах общественной жизни: в моде и политике, в экономике и культуре, в промышленности и науке. Одно из важнейших наблюдений в этом смысле гласит: всякая политическая революция имеет перед собой культурную революцию, как свою предпосылку и как свой результат, т.е. по сути две культурные революции. А если вспомнить азы исторического материализма, то цепочка детерминаций обретет предельную строгость и последовательность: промышленная революция ? политическая революция ? социальная революция ? культурная революция, и вновь по кругу.
Послесловие
- Боюсь, что этот разговор, - скажет непредвзятый читатель, - имеет какую-то незавершенность по той причине, что, быть может, самые суровые максимы так и не прозвучали. Например, в наше время по-прежнему раздаются голоса откровенной вражды ко всему советскому и социалистическому, продолжаются попытки оторвать советскую власть от органики российской общественной и культурной жизни ХХ века. Говорят, что ХХ век ? потерян для России, что народ российский должен покаяться перед своими барами и пролить слезу над их могилою и призвать вновь былую дореволюционную власть ? светскую и духовную: приди и властвуй, ибо согрешили мы перед господами своими. Как будто мало им порушенной народной жизни в "первой стране победившего социализма", мало слез и нищеты, обрушившихся на простых людей среди ясного неба, мало бесчинств и грабежей национального достояния. Ведь что получается? Сначала порушили всю культурную и общественную жизнь, саму упорядоченность российской цивилизации, наполнили ее пошлостью, тотальной безнравственностью, культом насилия и грабежа, а потом пустили в нее человека в рясе, чтобы освятил место сие и наполнил его "великой духовностью". Что толку возводить церкви, если при этом разрушаются сельские клубы и самые основы светской культурной жизни ? система народного образования и науки?
Пожалуй, это тот случай, когда мне хотелось бы предоставить слово читателю и дать ему высказаться по полной программе. Пусть это будет неким домашним заданием. С полным сознанием того, что от этого ответа зависит слишком многое. Повернем ли мы обратно в лоно едва затихшей гражданской войны или двинемся вперед догонять и опережать другие народы по освоению ценностей здравой либеральной культуры. А таковая печется не только о своей новизне и исключительных симпатиях к обособившейся за частоколом крупной частной собственности "личности", но и выполняет важную охранительную функцию сбережения национальной традиции и культуры, включая традицию и культуру советского российского ХХ века, богатого фантастическими всплесками народного гения и таланта, мужества и вдохновения.
Скажу лишь одно. Негоже мерить историю кризисов мерками относительного благополучия и политического пристрастия. России нужна государственная идеология, но если она будет построена на идеологии воинствующего антикоммунизма, то это рано или поздно приведет нас к новой гражданской войне, ибо сказано: антикоммунизм ? это и есть идейная кульминация гражданской войны.
Всякая власть в периоды глобальных кризисов ? политических, экономических, цивилизационных, может быть либо жестко-полицейской, либо никакой. Сегодня пытаются поднять на щит "никакую" власть, розовую да румяную, почившую в летаргическом сне и потому ангельски невинную. А ту, что вынесла на своем горбу воз истории и спасла мир от коричневой чумы, а Россию от хаоса и анархии, а равно и от "нового средневековья", эту власть хотят сравнять с землей даже в памяти народной. Воистину "затмение разума рождает чудовищ". Но то, что могут позволить себе люди заинтересованные во лжи, никогда не допустят люди свободные и знающие цену жизни, свято хранящие память о прошлом.
На днях пришло сообщение из Страсбурга, где, как выяснилось, Совет Европы принял резолюцию, осуждающую "коммунистические тоталитарные режимы". Острие этого политического выпада направлено против СССР, как победителя во второй мировой войне, а значит и против России, как правопреемника великого государства ХХ века. Расчет прост: дать отмашку территориальным и иным претензиям к России и юридическому обоснованию пересмотра итогов второй мировой войны. Геополитика и в данном случае правит бал, а наш страстный радетель геополитических интересов (вот только чьих?) лидер ЛДПР единственный из российской делегации проголосовал в поддержку этого провокационного антироссийского документа. Разумеется, этот политик не настолько наивен, чтобы не понимать, что он делает. Но это тот случай, впрочем, далеко не первый, когда эмоции берут верх над разумом. Эмоции же связаны с другой стороной проблемы ? с фатальной ненавистью к коммунизму, к самой коммунистической идее, которая образует одно из фундаментальных оснований общечеловеческой культуры, ориентированной на идею единства человеческого рода и равенства возможностей, которое обязано предоставлять общество человеку.
На языке идеологий это называется "воинствующий антикоммунизм". Обычно самым ярким образчиком такой идеологии выступают крайне правые, откровенно фашистские организации, утверждающие идею тотального господства одних (рас, наций, классов) и тотального подчинения других. Но в современной Европе уже давно нет чисто фашистских режимов. Тогда откуда это? На мой взгляд, ответ лежит на поверхности. Не все то, что является фашизмом по существу, получает соответствующее ему название, и за этим прикрытием его не сразу удается распознать.
Если называть вещи своими именами, то мы имеем дело с либеральным фашизмом, самый жуткий образец которого был представлен кровавой хунтой генерала Пиночета в Чили в 1970-1980-х гг. На грани этого чудища ходила и ельциновская "семья". Откровенным идеологом этого человеконенавистнического воззрения в наши дни выступает все тот же лидер ЛДПР, на каждом углу заявляющий: "демократия не для России", "даешь полицейское государство", "коммунистов на виселицу". Даже Гитлер был более сдержан на этапе своей борьбы за власть. И можно не сомневаться, что при малейшей угрозе своим интересам со стороны широких демократических кругов и наш крупный капитал без всяких колебаний сделает свой выбор в пользу новоявленного миссии Адольфа Жириновского.
Все это, однако, не объясняет, почему за такую нелепую резолюцию проголосовала добрая половина таких подчеркнуто демократических депутатов ПАСЕ. Помимо чисто геополитических претензий к России должен был сработать еще какой-то фактор. И этот фактор действительно был и есть. Он называется либеральный утопизм.
При всей неожиданности этого термина, он весьма убедителен. Дело в том, что утопизм это вообще достаточно универсальная вещь. Например, хорошо известен христианский утопизм С.Н. Булгакова. Его суть проста: перенести христианский идеал общественного устройства в реальную политику, хотя бы на уровне политической декларации. На этом фоне социальный или социалистический утопизм и вовсе избитая тема. Он пытается перенести социальный идеал справедливого общественного устройства в практическую плоскость, толком не зная самой этой практики.
То же самое делает и либеральный утопизм. С той лишь особенностью, что для него главным и абсолютным выступает тотальная неприкосновенность личности, почти неприкаянность, но подкрепленная весомым аргументом достаточно крупной собственности (какого-нибудь "свечного заводика", по определению одного из литературных героев). Только либеральный утопизм может навязывать отмену смертной казни, по сути, воюющей стране, бесконечно далекой еще от социальной и геополитической стабильности. Только либеральный утопизм может не замечать вопиющей социальной несправедливости и фактической эксплуатации труда капиталом. Наконец, только либеральный утопизм способен солидаризироваться с идеологией воинствующего антикоммунизма и отрицать само право на классовую и социальную солидарность людей труда.
Отсюда вывод. Всякий утопизм рождается как дитя идейной односторонности и хотя бы минимальной воли к реализации этой односторонности. Именно поэтому всякий утопизм выходит на прогулки истории, имея на коротком или длинном поводке свой собственный породистый (и не очень), но обязательно зубастый и клыкастый фашизм/радикализм.
Напротив, всякая реальная политика сторонится откровенного утопизма, она внутренне демократична, потому что политика по определению это искусство возможного и воля к компромиссу. В той мере, в которой реальная политика демонстрирует волю к диалогу и равновесию идеологических систем, она гуманистична. Однако в периоды кризисов и войн реальная политика вынуждена изменять этому своему призванию, и начинает цепляться за утопизм в идеологии и фашизм/радикализм в практике. ПАСЕ ? это еще не реальная политика, но это симптом. И это повод задуматься "куда несет нас рок событий".
Даже в узкополитическом смысле "коммунистические тоталитарные режимы", если и не удовлетворяли критериям формальной либеральной демократии, то, во всяком случае, обладали внутренним демократизмом цели и средства, установкой на достижение реальной социальной демократии. И не вина, а беда этих режимов, что они вынуждены были проводить свою политику в условиях фактической блокады и самой ожесточенной "холодной войны", в которой у них не было особых шансов на успех, но была настоятельная необходимость выиграть историческое время в логике своего догоняющего развития.
Сама идея и практика "диктатуры пролетариата" возникла в ответ на фактическую "диктатуру буржуазии", которая сплошь и рядом проявляла себя там, где только завязывалось чисто буржуазное развитие крупного капитала. Только под угрозой "диктатуры пролетариата" буржуазное, чисто классовое правление обретало черты формальной и неформальной демократии. Следовательно, осуждая одну форму диктатуры, следует осуждать и другую, осуждая политическую практику "реального социализма", следует начинать с осуждения политической практики "дикого капитализма" и совершенно безумной вакханалии рыночной стихии на этапе ее полной невменяемости и произвола "денежного мешка". Невозможно даже подступиться к череде социалистических революций и их режимов, не осудив империалистической логики развязывания двух мировых войн ХХ века. Попытки односторонних нападок на "коммунизм" способны расчистить дорогу самой жуткой реакции откровенно фашистского толка ? как собственно либеральной, так и консервативной.
И уж совсем нелепо выглядят попытки ПАСЕ отменить и осудить теорию и практику "классовой борьбы", этой самой неприглядной сути капиталистических общественных отношений как таковых. За этим проступает откровенная воля к либеральному господству финансовой аристократии нашего времени. Взять и отменить левых столь же нелепо и антидемократично, как отменить вдох, оставив выдох, отменить рассветы, оставив закаты. А если уж осуждать левый радикализм, то следует осуждать всякий радикализм, включая его либеральную разновидность, и начинать следует с осуждения политических и социально-экономических предпосылок этого радикализма.
Как видно, нынешнее наше неприятие и непонимание русской революционной истории боком выходит не только для внутренней российской политики, но и для мира в целом. А бумерангом оно бьет по России, вселяя дополнительную уверенность в ее старых недоброжелателей.
вчера, сегодня, завтра
В год 100-летия Первой русской революции, обозначившей неуклонный вектор перехода российской государственности из патриархальности в современность, появился хороший повод задуматься над нашим нынешним отношением к этому историческому факту РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ, которая, как известно, не закончилась в 1905-1907 гг., а имела еще два по-настоящему решающих этапа ? в феврале и в октябре 1917 г. 1
Парадокс нашего времени связан с тем, что мы ищем политической стабильности "всерьез и надолго", не задумываясь над тем, что наши усилия в этом направлении безнадежны до тех пор, пока мы не разрешим для себя проблему соотношения революции и контрреволюции в политике. Только решив эту проблему теоретически, по существу, и практически, с учетом всех наших особенностей истории и культуры, можно двигаться дальше. Как вообще возможно патриотическое воспитание и исполненное патриотизма бытие культуры, если ореол власти двоится между непримиримыми полярностями революции и контрреволюции, а как следствие этого, между унитаризмом и регионализмом, между центростремительностью и центробежностью? Эта проблема оставалась неразрешенной в советское время, но она сохраняет свою актуальность и в наши дни.
Как возможно собирание целого в политике, если она по определению дробится на множество партий, преследующих свои исключительные, часто прямо противоположные интересы? Можно ли на самом деле добиться политической стабильности, делая исключительную ставку на один из полюсов политической конфронтации и совершая насилие над другим? Не проще ли перевести полярности из практической плоскости в идеальную, предоставив практике их золотую середину, востребованность их активного диалога?
Все это вопросы по большей части риторические. Всякая диктатура возникает как следствие объективной расколотости общества на непримиримые группировки (классовые или национальные) и невозможности примирить их посредством публичного политического диалога. И наоборот, всякая демократия возникает как свидетельство того, что такой диалог не только необходим, но и возможен. Причем возможен на основе той или иной идеологической системы. Отсюда и разнообразие современных демократических систем: либеральных, консервативных или социалистических ? социально ориентированных. Последние две менее демократичны с формальной стороны, но бывают часто более демократичными по существу. Выбор типа демократической системы зависит от множества культурно-исторических факторов и не в последнюю очередь от конкретного международного влияния, столь характерного для нашей эпохи тотальной глобализации ? тайного или явного насилия в этой области.
Возможность политического диалога, как условия реальной демократии, возникает лишь в ситуации, когда основные субъекты политики согласны между собой в понимании основ общественного и политического устройства. А это последнее решающим образом зависит от адекватного понимания отечественной истории и культуры, от нашей способности восприятия их целостности, а не отдельных и часто вырванных из контекста фрагментов. Диалектика части и целого проявляет себя здесь не только содержательно, но и чисто географически. Это определяет единство исторического и сравнительного методов исследования социокультурной реальности, которая дробится на части и во времени и в пространстве.
Экономическая и интеллектуальная мощь России прирастает ее регионами. Регионы же прирастают либо своей идентичностью с Россией, либо своим сепаратизмом. Последний особенно востребован в периоды предпринимательской активности и культурологической доминанты частнособственнического обособления. Вот почему проблема самоидентификации России обретает сегодня такой повышенный интерес ? она одна только и может противостоять существующим негативным тенденциям. Это проявляется даже на уровне терминологии. На место статистически нейтрального "населения" России заступает "народ российский", на место простого многообразия культур и этносов ? объединяющая их русская культура, а на месте разделительных политических линий консерватизма, либерализма и социализма вступает в свои права гуманистически выверенный патриотизм.
Экономическая, политическая, социальная и культурная палитра современной России расплывается в великом многообразии красок и сюжетов, за которым скрывается кисть невидимого художника. История и культура выводят свои замысловатые сюжеты, предоставляя нам право приписывать субъектное качество отдельным персонажам, и даже самим себе, то ли в качестве этих персонажей, то ли в качестве парящих над ними духов. На самом деле ими (нами) движет лишь два мотива, образующих, по выражению Ф. Энгельса, "параллелограммы сил", разбросанных в индивидах и собранных рукой невидимого художника. Это мотивы инновации и охранительства, революции и контрреволюции, взятые в их диалектической взаимосвязи. Это, в частности, означает, что одна и та же функция ? инновации или охранительства ? может быть наполнена самым разным содержанием ? консерватизма, либерализма или социализма и, наоборот, одно и то же содержание может выполнять в пространстве истории и культуры совершенно разные функции ? инновационности или охранительства, революции или контрреволюции, "левого" или "правого". Все зависит от масштаба и стороны исторического обозрения.
Если мерить масштабом советской эпохи, то именно к ней пристало наименование революционной, вносящей инновацию в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых социальных ценностей. Подобная инновация в традиционный патриархальный уклад со стороны радикально понятых либеральных ценностей выглядит столь же революционной, но по отношению к содержательной ценности советской эпохи вполне и даже подчеркнуто контрреволюционной. Это смешение жанров и стилей в наше постсоветское время привносит не мало путаницы в сознание людей. Где одно? Где другое? А где, может быть, третье? И в каком именно значении и направленности? Бог весть. И все-таки есть в этом "вавилонском столпотворении" столицы уравновешивающий его региональный аспект, который один только и способен обозреть искомую канву смысла.
А он в свою очередь напрямую зависит от современной самоидентификации России в мире и в пространстве своей собственной истории и культуры. Современная экономика, как и сто, и двести лет назад строится на доверии, на культуре, на психологии и ментальности, на традиции и способности преломлять ее в новацию. Новейшие тенденции глобализации особенно остро обозначили проблему диалектической взаимосвязи самобытности ? национальной и культурной ? и унификации. Это актуально и для России, как неповторимой евразийской цивилизации с тысячелетней историей и культурой. В этой истории и культуре был и такой период, который стал знаковым для всего мирового сообщества. Это период русской революции и советской эпохи, повлиявших самым решительным образом на весь ход мирового развития в ХХ веке, включая исключительную роль СССР в общей победе союзников над гитлеровской Германией в 1945 г. Но он же оказывает заметное влияние и на современное состояние дел в России. И это влияние, надо полагать, продолжится и в дальнейшем, если речь идет о периоде, раскрывающем нечто существенное в самой этой российской цивилизации, более того, имеющем прямое отношение к процессу самоидентификации России.
Вот почему фактор русской революционной истории и культуры с позиций концепции устойчивого развития постсоветской России обретает характер достаточно категоричных высказываний ? максим, имеющих большую или меньшую связность итоговых выводов из многолетних исследований данной проблемы2.
1 Некоторые историки предлагают события 1991-1993 гг. также относить к разряду революционных, тем самым расширяя горизонт русской революционности до современности. Хотя по другим оценкам эти же события предпочитают называть контрреволюционными, что впрочем, сохраняет напряженность существующей антитезы "революция ? контрреволюция".
2 В основу данной статьи положены материалы подготовленной автором к печати книги "Диалоги о русской революции, народном единстве и государственных праздниках современной России".
Максимы
Н.А. Бердяев писал: "Сaмый бoльшoй пapaдoкc в cyдьбe Poccии и pyccкoй peвoлюции в тoм, чтo либepaльныe идeи, идeи пpaвa, кaк и идeи coциaльнoгo peфopмизмa, oкaзaлиcь в Poccии yтoпичecкими. Бoльшeвизм жe oкaзaлcя нaимeнee yтoпичecким и нaибoлee peaлиcтичecким, нaибoлee coотвeтcтвyющим вceй cитyции, кaк oнa cлoжилacь в Poccии в 1917 гoдy, и нaибoлee вepным нeкoтopым иcкoнным pyccким тpaдициям, и pyccким иcкaниям yнивepcaльнoй coциaльнoй пpaвды, пoнятoй мaкcимaлиcтичecки, и pyccким мeтoдaм yпpaвлeния и влacтвoвaния нacилиeм. Этo былo oпpeдeлeнo вceм xoдoм pyccкoй иcтopии, нo тaкжe и cлaбocтью y нac твopчecкиx дyxoвныx cил. Koммyнизм oкaзaлcя нeотвpaтимoй cyдьбoй Poccии, внyтpeнним мoмeнтoм в cyдьбe pyccкoгo нapoдa". Это хороший повод задуматься над смыслом русской революции в постсоветскую эпоху.
Русская революция ? это глобальное историческое событие перехода российской государственности из патриархальности в современность, от Самодержавия светского и духовного к Республике и Конституции, к подлинному Народовластию, которое лишь в начале приобрело вынужденную форму "самодержавия народа", но в дальнейшем мучительно, но верно проделывало эволюцию в сторону реальной социальной демократии.
Факт перехода российской цивилизации в новое качество постпатриархального развития вольно или невольно связан с событием русской революции 1917 г., а значит, событие это ? больше чем "памятный день российской истории". Оно знаменует собой нечто необратимое, то, без чего современность не может мыслить себя и самое свое право на существование.
Русская революция ? это судьба России. А значит, отвергая эту судьбу, вольно или невольно отвергают саму суть российской цивилизации. Это хорошо понимали евразийцы, казалось бы, воевавшие на стороне белых, но вынужденные признать по итогам гражданской войны историческую правду русского коммунизма.
Исторический факт раскола на две России уходит далеко в глубь веков и возникает задолго до революции, которая лишь обнажила то, что пытались скрывать от самих себя. Революция по определению была призвана этот раскол преодолеть путем возвращения народу его исконных, естественных прав и образования на этой основе единой бурно развивающейся нации.
Вопрос о праздновании Дня русской революции ? это вопрос наличия или отсутствия в современной России общегражданского диалога, точнее, вопрос публичности такого диалога. В конечном счете, это вопрос нашей политической культуры, которая проверяется именно этой способностью все негативное в политическом смысле, но значимое в государственном, переводить на рельсы лояльности и простоты.
Когда чествуют 7 ноября как День русской революции, то имеют в виду вовсе не развязывание гражданской войны в России, что в полной мере лежит на совести контрреволюции, а приход к власти Советов, как подлинных органов народного самоуправления.
Русская революция 7 ноября 1917 года, точно так же как и народное восстание 1612 года, действительно объединили российский народ в его борьбе с иностранной интервенцией и с тем господским классом (боярством или дворянством), который готов был продать национальные интересы России ее злейшим врагам, спасая свой корыстный интерес. Более того, они способны объединить его и в будущем, когда придет время освобождать Москву от новоявленных захватчиков земли русской. И в этом еще один "нечаянный" смысл нового праздника Единения народа, расколотого на олигархов и нищих.
Эти два исторических события, как и событие знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 года, знаменуют собой великую миссию Народного Единства ? приходить на помощь своему государству перед угрозой его фатального разрушения! Будь то поляки, международные интервенты или гитлеровский фашизм ? все они должны были быть повергнуты перед ликом мистической даты русской истории ? 7 ноября (25 октября по старому стилю)!
Если мы всерьез намерены сделать праздник Народного Единства воистину всенародным и государственным праздником современной России, то мы должны чествовать его не 4 ноября, а 7-8 ноября, соединяя в один сноп великие даты 1612, 1917 и 1941 годов, как это сделала за нас сама история.
Русская мессианская идея нашла в новой исторической ситуации, превратившей социализм в лозунг мирового развития, неожиданный материал для своего воплощения. Это был уникальный случай, когда факт исторического отставания становился залогом будущего лидерства в мировом процессе, а модернизация приобретала форму исторического прорыва в новое качество общественной организации и культуры, способное стать знаменем новой эпохи.
Традиционная европейская цивилизация развивалась по принципу: одна нация ? одно государство. Все остальные этносы должны были либо раствориться в титульной нации, либо образовать свое государство. Российская цивилизация изначально строилась по принципу: государство ? собиратель народов. Вот почему в глазах европейского обывателя она представлялась традиционной империей и даже "тюрьмой народов", а на самом деле несла в себе прообраз цивилизации будущего.
Именно русская революция, возникшая на волне молодой буржуазности, дала шанс проскочить эту заведомо антироссийскую фазу цивилизационного развития и спасти исконную русскую мессианскую идею для совершенно изменившихся обстоятельств мирового истории. Это значит, что радикализм русской революции был продиктован внутренними требованиями и условиями выживания российской цивилизации в тотальном капиталистическом окружении, а также принципиальной неготовностью принять и усвоить логику чисто капиталистического развития в той конкретной исторической ситуации.
Быть может, смысл советской эпохи и состоял в том, чтобы подготовить российскую ментальность и государственность к такому освоению либеральной идеи, которое не разрушало бы своеобразие России, а работало на нее. Очевидный провал этой надежды на рубеже XX-XXI вв. вовсе не означает, что сражение уже проиграно окончательно.
"Господство старого мировоззрения над образованным обществом составляет уже такое отдаленное и неясное предание, что интеллигентные снобы могут свободно идеализировать это мировоззрение и безнаказанно мечтать о его реставрации" (П.Н. Милюков). Кажется, эта фраза прямо обращена ко дню сегодняшнему. Только интеллигентский снобизм может всерьез ставить вопрос о реставрации монархии и господствующего положения церкви в современной духовной культуре, о "новом средневековье" для России и всего российского народа. Именно в эту программу действий и входит вполне осознанная и злонамеренная атака на историческую память советской эпохи, по-своему великой и знаменательной.
"Дело Ленина" - форма постсоветского вероисповедания. Это вера в грядущую победу социальной справедливости и человеческого разума над алчным инстинктом частнособственнического грабежа и захвата того, что по праву принадлежит всем. Без нее все разговоры о нравственности и морали в наше время обретают в высшей степени лицемерный характер.
Коммунистическая вера в ее марксистско-ленинском варианте приобрела неожиданную культурно-историческую форму атеистического протестантизма, который проделал в советскую эпоху значительную эволюцию в сторону универсального цивилизованного атеизма, нейтрального ко всему комплексу проблем традиционного вероисповедания и исповедующего современную веротерпимость.
В целом культурно-исторический процесс можно представить как бесконечно длящийся переход от аристократической культуры к демократической и, наоборот, как бы на встречном движении, ? от демократической культуры к аристократической. Причем первое движение характеризует интегральный слой культурного целого, а второе ? отражает способ его человеческой подпитки или "ротации кадров" в культурном слое. Социальные революции имеют отношение и к первому и ко второму, но в большей степени ко второму.
Отныне воля символизирует не произвол, а полноту морального присутствия в развитой личности. Такова действительная парадигма новоевропейского сознания пришедшего на смену средневековой культуре. Она в равной степени присуща либеральной и социальной направленности общественной мысли. Но именно в последней происходит концентрация и синтез личностного и социального начал в их едином порыве к преобразовательной деятельности.
Н.А. Бердяев писал: "Pyccкaя литepaтypa и pyccкaя мыcль cвидeтeльcтвyют o тoм, чтo в импepaтopcкoй Poccии нe былo eдинoй цeлocтнoй кyльтypы, чтo был paзpыв мeждy кyльтypным cлoeм и нapoдoм, чтo cтapый peжим нe имeл мopaльнoй oпopы. Kyльтypныx кoнcepвaтивныx идeй и cил в Poccии нe былo. Bce мeчтaли о пpeoдoлeнии pacкoлa и paзpывa в тoй или инoй фopмe кoллeктивизмa. Bce шлo к peвoлюции"
Россия всей мощью своего культурного развития шла в революцию, и чем дольше откладывалось это событие, тем болезненнее становилось его ожидание.
Вся современная цивилизация построена на революции. Ценности модернизации и отхода от доминанты патриархальности были привнесены в современную цивилизацию через длинную цепь социальных и политических революций Нового и Новейшего времени. Отрицать революцию в этих условиях, значит отрицать современную цивилизацию, саму идею общественного прогресса и развития гуманистической и демократической культуры современности. Россия привнесла в этот всемирный процесс социализации лишь то особенное, без чего он не смог бы достигнуть своей логической завершенности.
Методология народнической мысли исходит из концепции тождества нравственного, культурного и общественного идеалов, которая в свою очередь опирается на идею тождества личности, культуры и общества в историческом и логическом пределе их совершенствования. Этим она принципиально отличается от методологии либеральной и консервативной мысли, для которой личность и общество образуют онтологические противоположности, а значит, несут в себе непреодолимый антагонизм.
Социализм есть такая же универсалия современной культуры, как либерализм и консерватизм. Каждый из них имеет свою нишу и свою меру ответственности за будущее человечества.
Народническое сознание преимущества развития догоняющего в одном отношении, но сохраняющего свою самобытность в другом отношении, стало универсальной смыслообразующей парадигмой русской культуры огромного исторического периода.
Народнический вектор русской культуры настаивал на революционном характере исторического движения. Причем культивировалась не только идея и практика социальной революции, но не менее радикально истолкованной культурной революции, идея духовной Реформации, которая и вдохновила сначала "русский духовный ренессанс" Серебряного века, а затем и "культурную революцию" Советской эпохи.
Социализм был превращен в универсальный идеал не только в психологии революционных партий, но и в сознании широких слоев русской интеллигенции. Народнический дух витал повсюду, проникая во все поры русской культуры. Народническая парадигма, не принятая самодержавной властью даже в ее самых умеренных формах, могла только ужесточаться, сначала на уровне интеллигентского сознания, а затем и в пространстве широкой народной стихии.
Чем дольше власть упорствует в нежелании проводить необходимые социальные и политические реформы, тем вернее и основательнее дух оппозиции укореняется в культуре ? в среде интеллигенции, создавая колоссальную энергию социального взрыва. Именно это накопление кинетической энергии социального взрыва и происходило в России на протяжении более чем полувека во всех порах русской культуры.
Народничество ? это смыслообразующее начало всей русской культуры данного периода. Таков внутренний трагизм народнической парадигмы, вынужденной нагружать явления духовной культуры жесткой политической функцией, невольно противопоставлявшей культуру, как аргумент в политическом споре, самой власти.
Революция ? это скачек в развитии, быстрое и радикальное изменение чего-либо, своего рода ? переворот. Слово переворот здесь напрямую связано с ассоциацией переворачивания песочных часов: когда песок иссяк, и время остановилось, часы нужно перевернуть и тогда движение возобновится. Революция именно возобновляет течение времени после долгого периода его остановки или застоя.
Бунт, как некий эмоциональный протест против вопиющей несправедливости, преходящ. Революция отличается от бунта своей основательностью и необратимостью. В отличие от бунта революция несет положительный смысл, она не столько отрицает прошлое, сколько утверждает настоящее и будущее.
Маленькая или большая буржуазная революция ? вещь обязательная. Мировая история не знает исключений в этом вопросе. Большая буржуазная революция отличается от малой тем, что имеет некое всемирно-исторической значение и оказывает решительное влияние на другие страны. Кроме того, она не останавливается перед угрозой кровопролития со стороны контрреволюции и готова идти до конца в утверждении своего "правого левого дела". Россия с ее масштабами и крутизной могла играть только по крупному.
До большевиков в течение 1917 г. фортуна давала шанс "порулить" каждой из политических партий революционной России, но ни одна не справилась с заданием.
Капитализм ? это неизбежная и по настоящему необходимая ступень исторического развития, но не он есть цель истории. Что-то другое должно прийти ему на смену, снимая то зло, которое он несет в себе. Это зло необузданной частнособственнической наживы, попирающей любую человеческую ценность, социальную справедливость и элементарную правду жизни. Вопрос не в том вечен ли капитализм, а в том, что и каким образом сможет его обуздать, не разрушая того, что принято называть "достижениями мировой цивилизации".
Социализм, как известно, стал в ХХ веке "знаменем эпохи" не только для России, но и для всего мира. Социализм по-разному понимали в разных концах света, но ему следовали как единственному в своем роде "велению времени". Именно поэтому он и стал символом целой эпохи всемирной истории. Уроки социализма и тотальной социализации жизни проходили в ХХ веке и консерваторы и либералы. Рузвельт по-своему, Гитлер по-своему, Сталин по-своему, и даже Черчилль усвоил не один из его уроков.
Российский культурно-исторический генотип запрограммирован на революцию в ситуации, которую характеризуют гамлетовским "быть или не быть", когда именно революция выступает жизненным условием того, чтобы все-таки выжить.
Чем дольше социальная болезнь загоняется вглубь, не находя разрешения, тем болезненнее процесс выздоровления, который уже не обходится без хирургического вмешательства радикальных революций.
Эхо гражданской войны продолжало звучать вплоть до начала Великой отечественной войны, на которой состоялось, наконец, историческое примирение белых и красных армий перед лицом жестокого внешнего врага. Возвращение в советскую армию в конце 1943 года военной формы исконной российской армии, в которой воевали белогвардейцы, стало символическим актом примирения нации и фактического окончания гражданской войны.
Мы живем в эпоху, когда возникает особый соблазн заняться переоценкой ценностей не по критерию их примирения, а по критерию очередного переворачивания песочных часов. Торжество белогвардейской ненависти к Советам и Красной армии в наши дни ? верная дорога к новому расколу нации и новой гражданской войне.
Революция ? это способ преодоления национального раскола через прямое столкновение исторически враждовавших социальных сил ? "расы рабов" и "расы господ". Только преодолев публичное сопротивление патриархальной аристократии, привыкшей править на основе той или иной формы рабовладения, могли состояться современные нации ? французская, американская, итальянская ? Все они прошли через свою гражданскую войну, чтобы, наконец, стать нациями в современном смысле этого слова. В этом и состоит смысл Революции как драматичного, но единственно возможного способа Примирения и Согласия.
Беда нашего нынешнего восприятия советской и социалистической истории в том и состоит, что мы охотно различаем властвующего наездника коммунистического режима, и в упор не замечаем, какое дикое животное ему проходилось обуздывать. Особенность России, как и некоторых других стран, в том, что уж больно дикий жеребец ей достался от истории, а главное, русское ухо оказалось не слишком расположено к его ржанью.
Слово эксперимент вполне применимо к советской эпохе, но лишь в той мере, в какой всякая новация нашей жизни представляется нам экспериментом, пока не адаптируется к прошлому и не откроет простор будущему. Советская эпоха эту процедуру давно проделала, вобрав в себя органику русской истории и оставив нам великую научную и индустриальную державу. А вот нынешнему либеральному эксперименту в России эта работа еще предстоит.
Формула социального экспериментаторства достаточно универсальна для российской действительности, которая на протяжении всей своей истории испытывала на себе ту или иную меру "навязывания ей новомодной цивилизации". Поразительно то, что всякий эксперимент такого рода для русского организма все равно, что припарка, а то и отменная парилка из доброй русской бани. Экстрим только закаляет и бодрит кровь. Он тем более не способен поколебать русский дух.
Тайная Русь, о которой писал Тютчев, тем вернее пребывает в русском человеке, чем жестче новомодный эксперимент. И то сказать: какая еще цивилизация в ХХ веке позволила себе пройти полный круг политического радикализма ? от царистской реакции до сталинского ГУЛАГа и от него к нарочитому "рыночному тоталитаризму" наших дней?
Это и есть русская вольница, неведомая среднеевропейской рафинированности духа и плоти. От уныния до восторга ? один шаг. И что мешает нам нынешнее заунывное восприятие русской и советской политической истории и культуры сменить на веселые половецкие пляски в нашем исконном российском стиле? Впрочем, если бы они уже не звучали в нашем сердце, разве позволили бы мы себе нынешний мазохизм? Русь и в этом вопросе стоит прочно.
В характере революции очень многое решает тип политической культуры и степень развитости политической системы. Многовековая традиция русского самодержавия в результате своего исторического краха при всем желании не могла оставить после себя либерально-демократическую республику, как на это многие надеялись.
Существует органическая связь между политической революцией и духовной реформацией, захватывающей в свою орбиту не только политику и социальную сферу, но и логику экономического развития.
Реформация возникает в тот решающий момент культурной истории, когда традиционная церковная культура утрачивает историческую инициативу, отдавая первенство светской культуре, но общество еще не в состоянии принять этот утонченно-рафинированный вариант гуманистической культуры. Реформация ? это перекресток дорог, когда старая духовная доминанта уже не тянет, а новая духовная доминанта еще не достаточно убедительна для простолюдина. В этой подвешенной ситуации надо что-то делать ? быстро и решительно, тем более, если к этому подталкивает целый комплекс социально-политических и экономических интересов. Эта ситуация во многом универсальна и имеет свойство воспроизводится в совершенно неожиданных условиях.
Проблематика духовной Реформации пронизывает собой череду эпох и столетий. Она может менять формы и даже идеологические конструкции, но она, как истинная универсалия культуры, присутствует во все времена. Можно даже говорить о Реформации до Реформации, до того, как Лютер своей исторической миссией ввел этот термин в культурно-исторический оборот. Реформация как культурологическая категория отличается от своего конкретно-исторического аналога тем, что существует всегда в своей онтологической предзаданности, подобно предвечной сущности Христа, данной еще до Рождества Христова.
Культурологический статус Реформации выражает фундаментальную идею эволюции культурных и религиозных форм ? от жестко догматических, представленных в ореоле святости и коллективного обрядового действия, ко все более индивидуально выраженным, свободным и критическим.
Традиционная "позитивная религия" образует лишь первую половину пути, которую призвана пройти мировая культура, культура расширяющегося сознания, нравственного становления человека и человечества. Это путь, на котором мораль внушается человеку силой внешнего церковного авторитета и "страха Божья". Но сущность второй половины пути связана с обнаружением самобытности морального императива, исходящего из внутренней свободы личности и не признающего какого-либо внешнего авторитета. Для того чтобы прийти к пониманию этого пути, надо было начать с протестантского кредо "sola fide" и "Бог во мне". Таким образом, Реформация открывает и освещает собой вторую и, надо полагать, лучшую половину эволюции культуры и общества.
Русская реформация ХХ века ? это не запоздалое, на несколько столетий, следование за Западом и его Реформацией. Русская реформация образует совершенно особый исторический тип Реформации, которого не было и не могло быть на Западе по причине существенных цивилизационных различий. И, прежде всего, это различия западного и восточного христианства, уходящие своими корнями в различия аристотелизма и платонизма.
Если западная Реформация изначально пронизана буржуазным духом торговли и частного предпринимательства, то Реформация, возникшая и развившаяся на почве русского православия, изначально должна была быть антибуржуазной, подчиненной великой Идее и грандиозному плану ее осуществления. Идеократический принцип российской цивилизации и в новой исторической ситуации освобождения от патриархальности и перехода к доминанте светской культуры не мог не найти для себя убедительного способа своего проявления. Таковым и стал атеистический протестантизм большевиков.
Чтобы понять гуманистическую сущность русской революции, необходимо обратиться к логике реформационного процесса русской культуры, которая восходит к петровским реформам и становлению особого духовного ордена русской интеллигенции.
Н.А. Бердяев писал: "В русском сознании XIX века социальная тема занимала преобладающее место. Можно даже сказать, что русская мысль XIX века в значительной своей части была окрашена социалистически. <?> Все почти думали, что русский народ призван осуществить социальную правду, братство людей. Все надеялись, что Россия избежит неправды и зла капитализма, что она сможет перейти к лучшему социальному строю, минуя капиталистический период в экономическом развитии. <?> Русские умудрялись быть социалистами при крепостном праве и самодержавии"
Русскую революцию называют революцией безбожников и атеистов, забывая о фундаментальных законах секуляризации культуры, которые так долго и искусственно сдерживались официальным православием и русским самодержавием: насаждением неимоверного количества церквей, нарочитым противопоставлением духовной власти церкви идейному и духовному влиянию российской интеллигенции и народному просвещению. Одно только "отлучение от церкви" и придание анафеме великого Л.Н. Толстого стало символом целой эпохи.
Русский секуляризм приобрел по итогам социальной революции 1917 г. форму просвещенческой Реформации со всеми элементами религиозной нетерпимости и даже религиозной войны. Попов ненавидели не только за их казенную веру в чудеса, но главным образом за их прислужничество сильным мира сего ? царской власти и "буржуям-мироедам", за их прямое участие в гражданской войне на стороне белого движения, развязавшего эту войну под лозунгами восстановления монархии и "возврата всех помещичьих земель их законным владельцам" (Колчак). В конечном счете, это привело к расколу в самой русской православной церкви на зарубежную, бежавшую вместе с белыми армиями за границу, и поместную, оставшуюся и признавшую Советскую власть, благословившую ее на "богоугодное правление".
Карл Поппер писал: "По моему убеждению, Маркс, в сущности, исповедовал веру в открытое общество. ? Позиция Маркса по отношению к христианству тесно связана с его нравственным кредо, а также с тем фактом, что лицемерная защита капиталистической эксплуатации являлась в тот период характерной чертой официального христианства. <?> Если такого рода "христианство" исчезло сегодня с лица лучшей части нашей планеты, то это случилось не в последнюю очередь благодаря нравственной реформации, которая произошла под воздействием Маркса. <?> Влияние Маркса на христианство можно, по-видимому, сравнить с влиянием Лютера на Римскую церковь. Обе эти фигуры воплощали вызов, обе, в конечном счете, привели к контрреформации в стане своих противников, к пересмотру и переоценке их этических норм. <?> Ранний марксизм с его этическим ригоризмом, с подчеркнутым вниманием не только к слову, но и к делу был, вероятно, наиважнейшей "реформаторской идеей" нашей эпохи, что и объясняет его огромное влияние".
Однако отмеченный здесь культурно-исторический эффект учения Маркса был бы ничтожен без Ленина и ленинизма, без победоносной русской революции, которая сделала марксизм знаменем целой эпохи всемирной истории.
Народные революции ? это достояние народа. Это верное напоминание властям об их ответственности перед людьми. Только твердая память о народных революциях может гарантировать нас от новых потрясений. Власть, забывающая о народных революциях, пожинает их новую поросль.
Любопытно, что еще Дж. Локк, родоначальник классического либерализма, записал в качестве одного из фундаментальных прав народа его священное право на вооруженное восстание против правительства, попирающего народный суверенитет. Эта истина важна не как призыв к революции, а как важное напоминание властям об их ответственности перед народом, у которого есть полное моральное право вершить свой суверенитет. Только там, где правители помнят даже на подсознательном уровне об этом естественном народном праве, революции если и происходят, то в самых мирных формах. Очень часто и справедливо эта истина напоминает о себе в форме празднования общенационального Дня революции или Дня независимости.
Дело не в том, что глобальные цели коммунистического строительства не были достигнуты, на то были и внутренние и внешнеполитические причины, а в том, что Россия благодаря Советской власти выжила как единое многонациональное государство и цивилизация, что она победила во второй мировой войне и состоялась как великая мировая держава.
Выполнив свою великую историческую миссию духовной и политической реформации российской цивилизации, Советская власть плавно, без гражданской войны передала бразды правления новой постсоветской России в надежде, что она не подведет, что все великие завоевания советской эпохи будут сохранены и приумножены на новой основе ? тотального освоения ценностей либеральной идеи. И не вина, а беда России, что нас в очередной раз занесло и мы без оглядки, как малые дети, бросились резвиться на отеческих гробах, постигая вольницу абсолютной новизны и такой подкупающей близости чужого рая.
Сегодня речь идет о подлинно историческом понимании феномена русской революции и всей советской эпохи, перевода его из политической плоскости в общегражданскую и цивилизационную. Это то, что можно назвать фундаментализацией образа русской революции.
Сегодня речь идет о создании общенационального Монумента жертвам гражданской войны, как акта преклонения перед павшими, где нет победителей и побежденных, где Россия вновь образует внутренний непобедимый союз и единство, как в годы Великой Отечественной войны. Это менее всего может походить на некий исторический реванш и возвращение русского барства или черносотенной идеологии. Нужно суметь взглянуть на нашу революционную историю с какой-то новой ступеньки исторического обзора, но так, чтобы все ценное советской и досоветской истории не было утрачено.
Этот Монумент символизирует идею собирания российской нации, ее произрастания из земли русской, щедро политой кровью отцов и дедов. Этот могучий дуб, когда-то расколотый великой грозой, вновь обрастает свежей корой, а его корни и ветви вновь переплелись в многонациональное братство народов, культур и конфессий. Над ним вновь воссияет солнце разума и любви. Это и есть искомый символ НАРОДОГО ЕДИНСТВА, которое не может, не имеет права разрываться между двумя датами, между 4-м и 7-м, тем более что они на самом деле принадлежат одной.
Великие архитектурные памятники советской эпохи, будь то Мавзолей Ленина или Сталинские высотки, венчаемые монументальным зданием МГУ на Воробьевых горах, останутся в веках как символы своей эпохи, без которой нет ни нашего настоящего, ни нашего будущего. Маяки прошлого, которые мы несем в наших национальных государственных праздниках, обладают тем исключительным достоинством, что выстраивают направление движения в будущее.
Идущему первым даже на коротком участке пути всегда труднее, а тем более, когда против тебя ополчился весь мир, сильные мира сего. Здесь важно не смешивать те испытания, которые посылает тебе история или судьба, и собственные ошибки и просчеты. Спасающий от гибели, ведущий к свободе герой-пророк требует от своего народа готовности пойти на жертвы. Правда, потом этого же героя и судят за те жертвы, а его геройство превращают в обвинительное заключение. Так Моисей сорок лет водил свой народ по пустыне, чтобы забыли "райские кущи" рабской жизни в Египте, а в результате был забит до смерти камнями, чтобы потом другие опомнились и воздали?
Сегодня мы побиваем камнями свое советское прошлое, чтобы спустя годы воздать ему как героическому времени "бури и натиска", без которого не было бы и нынешней нашей свободы.
Вообще эта ментальность советской эпохи сыграла с нами дурную шутку. Мы настолько уверовали, что должны быть лучшими в мире во всем, что когда пришло время открыть глаза немного шире и обратить внимание на некоторые недостатки и естественные отставания в гражданской сфере, то это превратилось в предмет какого-то дикого разочарования и наивного мазохизма. Эта ущемленная советская гордость привела к тому, что мы вдруг с неистовой силой набросились на все советское и стали крушить основы того, без чего просто нет самой российской цивилизации. Впрочем, такого рода психопатизм не возникает на ровном месте, и у него, конечно же, был свой дирижер. Чтобы понять это, достаточно помнить об уроках "холодной войны", о том, что на карту было поставлено само существование жизни на планете.
И когда Господь заглянул в душу к советскому человеку и спросил его: готов ли ты пожертвовать своей советской гордостью и своим великим историческим детищем во имя предотвращения мировой термоядерной войны и спасения всего человечества? ? тот, не задумываясь, ответил: да! Известно так же, что горделивый американец на аналогичный вопрос ответил решительным "нет" и теперь по-своему расплачивается за свою гордыню. Русский же человек и в этом своем испытании не изменил себе.
Фундаментальная линия восхождения человечества в рамках объективного процесса глобализации характеризуется тремя историческими и логическими этапами: консерватизм ? либерализм ? социализм. Они образуют три гигантские ступени истории. Однако в микроисторическом масштабе мы отчетливо различаем забавную рокировку основных политических сил современности, когда заданные историей приоритеты консерватизма ? либерализма ? социализма неожиданно меняются местами, уступая пальму первенства друг другу. Это и есть своего рода политические ритмы глобализации.
Русская революция ознаменовала собой начало новой эпохи во всемирной истории конституционализма: принципы социального демократизма были впервые закреплены на уровне конституционной практики. Во всех конституциях стран Западной Европы, принятых после второй мировой войны, будь то Франция, Германия, Испания, записана конституционная норма " социального правового государства" со всей совокупностью взятых на себя государством обязательств по соблюдению социальных прав человека труда.
Формула Джона Рида о первых дня Октябрьской революции ? Десять дней, которые потрясли мир ? останется в веках, как зримый образ того, что даже тысячелетнему рабству приходит конец, что именно в такие моменты истории человечество совершает величайшие прорывы в новое качество социальной демократии! И даже крайности и нелепости этого пути не могут его перечеркнуть. Русская революция ХХ века останется историческим брендом России в мировой истории. И все, что от нас требуется, так это с достоинством нести то, что дано нашей национальной историей и что образует ее неотъемлемое достояние.
"Единой России" нужно как минимум перестать быть "партией жиреющей российской бюрократии" и взять на себя центристскую политическую роль не на словах, а на деле. Нужно, наконец, повернуться лицом к социалистическим и социальным императивам нашего времени. Здравое отношение к российской революционной истории и всей советской эпохе, умение закрепить его на политическом уровне и, в частности, в концепции и практике государственных праздников современной России, выступает необходимым условием такого поворота. Для этого нужен действенный диалог между всеми субъектами современной политики ? консерватором, либералом и социалистом.
Происхождение термина
- Старая истина гласит: хочешь понять смысл явления, загляни в историю самого термина, обозначающего это явление. Можно ли применить этот метод к столь неоднозначному и запутанному явлению как "революция"?
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к источнику во многих отношениях полезному для целей настоящего повествования. Это книга выдающегося американского социолога Иммануэля Валлерстайна "После либерализма", где он выдвигает на первый взгляд парадоксальное утверждение: падение коммунистических режимов и крах идеологии марксизма-ленинизма на рубеже 1980-1990 гг. свидетельствуют не о торжестве либеральной идеологии в мировом масштабе, а, напротив, о крахе либерализма и решительном вступлении мира в эпоху "после либерализма". Историческое отступление "старых левых", как он называет коммунистов-государственников "реального социализма", не снимает проблемы революционного обновления мира и востребованности левых сил, а переводит ее в новую еще более глобальную плоскость. Вот что он пишет по сути заданного вопроса.
"Революция (revolution) ? странное слово. Изначально оно употреблялось в своем этимологическом смысле и означало круговое движение, возвращающееся в исходную точку. И до сих пор оно может употребляться с таким значением. [Соображения автора относятся к английскому слову revolution, которое способно иметь вполне физический смысл, как в случае revolution of The Earth ?вращение Земли? или two revolutions per minute ?два оборота в минуту?. ? Прим. переводчика.] Но вскоре значение слова подверглось расширению, в результате которого оно стало обозначать поворот, а затем ? переворот. Уже в 1600 г. Оксфордский словарь фиксирует его употребление в смысле свержения правительства подчиненными ему лицами. Но, конечно же, свержение правительства необязательно несообразно с понятием возвращения в исходную точку. Уж сколько раз бывало так, что политическое событие, его протоганистами называвшееся "революцией", ими же провозглашалось восстановлением попранных прав и оттого ? возвращением к более ранней и лучшей системе". [Валлерстайн И. После либерализма. Пер.с англ. / Под ред. Б.Ю. Кагарлицкого. М.: Едиториал УРСС, 2003. С. 196.]
Валлерстайн не уточняет, что круговое движение предполагает не только момент возвращения в исходную точку, но и момент отрыва от нее, и тогда революция оказывается разделенной на два разнонаправленных движения ? туда и обратно, а это больше походит на диалектику революции и контрреволюции. Впрочем, в каждом случае речь идет о некой игре ассоциаций на тему вращения, поэтому любая вариация уместна и любопытна.
"В марксистской традиции, однако, революция прочно водворилась в линейной теории прогресса", которая исповедует идею "скачка", бифуркационного взрыва, перехода в необратимое новое качество системы. Здесь автор явно не учитывает диалектического характера скачка, как продукта отрицания отрицания, выраженного движения по спирали, которое в известной плоскости также совершает круговое движение, но с приращением нового качества и сохранением старого в новом в форме "снятия".
Другим важным способом определения понятия выступает поиск антитезы или того, что ему противоположно. И в этом случае мы имеем множество вариаций. Например, революция (как синоним движения) и застой, революция (как движение туда) и контрреволюция (как движение обратно). Но самая распространенная антитеза революции это реформа. Их различают по множеству критериев: быстро ? медленно, качественно ? количественно, крупномасштабно ? мелкомасштабно, необратимо ? обратимо, действенно ? недейственно, наконец, с правом применения насилия для достижения цели ? без права применения насилия. Этот последний критерий особенно чувствителен в реальной политике и ее моральной оценке. И если в периоды кризисов и войн чаша весов легко перевешивает в сторону революций, причем, даже в моральном отношении, то в мирное время она явно на стороне реформ, если уж вообще изменения неизбежны.
Наконец, особую тему составляет поиск своеобразия и взаимодействия революций в различных сферах общественной жизни: в моде и политике, в экономике и культуре, в промышленности и науке. Одно из важнейших наблюдений в этом смысле гласит: всякая политическая революция имеет перед собой культурную революцию, как свою предпосылку и как свой результат, т.е. по сути две культурные революции. А если вспомнить азы исторического материализма, то цепочка детерминаций обретет предельную строгость и последовательность: промышленная революция ? политическая революция ? социальная революция ? культурная революция, и вновь по кругу.
Послесловие
- Боюсь, что этот разговор, - скажет непредвзятый читатель, - имеет какую-то незавершенность по той причине, что, быть может, самые суровые максимы так и не прозвучали. Например, в наше время по-прежнему раздаются голоса откровенной вражды ко всему советскому и социалистическому, продолжаются попытки оторвать советскую власть от органики российской общественной и культурной жизни ХХ века. Говорят, что ХХ век ? потерян для России, что народ российский должен покаяться перед своими барами и пролить слезу над их могилою и призвать вновь былую дореволюционную власть ? светскую и духовную: приди и властвуй, ибо согрешили мы перед господами своими. Как будто мало им порушенной народной жизни в "первой стране победившего социализма", мало слез и нищеты, обрушившихся на простых людей среди ясного неба, мало бесчинств и грабежей национального достояния. Ведь что получается? Сначала порушили всю культурную и общественную жизнь, саму упорядоченность российской цивилизации, наполнили ее пошлостью, тотальной безнравственностью, культом насилия и грабежа, а потом пустили в нее человека в рясе, чтобы освятил место сие и наполнил его "великой духовностью". Что толку возводить церкви, если при этом разрушаются сельские клубы и самые основы светской культурной жизни ? система народного образования и науки?
Пожалуй, это тот случай, когда мне хотелось бы предоставить слово читателю и дать ему высказаться по полной программе. Пусть это будет неким домашним заданием. С полным сознанием того, что от этого ответа зависит слишком многое. Повернем ли мы обратно в лоно едва затихшей гражданской войны или двинемся вперед догонять и опережать другие народы по освоению ценностей здравой либеральной культуры. А таковая печется не только о своей новизне и исключительных симпатиях к обособившейся за частоколом крупной частной собственности "личности", но и выполняет важную охранительную функцию сбережения национальной традиции и культуры, включая традицию и культуру советского российского ХХ века, богатого фантастическими всплесками народного гения и таланта, мужества и вдохновения.
Скажу лишь одно. Негоже мерить историю кризисов мерками относительного благополучия и политического пристрастия. России нужна государственная идеология, но если она будет построена на идеологии воинствующего антикоммунизма, то это рано или поздно приведет нас к новой гражданской войне, ибо сказано: антикоммунизм ? это и есть идейная кульминация гражданской войны.
Всякая власть в периоды глобальных кризисов ? политических, экономических, цивилизационных, может быть либо жестко-полицейской, либо никакой. Сегодня пытаются поднять на щит "никакую" власть, розовую да румяную, почившую в летаргическом сне и потому ангельски невинную. А ту, что вынесла на своем горбу воз истории и спасла мир от коричневой чумы, а Россию от хаоса и анархии, а равно и от "нового средневековья", эту власть хотят сравнять с землей даже в памяти народной. Воистину "затмение разума рождает чудовищ". Но то, что могут позволить себе люди заинтересованные во лжи, никогда не допустят люди свободные и знающие цену жизни, свято хранящие память о прошлом.
На днях пришло сообщение из Страсбурга, где, как выяснилось, Совет Европы принял резолюцию, осуждающую "коммунистические тоталитарные режимы". Острие этого политического выпада направлено против СССР, как победителя во второй мировой войне, а значит и против России, как правопреемника великого государства ХХ века. Расчет прост: дать отмашку территориальным и иным претензиям к России и юридическому обоснованию пересмотра итогов второй мировой войны. Геополитика и в данном случае правит бал, а наш страстный радетель геополитических интересов (вот только чьих?) лидер ЛДПР единственный из российской делегации проголосовал в поддержку этого провокационного антироссийского документа. Разумеется, этот политик не настолько наивен, чтобы не понимать, что он делает. Но это тот случай, впрочем, далеко не первый, когда эмоции берут верх над разумом. Эмоции же связаны с другой стороной проблемы ? с фатальной ненавистью к коммунизму, к самой коммунистической идее, которая образует одно из фундаментальных оснований общечеловеческой культуры, ориентированной на идею единства человеческого рода и равенства возможностей, которое обязано предоставлять общество человеку.
На языке идеологий это называется "воинствующий антикоммунизм". Обычно самым ярким образчиком такой идеологии выступают крайне правые, откровенно фашистские организации, утверждающие идею тотального господства одних (рас, наций, классов) и тотального подчинения других. Но в современной Европе уже давно нет чисто фашистских режимов. Тогда откуда это? На мой взгляд, ответ лежит на поверхности. Не все то, что является фашизмом по существу, получает соответствующее ему название, и за этим прикрытием его не сразу удается распознать.
Если называть вещи своими именами, то мы имеем дело с либеральным фашизмом, самый жуткий образец которого был представлен кровавой хунтой генерала Пиночета в Чили в 1970-1980-х гг. На грани этого чудища ходила и ельциновская "семья". Откровенным идеологом этого человеконенавистнического воззрения в наши дни выступает все тот же лидер ЛДПР, на каждом углу заявляющий: "демократия не для России", "даешь полицейское государство", "коммунистов на виселицу". Даже Гитлер был более сдержан на этапе своей борьбы за власть. И можно не сомневаться, что при малейшей угрозе своим интересам со стороны широких демократических кругов и наш крупный капитал без всяких колебаний сделает свой выбор в пользу новоявленного миссии Адольфа Жириновского.
Все это, однако, не объясняет, почему за такую нелепую резолюцию проголосовала добрая половина таких подчеркнуто демократических депутатов ПАСЕ. Помимо чисто геополитических претензий к России должен был сработать еще какой-то фактор. И этот фактор действительно был и есть. Он называется либеральный утопизм.
При всей неожиданности этого термина, он весьма убедителен. Дело в том, что утопизм это вообще достаточно универсальная вещь. Например, хорошо известен христианский утопизм С.Н. Булгакова. Его суть проста: перенести христианский идеал общественного устройства в реальную политику, хотя бы на уровне политической декларации. На этом фоне социальный или социалистический утопизм и вовсе избитая тема. Он пытается перенести социальный идеал справедливого общественного устройства в практическую плоскость, толком не зная самой этой практики.
То же самое делает и либеральный утопизм. С той лишь особенностью, что для него главным и абсолютным выступает тотальная неприкосновенность личности, почти неприкаянность, но подкрепленная весомым аргументом достаточно крупной собственности (какого-нибудь "свечного заводика", по определению одного из литературных героев). Только либеральный утопизм может навязывать отмену смертной казни, по сути, воюющей стране, бесконечно далекой еще от социальной и геополитической стабильности. Только либеральный утопизм может не замечать вопиющей социальной несправедливости и фактической эксплуатации труда капиталом. Наконец, только либеральный утопизм способен солидаризироваться с идеологией воинствующего антикоммунизма и отрицать само право на классовую и социальную солидарность людей труда.
Отсюда вывод. Всякий утопизм рождается как дитя идейной односторонности и хотя бы минимальной воли к реализации этой односторонности. Именно поэтому всякий утопизм выходит на прогулки истории, имея на коротком или длинном поводке свой собственный породистый (и не очень), но обязательно зубастый и клыкастый фашизм/радикализм.
Напротив, всякая реальная политика сторонится откровенного утопизма, она внутренне демократична, потому что политика по определению это искусство возможного и воля к компромиссу. В той мере, в которой реальная политика демонстрирует волю к диалогу и равновесию идеологических систем, она гуманистична. Однако в периоды кризисов и войн реальная политика вынуждена изменять этому своему призванию, и начинает цепляться за утопизм в идеологии и фашизм/радикализм в практике. ПАСЕ ? это еще не реальная политика, но это симптом. И это повод задуматься "куда несет нас рок событий".
Даже в узкополитическом смысле "коммунистические тоталитарные режимы", если и не удовлетворяли критериям формальной либеральной демократии, то, во всяком случае, обладали внутренним демократизмом цели и средства, установкой на достижение реальной социальной демократии. И не вина, а беда этих режимов, что они вынуждены были проводить свою политику в условиях фактической блокады и самой ожесточенной "холодной войны", в которой у них не было особых шансов на успех, но была настоятельная необходимость выиграть историческое время в логике своего догоняющего развития.
Сама идея и практика "диктатуры пролетариата" возникла в ответ на фактическую "диктатуру буржуазии", которая сплошь и рядом проявляла себя там, где только завязывалось чисто буржуазное развитие крупного капитала. Только под угрозой "диктатуры пролетариата" буржуазное, чисто классовое правление обретало черты формальной и неформальной демократии. Следовательно, осуждая одну форму диктатуры, следует осуждать и другую, осуждая политическую практику "реального социализма", следует начинать с осуждения политической практики "дикого капитализма" и совершенно безумной вакханалии рыночной стихии на этапе ее полной невменяемости и произвола "денежного мешка". Невозможно даже подступиться к череде социалистических революций и их режимов, не осудив империалистической логики развязывания двух мировых войн ХХ века. Попытки односторонних нападок на "коммунизм" способны расчистить дорогу самой жуткой реакции откровенно фашистского толка ? как собственно либеральной, так и консервативной.
И уж совсем нелепо выглядят попытки ПАСЕ отменить и осудить теорию и практику "классовой борьбы", этой самой неприглядной сути капиталистических общественных отношений как таковых. За этим проступает откровенная воля к либеральному господству финансовой аристократии нашего времени. Взять и отменить левых столь же нелепо и антидемократично, как отменить вдох, оставив выдох, отменить рассветы, оставив закаты. А если уж осуждать левый радикализм, то следует осуждать всякий радикализм, включая его либеральную разновидность, и начинать следует с осуждения политических и социально-экономических предпосылок этого радикализма.
Как видно, нынешнее наше неприятие и непонимание русской революционной истории боком выходит не только для внутренней российской политики, но и для мира в целом. А бумерангом оно бьет по России, вселяя дополнительную уверенность в ее старых недоброжелателей.
→ Хладнокровно о русской революции. (mod: Очень много текста. ЧК)
| Последние обсуждаемые темы на этом форуме: | Ответов | Автор | Обновлено |
|---|---|---|---|
| Купить барную стойку | 0 | Топа3 | 22.08.2025 в 20:17 Топа3 |
| Примеси железа в воде | 0 | Топа3 | 06.08.2025 в 18:21 Топа3 |
| Работа в Газпроме | 0 | Топа3 | 03.08.2025 в 15:59 Топа3 |
| Рекомендую хорошую гадалку | 3 | tatanaustugova | 01.08.2025 в 13:59 ramzanovao |
| Курила 10 лет — спасла под система в Guru Vape | 0 | ViktoriaDemchuk12 | 12.07.2025 в 16:01 ViktoriaDemchuk12 |